Иван Алексеев - Осада
Пани Анна широким жестом указала на предмет, который держал в руках ее лейтенант. Те, кто стояли поближе, смогли разглядеть массивную шкатулку из темного дерева, окованную железом с позолоченной насечкой и серебряными накладками.
– Разумеется, я ни на секунду не сомневаюсь, кто именно победит в этом бою! – с этими словами благородная дама, величественно повернув голову, бросила пламенный взгляд в сторону застывших в ожидании схватки двух соперников.
Каждый из них записал этот взгляд на свой счет.
В то время как начальница вервольфов произносила свой монолог, король, к удивлению свиты, почему-то ерзал в кресле, словно стараясь вжаться в него и отодвинуться подальше от неведомой угрозы. Он бросал тревожные взгляды то на вышеупомянутую шкатулку, то на своего начальника контрразведки, маркиза фон Гауфта. Маркиз в ответ на эти взгляды, сделал успокаивающий жест и, шагнув вперед, встал между королем и лейтенантом.
Король Стефан облегченно вздохнул, как будто бы драгоценный приз, теперь заслоненный от него маркизом, доставлял его величеству серьезное беспокойство, и напыщенно обратился к начальнице вервольфов:
– Благодарю вас, пани Анна! Рыцарский поединок был бы бледным и пресным, если бы его не украсила своим присутствием королева турнира, коей, разумеется, являетесь вы! Теперь это событие станет легендой! Я уверен, что ваш рыцарь завоюет право получить щедрую награду из ваших прекрасных рук. Господа, поприветствуем несравненную пани Анну – королеву турнира!
Под аплодисменты собравшихся пани Анна удалилась на свое место. За ней, разумеется, последовал и лейтенант. Король проводил их долгим взглядом, выпрямился, перестав вжиматься в свое кресло, и повелел маркизу фон Гауфту спуститься на ристалище, чтобы дать команду к началу поединка.
– Рыцари готовы? – зычный голос королевского адъютанта, преисполненного важности отведенной ему роли герольда, перекрыл шум толпы зрителей.
Все смолкли, наступила звенящая тишина. Пан Голковский и Михась, стоявшие в десятке шагов друг напротив друга, молча отсалютовали саблями, приветствуя противника и подтверждая готовность к поединку.
Герольд обернулся к корлю, и, повинуясь мановению царственой руки, провозгласил:
– Начинайте!
Пан Голковский принял фехтовальную стойку: правая рука впереди, согнута в плече, предплечье – в одну линию с саблей, острием направленной на противника, стопы развернуты под прямым углом, ноги согнуты в коленях. Эта стойка, правосторонняя для правшей, сохранившаяся спустя много веков и перешедшая в спортивное фехтование, возникла не сразу. Она пришла на смену левосторонней стойке в связи с массовым появлением в войсках огнестрельного оружия и отказом от ставших бесполезными щитов и тяжелых доспехов. Раньше на мечах и саблях бились в левосторонней стойке. То есть бойцы держали в передней – обращенной к противнику руке – щит, а в задней руке – меч. (Известный советский сатирик в одном из своих выступлений ухахатывался над «глупым» спортивным комментатором, произнесшим фразу: «Боксер хорошо работает задней рукой». Видать, этому юмористу в жизни повезло, и ни разу не прилетело в челюсть ни с задней, ни с передней руки от знающего человека. Задняя и передняя руки – это нормальные профессиональные термины и в боксе, и в фехтовании. Их нельзя заменить на «левую» и «правую», поскольку у правшей и левшей в боксе стойки, естественно, разные, и передней рукой является у правши – левая, у левши – правая…)
Пан Голковский был правшой, и стоял он в новой по тем временам правосторонней фехтовальной стойке. В этой стойке, в отличие и от бокса, и от боя со щитами-мечами, правая рука, державшая шпагу, была передней. Шпага одновременно служила и защитой от атак противника, и, естественно, была средством атаки.
Михась тоже был правшой. Но он двинулся навстречу гусару в безнадежно устаревшей левосторонней стойке. Хотя щита у дружинника, конечно же, не было, саблю он держал в правой, то есть задней по отношению к противнику руке.
Русская армия, основу которой по-прежнему составляло боярское ополчение, перевооружалась крайне медленно. Многие ратники, включая детей боярских, все еще выходили в поле с луками и стрелами, и, конечно же, со щитами. Даже царский указ о приобретении самопалов, выполнялся, как исстари заведено на Руси, из рук вон плохо. Бояре отлынивали, отговаривались скудностью. Царь гневался, иных ослушников казнил смертной казнью, но другие не внемлили и, как обычно, надеялись, что авось пронесет. К тому же русская рать чаще всего билась со своим извечным противником – ордынцами, а у тех огнестрельный снаряд также отсутствовал, зато в изобилии имелись стрелы, от которых хорошо спасали старые добрые щиты. И все бы ничего: и царский гнев, и ордынские набеги – это беды привычные. Но гром грянул для русского боярства и дворянства, не успевшего, как водится, вовремя перекреститься, с довольно неожиданной стороны.
При государе Иване Грозном русскую столицу и многие крупные города наводнили иностранцы, в основном – из западной Европы. Конечно, среди приезжих главными фигурами были купцы-негоцианты, но торговых людей с деньгами и товарами неизбежно сопровождали полчища авантюристов всех мастей. Эти искатели приключений и наживы, в основном – отставные военные или дезертиры, прекрасно владели всеми видами самого современного оружия. Иначе они просто не выжили бы на кривых и скользких дорожках, которые привели их на край света – в варварскую Россию. Все эти господа, сплошь и рядом причислявшие себя к благородному сословию (поди проверь из Москвы их родословную!), отнюдь не отличались кротким нравом. При их контактах с местным дворянством, происходивших в основном на базарах и в кабаках, неизбежно возникали конфликты. Боярские дети – кровь с молоком, силушка по жилушкам играет – не желали на своей земле давать спуску высокомерным иноземцам. Каждый второй, если не первый эпизод межнационального общения (разумеется, не на коммерческой, а на бытовой почве) заканчивался стычкой и вызовом на поединок.
Судные поединки на Руси были обычным явлением. Но в них до поры до времени бились между собой русские. А тут – иностранцы со шпагами и неведомым доселе искусством фехтования в правосторонней стойке. И выходили против них добры молодцы, как исстари повелось, левым боком. Некоторые вообще вставали фронтально, замахивались со всего плеча дедовским мечом, и, не успев даже завершить богатырского замаха, получали в широкую грудь узкий и гибкий, как жало змеи, остро отточенный клинок. И начала смерть нежданная от руки басурманской как косой косить молодое русское дворянство – главную надежу государеву. До того дошло, что строго-настрого запретил царь указом особливым биться русским супротив иноземцев в поединках праведных под страхом смертной казни…
Понятно, в дружине Лесного Стана европейским искусством фехтования, ведомом на Руси лишь единицам, в совершенстве владел каждый боец. Но Михась – лучший десятник дружины леших, встал именно в древнюю левостороннюю стойку. Да еще при этом положил ладонь левой руки на клинок. Именно так держали свои дубины русские мужики, отбивая недавний штурм Пскова. Как известно, многие королевские воины купились на этот прием. Но сейчас эффект неожиданности уже был утерян. К тому же Михась держал в руках не дубину, которую при штурме многие опрометчиво вознамерились перерубить, а саблю.
Пану Голковскому стало совершенно ясно, что принявший такую стойку противник будет отводить его любой удар или выпад, одновременно уводя корпус, а затем атаковать рубящим сверху, за счет боевого выкрута кисти руки, или наотмашь, за счет «вертушки» всем телом.
«Ну что ж, задумка весьма неглупая! – усмехнулся про себя пан. – Прикинуться неумелым дурачком, выманить выпад и контратаковать!»
Именно о такой тактике этих поморских дружинников и предупреждала гусарского ротмистра несравненная пани Анна. Только тактика эта на сей раз успеха не принесет, поскольку пан ротмистр и не собирался делать настоящий первый выпад, даже в такую соблазнительно беззащитную мишень, каковую старательно изображал из себя этот русский. Анджей Голковский сейчас применит свою коронную комбинацию: ложный выпад в грудь с переводом в бедро. А потом – потом придется сдержать себя, чтобы выполнить приказ этого проклятого фон Гауфта, крепко взявшего благородного пана за горло…
И пан ротмистр сделал длинный ложный выпад в грудь противнику, на конце которого его сабля с быстротой молнии описала стремительный полукруг, чтобы миновать парирующий удар, и ее острие устремилась в незащищенное бедро выставленной вперед левой ноги дружинника.
При отводе этого ложного выпада сабля Михася должна была провалиться в пустоту. Но в пустоту попал колющий бедро удар гусара. Дружинник, вместо того чтобы парировать первый выпад в грудь, неожиданно крутанулся на носке правой ноги. При этом его левая нога, распрямившись, пошла назад и вбок, как ножка циркуля, раскручивая все тело, выводя его в правостороннюю стойку. Одновременно правая рука с саблей вылетела вперед в стремительном разящем выпаде. В ножевом бое такой удар и называется циркульным. В фехтовании Михась его никогда раньше не применял: уж очень специальная ситуация должна была возникнуть, чтобы понадобилось крутить циркуль не с коротким ножом, а с длинной саблей в руке. Вот и понадобилось. Михась не зря в отведенном ему шатре, втайне от чужих глаз, отрабатывал этот удар весь вчерашний день. Вытянувшись в струнку, дружинник достал плечо противника острием своей сабли. И тут же, продолжая докручивать циркуль вытянутой левой ногой, отпрянул назад и в сторону.
