Блондинка с розой в сердце (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

Этот телевизор «Горизонт» «умер» в конце девяностых годов — ему на замену к Новому году мои бывшие коллеги по работе привезли нам с дочерью новенький телевизор «Philips», по которому мы с Лизой в новогоднюю ночь посмотрели знаменитое выступление Ельцина («Я устал, я ухожу…»). Но теперешний Ельцин на экране не выглядел уставшим — скорее, довольным и гордым. Я подошёл к стене и выдернул из розетки штепсельную вилку телевизора. Голос диктора прервался на полуслове. Я посмотрел в окно.

За тюлевой занавеской деревья покачивали украшенными зелёной листвой ветвями. Зеленела и крона тополя, который спилили в две тысячи седьмом году. Я увидел позади неё невзрачное одноэтажное здание с вывеской «Универсам». То самое, которое в две тысячи третьем году выгорело почти дотла, и на его месте в две тысячи четвёртом построили трёхэтажное здание супермаркета «Комета». Я отошёл от окна — в стеклянной дверце серванта вновь заметил своё отражение: отражение моего брата Димки.

Я пробормотал тогда вслух: «Что за бред такой? Чем это меня накачали?»

Взглянул на свои руки — не увидел на них знакомые родинки. Зато приметил тонкую белую полосу шрама между средним и указательным пальцем. Вот эту. Видите её, Саша? Димка в детстве распорол себе на рыбалке руку осколком стеклянной бутылки. Я увидел в комнате портрет родителей, что стоял на серванте рядом с маминым любимым чайным сервизом. Этот портрет принёс брату я: в мае, после папиных похорон. Он потом висел у меня в квартире на стене, рядом с портретами жены, дочери и Димки.

Мелькнувшая в голове мысль вдруг затмила мои воспоминания о том, что я не ходячий. Я прошагал по комнате, ринулся к входной двери. Нашёл на полке под зеркалом пластмассовый зелёный телефонный аппарат (давно таких не видел). Снова взглянул на своё отражение. Уже не удивился тому, что увидел в зеркале Димку. Я снял с рычагов трубку — услышал в динамике длинный гудок. Толстым «чужим» пальцем я шесть раз провернул телефонный диск (все «свои» телефонные номера я помню до сих пор).

В трубке раздались гудки вызова. Я взглядом отыскал на стене отрывной календарь (с десяток оторванных от него листов лежали около телефонного аппарата на полке). Календарь утверждал, что сегодня вторник девятого июля тысяча девятьсот девяносто первого года. «Инаугурация Ельцина была десятого июля», — вспомнил я. Сорвал с календаря листок. Сообразил, что звоню напрасно, потому что у меня дома никого не было.

Я мысленно повторил: «Десятое июля девяносто первого года». Вспомнил, что пятого июля тысяча девятьсот девяносто первого года я с женой и с дочерью уехал в отпуск. На поезде. Почти сутки мы тогда тряслись в плацкартном вагоне. Было очень жарко. Жарче, чем сейчас. Шестого числа мы приехали в Джанкой — оттуда электричкой добрались до Керчи. А дальше — автобусом до пансионата «Заря», где отдыхали две недели. Купались, загорали. Хорошие были деньки, скажу я вам: спокойные, весёлые.

В Нижнерыбинск мы вернулись двадцать первого июля. В том году я вышел на работу двадцать второго числа — это я точно помнил. Я прикоснулся пальцем к холодной поверхности зеркала в прихожей. Вновь подивился тому, насколько реалистичным казалось моё видение. Вспомнил, что не так давно слышал, будто бы вдалеке, голос Серёжи Бакаева.

«Дядя Вова, вам плохо?» — говорил тогда сын моего друга. Полагаю, Саша, что сейчас я лежу на больничной койке. Под капельницей. Возможно, около аппарата искусственного дыхания.

Вижу сейчас вас и всё это купе поезда… во сне. Вот так вот. Как вам такое объяснение? Забавно, правда?

До сих пор гадаю, что со мной случилось там, на кладбище. Инфаркт или инсульт? Или тромб оторвался, как это случилось в девяносто первом году с Димкой?

Что вы думаете по этому поводу, Александра Витальевна?

— Интересная история, — сказала Лебедева. — Браво, Дмитрий Иванович! Очень образно. Вы меня удивили, товарищ капитан. Сомневаюсь, что я описала бы своё сегодняшнее утро столь же подробно и понятно. У вас неплохой слог. Забавно. Меня ещё никто и никогда не называл сном, видением или галлюцинацией.

Александра сидела напротив меня, скрестив на груди руки и забросив ногу на ногу. Она смотрела мне в лицо пристально, почти не моргала. Её голубые глаза блестели.

По лицу журналистки то и дело проползали тени — это замершее на небе за окном нашего купе солнце ежесекундно пряталось то за ветвями деревьев, то за фонарными столбами.

Лебедева поаплодировала мне, улыбнулась и мурлыкающим голосом заверила:

— У вас талант рассказчика, Дмитрий Иванович. Но вот только идея вашего рассказа не нова. Я совсем недавно смотрела фильм с похожим сюжетом. Он назывался… кажется, «Новые приключения янки при дворе короля Артура». С Сергеем Колтаковым в главной роли. Там тоже было про путешествия во времени: некий современный американец попал во времена короля Артура и рыцарей Круглого стола. Вы уже смотрели этот фильм, Дмитрий Иванович?

— Книгу читал. Лет тридцать назад.

Я отодвинул от края стола накрытый белым полотенцем пистолет.

Вагон вздрогнул. Александра покачнулась. Звякнули стоявшие на столе у окна пустые гранёные стаканы в мельхиоровых подстаканниках.

— И что же вы сделали после того, как попали из будущего в наше время? — спросила Александра. — А из какого года вы к нам вернулись? Я упустила этот момент в вашем рассказе.

— Из две тысячи двадцать пятого.

— Ого! — сказала Лебедева.

Она качнула головой.

— Сколько же вам тогда было лет?

— Минувшей весной мне исполнилось шестьдесят четыре года, — ответил я.

Журналистка кивнула.

— Так это значит, Дмитрий Иванович, что вы даже старше, чем выглядите, — сказала она и чуть склонила на бок голову (будто рассматривала меня под новым углом). — И чем же вы сегодня занимались? До того, как сели в этот поезд, я имею ввиду.

Я пожал плечами.

— Побродил по городу. Посмотрел на современных людей, на их нынешние наряды — они для меня сейчас выглядят, мягко говоря, забавно. Убедил себя, что действительно нахожусь в том самом тысяча девятьсот девяносто первом году. Даже если и во сне. В такое не сразу верится, если честно. Я постоянно ждал, что моё видение вот-вот развеется. И что я снова очнусь в своём времени, в инвалидном кресле или на больничной койке. Но не очнулся, как видите. До сих пор.

Я посмотрел на свою руку, потёр пальцем шрам.

Продолжил:

— С часик я погулял по знакомым местам. Это была замечательная прогулка, скажу я вам. Всё же приятно замечать, что женщины поглядывают на тебя с интересом, а не с сочувствием. Затем я забрёл на железнодорожный вокзал. Решил, что поеду в Керчь, где настоящий «я» сейчас отдыхает в пансионате со своей семьёй. Встречусь там с женой, с дочерью. И с самим собой. Представлял, как увижу жену, как поцелую Лизу. И как пожму руку себе молодому и здоровому.

За окном купе уже не мелькали деревья — сверкнула поверхность озера.

Лебедева снова улыбнулась.

— Почему же вы не отправились в Керчь, Дмитрий Иванович? — спросила она. — Зачем едете в Ленинград?

— У меня есть книга…

Я замолчал. Выдержал трёхсекундную паузу.

Сказал:

— До того случая на кладбище, я был писателем. Как я вам, Александра Витальевна уже говорил. Сочинял в основном детективы. В одном из романов мой герой расследовал преступления, совершённые ленинградским маньяком. Точнее, санкт-петербургским. Потому что в начале сентября Северную столицу всё же переименуют. Та моя книга была основана на реальных событиях. Как и большинство моих детективов. В интернете я нарыл немало информации о том преступнике…

— Где вы её нарыли?

Лебедева вопросительно приподняла бровь.

— В интернете, — повторил я. — Это… в будущем появится такое место, где хранится огромное количество различной информации. Как в нынешней библиотеке. Там можно отыскать сведения обо всём и обо всех; при должном умении и настойчивости, разумеется. Вот там я в последние годы и находил идеи для новых детективов. Там я однажды и наткнулся на журналистские статьи о преступлениях, совершённых в начале девяностых годов неким Романом Курочкиным.