Михаил Валерин - Если судьба выбирает нас…
Иначе — ни-ни… Как есть! Свят-свят! И так далее, и тому подобная брехня.
Больше всего меня заинтересовала фраза, вскользь оброненная «кающимся грешником», что «аптеку надо ломануть нынче же ночью, потому как потом будет большая буза, и фараонам станет не до нас…»
А это означает, что «большую бузу» следует ожидать в ближайшие часы?
6
Знаете, в американских фильмах частенько встречается ироничная фраза «А вот и кавалерия!», пришедшая из вестернов середины 50-х годов.
Кавалерия, как это обычно и происходит в кино, явилась несколько позже, чем вовремя.
Из снежной пелены вынырнули два десятка кавалеристов и, распределившись по сторонам перекрестка, с настороженным интересом воззрились на нашу теплую компанию.
— Кто такие? Что здесь происходит? — К аптеке подъехало начальство: жандармский полковник и подполковник-кавалерист в роскошной бекеше лейб-уланского полка.
Я глубоко вздохнул и, приставив «винчестер» к ноге, доложился по всей форме, обратив внимание на то, кто мы и откуда тут взялись.
— Ага! Так вы барона Александра Николаевича сын? — кивнул жандарм, ловко соскочил с коня и, держа его под уздцы, протянул руку для рукопожатия. — Я — полковник Конешевский. Третий департамент Министерства государственной безопасности. Изложите-ка, господин подпоручик, вашу версию произошедшего.
Я вкратце рассказал историю наших с Савкой приключений, заострив внимание на результатах допроса «пленного». Слушая меня, полковник кивал и задавал наводящие вопросы.
— Вы слышали, Андрей Борисович? — обратился он к подполковнику, который во время нашего рассказа тоже спешился и прохаживался по перекрестку, разглядывая место происшествия: «большая буза» назначена именно на сегодня. Какая прелесть!
— Отрадно сознавать, что вы, Владислав Янович, оказались, как всегда, правы! — с изрядной долей иронии в голосе отозвался тот.
— Я понимаю ваше волнение, подпоручик, — вновь обратился ко мне Конешевский, — однако особый приказ по Московскому гарнизону уже вступил в действие. Согласно ему объявлены неблагонадежными пятьдесят пятый, пятьдесят шестой и сто девяносто второй запасные полки, первая запасная артиллерийская бригада и Телеграфно-Прожекторный полк.
— А как же… — я неуверенно кивнул на убитых солдат.
— Мне, подпоручик, тоже весьма и весьма интересно, какого черта тут делают патрули из сто девятосто второго полка!
— Это что же, в мой огород камешек, Владислав Янович? — вступил в разговор подполковник.
— «Это» — просто мысли вслух, уважаемый Андрей Борисович! — недовольно огрызнулся Конешевский. — Итак, подпоручик, оперативная обстановка такова, что большинство проверенных частей использованы для блокирования частей неблагонадежных. То есть Пресня контролируется лишь несколькими заставами, чего явно недостаточно. Посему слушайте приказ: организовать заставу на Малой Бронной, чтобы перекрыть выход из района Тишинки через Владимиро-Долгоруковскую улицу.[155]
— Слушаюсь!
— Я оставлю вам десяток гусар из нашего конвоя и распоряжусь прислать подкрепление. Задача ясна?
— Так точно, господин полковник!
Получив под свое начало десяток орлов из Сумского гусарского полка под началом младшего унтер-офицера Бахтина, я принялся за сооружение баррикады поперек Малой Бронной.
Для этого пришлось позаимствовать со двора доходного дома Страстного монастыря пару саней и разбитую ломовую телегу. Управный дьяк, естественно, возражал, ну да мы и не таких видали. Так что помимо аренды стройматериалов я уболтал вредного деда приютить на время гусарских коней — все же зима на улице.
Поверх конфискованных средств передвижения взгромоздили два шестиметровых бревна, заготовленных для ремонта Ермолаевской церкви.
Осмотрев «цитадель», я велел укрепить баррикаду снегом, а потом облить водой. Несмотря на то что гусары были явно недовольны моими изысканиями в области кустарной фортификации, работали споро и довольно быстро возвели нечто вроде снежного городка.
Тем временем, сопроводив подстреленного Гриню в Снегиревскую больницу, к нашей компании вновь присоединился Иван Силантьевич.
— Я уж тут с вами постою. Мой участок-то, — пояснил свое поведение ветеран-городовой.
На часах была половина четвертого утра.
Метель прекратилась, и теперь в свете фонарей медленно кружили редкие снежинки.
Неугомонный Савка дважды бегал к нам домой и доставлял горячего чаю на всех, а в последний раз притащил еще и каравай хлеба.
К четырем прибыло обещанное полковником подкрепление в лице учебной пулеметной команды с пулеметом Гочкиса на здоровенной треноге.[156] Чудо французской инженерной мысли имело длину два метра, массивный бронзовый радиатор и снаряжалось двадцатичетырехпатронными обоймами, вставляющимися сбоку. Вдобавок оно потребляло французские патроны «8х50Р Лебель», которых в наличии имелся небольшой железный ящик с тремя десятками снаряженных обойм.
Хотя, конечно, «дареному пулемету в дуло не смотрят», и как ни крути, это был серьезный аргумент на данном этапе классовой борьбы.
Распределив свои «войска» на дежурство, я присел в дворницкой монастырского дома попить чаю.
Время — пять утра, а революции все нет и нет…
7
Хуже нет, чем ждать и догонять!
Вот, стало быть, сижу я, жду революции и пытаюсь догнать: что делать-то? Горячее питье способствовало более активной работе мозга, особенно если это крепко и хорошо заваренный настоящий листовой чай.
А в кого я, собственно, собрался стрелять? Пулемет приготовил, солдат расставил…
Ладно, предположим, если пойдет гопота с Тишинки и из трущоб у Нобелевских складов. Дезертиры, цыгане и прочие… Громить будут, грабить…
В этом случае все просто и понятно…
А если пойдут с крестами да хоругвями, как в нашем 1905 году?
Что тогда? Ведь лично я классовым шовинизмом не страдаю и простых людей за быдло не держу, пока они не докажут обратного.
А гусары да пулеметчики — моя застава — будут ли стрелять?
Тогда на Дворцовой площади, в первую русскую революцию, гвардейская пехота открыла огонь без раздумий. В этом мире ничего подобного не было, но общее падение доверия к власти, связанное с войной, никуда не делось. Да и можно ли считать расстрел мирной демонстрации признаком высокого боевого духа?
Существует еще один вариант развития событий: если нас атакуют организованные и вооруженные рабочие дружины. Стачки и забастовки в последнее время проходят как по нотам, и наличие боевых отрядов не исключено.
Тогда мы долго не продержимся: могут дворами обойти…
Так что же?
Бить или не бить — вот в чем вопрос!
Первые выстрелы прозвучали со стороны Пресни в пять минут шестого утра. Сначала это были отдельные редкие хлопки, далеко разносившиеся в предрассветной тишине. Через некоторое время разгорелась интенсивная перестрелка, затем все стихло — и после небольшой передышки началось заново…
Беспорядочный перестук винтовочных выстрелов накатывал волнами, пока наконец в него не вплелись звуки пулеметной стрельбы и гулкие и раскатистые выстрелы пушек.
В голове промелькнула мысль, что как-то все слишком быстро дошло до артиллерии.
Не к добру это…
К семи часам бессистемная стрельба доносилась сразу с нескольких сторон, а впереди за 3-й Пресненской частью занималось оранжевое зарево большого пожара…
— Склады товарные подожгли… — сиплым голосом проговорил Иван Силантьевич и перекрестился. — Пошла потеха!
Со стороны Александровского вокзала длинными очередями замолотил «максим». Судя по темпу стрельбы — мишеней там было много, и боеприпасов не экономили.
Перестрелка постепенно приближалась…
Резко и неожиданно подал голос пулемет в районе Кудринской площади — коротко и зло, а потом залился длинной очередью на половину ленты.
— Приготовиться! — махнул я рукой Бахтину и взял «винчестер» на изготовку.
Однако в узком, скудно освещенном ущелье Владимиро-Долгоруковской улицы никакого движения пока не наблюдалось.
Тем временем бой слева от нас разгорался все сильнее — пулемет тарахтел непрерывно.
А потом — раз, и вновь наступило затишье, прерываемое редкими винтовочными выстрелами.
Что там происходит — неизвестно. Да и спросить не у кого: не будешь же названивать в штаб гарнизона, а то и округа, дабы ознакомиться с оперативной обстановкой.
Редкая перестрелка постепенно перемещалась в район Тишинки — это означало, что попытки прорваться с Пресни напрямую пока прекратились.
Вопрос был в том — надолго ли? Меня откровенно угнетала неопределенность нашего положения. Застава — обоюдная ловушка. С одной стороны, мы блокируем вероятное направление прорыва и контролируем выходы на Садовое кольцо, с другой — инициатива принадлежит противнику.
![Алексей Рюриков - 10 июня 1941 года [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
