Василий Звягинцев - Большие батальоны. Том 2. От финских хладных скал…
— А вот это пусть тебя совсем не беспокоит. Мои дела, мне и решать. Дети, считай, взрослые, я их обижать и обделять не собираюсь. С женой у меня уже лет десять договорённость — я её амуров не касаюсь, она моих. А живём в одной квартире, да и то не слишком часто, обычно она в городе — я на даче, или наоборот, просто в рассуждении приличий. Нельзя было в наше время генералам Центрального аппарата разводиться, да и незачем. А сейчас я в длительной командировке. И всё на этом…
— Как знаешь, друг мой, как знаешь. Распоряжения по службе будут?
— Распоряжение одно — я занимаюсь делами, ты при мне неотлучно.
— Так точно. Насчёт личной жизни, прошу иметь в виду — забыли. Как ничего и не было. Впредь до…
— До чего?
— Пока коммунизм не одержит победу во всемирном масштабе. Если проще — пока я не сочту этот вариант приемлемым. Или ты как-то определишься.
— Да что за ерунда. Мне что, всё-таки развестись? Штамп в паспорте показать? Я готов. Даже в церкви венчаться готов. Чего тебе ещё нужно?
— Не знаю, милый. Когда соображу — тебе первому скажу. Так куда едем?
— Никуда не едем. Идём пешком в мои новые служебные апартаменты. Я теперь трижды министр и ещё зам. председателя Ставки Верховного главнокомандования.
— Здорово! А комната отдыха там есть?
— У меня теперь есть сразу четыре служебные дачи. Тебе хватит?
— Мне и одной много, если ты имеешь в виду то, о чём я уже сказала. Идите вперёд, охраняемое лицо, и не оглядывайтесь.
Сквозь квартиру, как по подземному переходу, на другую сторону улицы Берестин с Тархановым, Фёст, Секонд и неотступно следующие за ними Мария с Ингой перешли в Империю.
Фёст, конечно же, прибыв по вызову первым, сидел в комнате Людмилы. Девушка уже почти совершенно поправилась, жёлтый сектор на экранчике гомеостата сократился до каких-то пятнадцати-двадцати процентов. У любой «нормальной» местной девушки этот прибор нашёл бы в организме больше нарушений и повреждений, чем у Вяземской. И живут же, не обращая внимания. Но Вадим, пусть и врач, и вообще беспечный человек, полюбив всерьёз впервые в жизни только в год своего тридцатилетия, переживал за невесту не меньше, чем молодая мамаша за своего первенца.
— Нет, милая, ты уж долежи хотя бы до завтра. Ничего вокруг не случится, мир не рухнет, и я Галину в соседней комнате соблазнять не собираюсь. Кстати, сейчас я её позову и предупрежу, чтоб следила строго. Советую запомнить, что по науке ты едва бы выжила, и вместо этой роскошной постели, где я тебя в ближайшие дни навещу, могла сейчас лежать на цинковом прозекторском столе. При том, что тебе эта сволочь своими пулями натворил, сплошь и рядом…
— Но не случилось ведь, — улыбнулась Людмила, тающая от его слов, для кого-то, возможно, звучавших бы весьма неприятно и даже цинично. — А почему ты его всё же не убил? Я бы за тебя кого хочешь убила…
— Всё ещё впереди. А вообще, я человек отходчивый. Раз сразу не грохнул… Теперь ему пожизненное организую, да не в санаторной камере, а на натурально сибирской каторге. Мне Секонд обещал поспособствовать. И велю твою фотографию в бараке повесить, чтоб до самой смерти не забывал…
— Ну ты у меня и садист, — обняла его Людмила. — Поцеловать тяжелораненую медицина не запрещает?
— Думаю, если немножко, то ничего…
Немножко затянулось до тех пор, пока Фёста не позвали.
— Ну, я побежал. Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит… Поэтому можешь спокойно валяться до завтра и развлекаться эротическими фантазиями. Чтобы ты поверила, как успешно выздоравливаешь, мы с тобой сейчас за счастливое спасение и вообще успех по рюмочке дёрнем. И — увы! Дела набегают, как волны цунами, и рушатся вниз стремительным домкратом…
В коридоре он придержал за руку Галину Яланскую, спешащую на кухню, чтобы приготовить какое-нибудь угощение обещавшему вот-вот прибыть высокому начальству. Она ещё вчера и представить не могла, что будет запросто общаться с настолько стремительно и до таких высот поднявшимися людьми, хоть и сама была «не из простых». Если уж «Валера», как они между собой называли Уварова, которого помнила простым капитаном, стал в одночасье полковником, а зараза Вельяминова «штабса» отхватила…
Яланская до сих пор не могла себе простить, что вовремя не сориентировалась, не перехватила парня под носом этой красотки. Настька тогда, словно из Смольного только что выпущенная, смотрела на мир наивными глазами и ничегошеньки не понимала. Особенно — в мужиках. На первое свидание в её шубке к Уварову бегала, от подаренного флакончика духов млела…
А Ляховы и Тарханов такую карьеру сейчас делали! С Государем Императором и соседским Президентом едва только не на «ты» разговаривают, водку вместе пьют и закуривают в царском присутствии без специального разрешения! В таких вещах Яланская толк понимала.
— Ты, Галя, посмотри за ней ещё, пожалуйста. Чтобы никаких фокусов. А то ведь и сбежать может…
Галина улыбнулась несколько надменно.
— У меня не сбежит, Вадим Петрович, не извольте беспокоиться. Другое дело — обо мне побеспокоиться некому. Остальные девки бегают, стреляют, кресты зарабатывают, а из меня сиделку и хозяйку постоялого двора сделали. Когда история в очередной раз переписывается. Как там у Пастернака? «Впервые за сто лет и на глазах моих меняется твоя таинственная карта…»
— А ты начитанная девушка. — Фёст посмотрел на поручика с истинным интересом. До этого он всё больше общался со своими валькириями, а тут и другие барышни не только весьма симпатичны, но и настолько умны! Кто бы мог подумать, что девица из другого времени и реальности наизусть Пастернака шпарить способна.
— Откуда ты — знаешь? — довольно глупо спросил Вадим.
— Господин полковник, — сощурила глаза девушка, — означенный поэт родился в тысяча восемьсот девяностом году и данный стих написал по поводу начала Первой мировой войны, общей для наших историй. А поэзию как таковую я с шести лет люблю и знаю наизусть очень и очень много. Примерно как средний акын…
Она улыбалась вроде бы простодушно, но и с тонким-тонким намеком, неизвестно только, на что. И ножку этак отставила, и в талии чуть изогнулась.
«Увы, красавица, на меня такие вещи именно в этом смысле не действуют, — тоже усмехнувшись, чтобы Яланская поняла, что её игра для взрослого мужчины чересчур прозрачна, — подумал Фёст. — А вот в другом…»
— Молодец, — совершенно искренне сказал Вадим. — Таких девушек я всегда ценил. Красивых, умных и эрудированных. Только обычно эти качества встречаются по отдельности. Тебе повезло. Можешь не горевать. Умом и обаянием имеешь шанс добиться гораздо большего, чем беготнёй с автоматом под пулями. Пойдёшь работать в мой личный штаб? Я теперь тоже надолго стану кабинетной крысой…
— По вам не скажешь, — снова улыбнулась Галина.
— И тем не менее. Так что работа тебе найдётся. Капитанский чин у вас, майорский у нас — это сразу[95]. И должность что-то типа столоначальника, разведка, контрразведка, аналитика и всё такое. Пойдёшь?
— Я-то хоть сейчас, Вадим Петрович. А глаза никто никому не выцарапает?
— Пору-учик… — укоризненно протянул Фёст. — Это не мой стиль. Я вас именно на штаб-офицерскую должность приглашаю, а не в ППЖ…
— Что такое ППЖ? — Яланская такой аббревиатуры никогда не слышала.
— Походно-полевая жена. Был у нас в ту войну такой термин. Насчёт этого не беспокойтесь. Или — не надейтесь. Зато в новом чине и при власти вы себе жениха поинтереснее меня найдёте…
— Вот не прибедняйтесь, пожалуйста, Вадим Петрович, не кокетничайте. Это я в последний раз с вами в таком тоне говорю, на должности — не буду. Так что я согласна, вы поняли?
— Слава богу, пока поручик Яланская. Думаю, завтра-послезавтра мы с вами решим этот вопрос. Жить и работать придётся то там, то здесь. Но там — по преимуществу. В таком, как говорится, аксепте.
— У нас почти все девушки хотят там поработать…
— Обстоятельства покажут…
Теперь центр событий переместился на «имперскую сторону». Вскоре поданные к крыльцу автомобили везли Фёста с Берестиным и «местных товарищей» по удивительно похожей на свою иномирную копию Петровке в другой, в чём-то ощутимо другой, но в основном по стилю и духу тот же самый Кремль. В совершенно иначе отреставрированном корпусе, по другим лестницам, охраняемым не солдатами Президентского полка, а дворцовыми гренадёрами в форме времён Николая Первого, они поднялись в парадные апартаменты Чекменёва, где через огромные окна был великолепно виден Тайницкий сад. Здесь уже собрались, кроме хозяина необъятного и почти необозримого кабинета, Сильвия, фон Ферзен, еще несколько генштабистов и министр путей сообщения действительный тайный советник граф Клейнмихель с начальником службы военных перевозок генерал-лейтенантом Маклаковым.
