Корсары Николая Первого - Михеев Михаил Александрович

Ан нет, имеется. Когда русские моряки подошли к жилищу, скрипнула, открываясь, низкая дверь, и из нее навстречу им вышел человек.

Невысокий, возраста тоже неопределенного. Да и поди, определи хоть что-то, если лицо буквально выдублено холодными северными ветрами. А вот одежда вполне добротная. Ткань рубахи хоть и домотканая, но крепкая, мягкая на вид и даже, похоже, беленая. Хотя как раз это толком не определишь, грязная она изрядно. Да и вообще, дух от хозяина избы шел тяжелый, видно, что в бане он не был давненько. А с другой стороны, чему удивляться? Бани финны научились у русских строить не так и давно, есть они не везде. Ну а мыться просто так… Ручьи здесь холодные, воду придется специально греть.

Здесь же обнаружились лодка и растянутые для просушки сети. И впрямь рыбак. Финн же внимательно смотрел на незваных гостей белесыми глазами и тоже явно делал какие-то выводы.

– Чего надо? – спросил он вместо приветствия. По-русски говорил чисто, разве что слегка растягивая гласные.

Александр вышел вперед. Разговоры, хотел он того или нет, были его прямой обязанностью как офицера. Да и форма, невзирая на некоторую потрепанность, была куда представительнее матросской робы. Гребешков и Сафин будто невзначай подперли его сзади, придавая уверенности и словно бы намекая хозяину избы на то, кто здесь главный. Впрочем, тот смотрел на это представление абсолютно бесстрастно.

– Уважаемый…

Финн не отреагировал на попытку Верховцева быть вежливым и не счел нужным представиться. Ему, похоже, было все равно, кто перед ним. Зато суть дела он уловил мгновенно и о собственной незаменимости тоже догадался. Ну а дальше начался торг, и стоило признать, многим актерам императорских театров стоило бы у него поучиться.

Как мастерски он изображал полное непонимание русского языка – это отдельная история. И занятость, и все прочее… И намекал при этом, что все-все сможет понять, если…

У Александра от материального эквивалента этого самого «если» глаза на лоб полезли. Как ни крути, а понятие «деньги» чухонцу было вполне известно. А вот их реальная стоимость – вряд ли. За такую сумму в столице можно месяц квартировать, питаясь в лучших ресторациях! Мало того что, отправляясь на задание Верховцев деньги с собой вообще не взял, так его месячное жалованье было заметно меньше. И что дальше?

Но на каком-то этапе он заметил, что разговор мягко и деликатно перехватил Гребешков. А он и старше был, причем заметно, следовательно, жизненного опыта успел набраться, и с чухонцами дело раньше имел. Даже знал на их языке несколько расхожих фраз, как выяснилось. Ну а дальше начался спектакль.

Как они торговались! У Александра создалось удивительно стойкое впечатление, что перед ним не русский и финн, а два жида где-нибудь в Одессе. Александр одно время жил в тех местах, когда отец служил на Черном море, а потому имел возможность сравнивать. Так вот, очень похоже. Разговор то шел на повышенных тонах, то звук снижался почти до шепота. То один, то другой участник уходили, потом возвращались… А главное, создавалось впечатление, что обоим происходящее доставляет искреннее удовольствие!

Наконец они закончили, и Гребешков подошел к совершенно потерявшему нить разговора командиру:

– Вашбродь, он согласен взять лодку и смотаться к своим. Завтра утром приведет лошадей и телегу. Отправится с нами, чтобы потом отвести их обратно. Едой нас обеспечить согласен, опять же. Взамен хочет наш баркас, один карабин с патронами и… часы, в общем.

Последние слова он выдал, потупившись. Очевидно, считал, что перешел все пределы допустимого. Так и было, в общем-то. Если баркас и так предстояло бросить, карабин хоть и представлял ценность, но его легко можно списать, как утраченный, то часы – личная вещь Александра. С другой стороны, видать, не было другого выбора, финны – народ чертовски упертый. Верховцев почесал затылок:

– А на кой они ему?

– Перед своими хвастаться.

Что же, это все объясняло. По большому счету чухонцам такие игрушки не нужны в принципе. Как ни крути, они живут совсем иначе. У них другое отношение ко времени, что нормально для примитивных народов. Однако же вещь эта для них статусная, перед своими в деревне покрасоваться – самое то. Для Александра же относительно простые и дешевые, в медном корпусе часы – вещь нужная, однако легкозаменяемая. Вернется в Петербург – новые купит.

Подумав так, Верховцев извлек часы из кармана. Щелкнул крышкой, полюбовался в последний раз на циферблат. Отцепил вместе с цепочкой – тоже медная, да и не нравилась она ему никогда. Протянул Гребешкову:

– Держи, Егор Иванович. Ради хорошего дела не жалко. Но карабин получит, только когда мы будем на месте. Так и передай.

Гребешков кивнул, повернулся к финну, быстро переговорил, и стороны пришли к полному согласию. Полчаса спустя финн сел в свою лодку, небольшую и легкую, и умчался, гребя с такой скоростью, что матросы лишь завистливо вздыхали. Теперь оставалось его лишь дождаться. Ну и поесть, разумеется, благо чего-чего, а рыбы здесь имелось предостаточно.

Пробуждение вышло неприятным. Вообще, сложно представить, что кому-то понравится открыть глаза и увидеть нацеленный тебе в лицо ствол ружья. Ну и морда британского морского пехотинца по ту сторону мушки поднятию настроения не способствует.

Александр посмотрел налево, посмотрел направо, убедился, что его товарищи также взяты на прицел, и смачно выругался. Откровенно говоря, типичным представителем флотских сквернословов он не был, но тут получилось шикарно. Наверное, любой из старших товарищей, услышав его загиб, одобрительно покивали бы головами.

– Встать! – сказано это было по-английски, но этот язык Верховцев знал мало не в совершенстве. Как, впрочем, и Гребешков – поморы, сталкивающиеся с гостями со всего света регулярно, вообще часто становятся полиглотами. Ну и в заграничных походах, даже просто заходя в так любимые моряками пивные, хочешь не хочешь, а чего-то нахватаешься. Сафин, к слову, основы английского именно так и изучил. Сейчас этого хватило. Остальные же… Кто-то потянулся за старшими товарищами, кто-то получил прикладом по ребрам и тоже встал.

Часовой! Где он! Почему не поднял тревогу! Эта мысль метнулась в голове Александра и тут же пропала, когда их выгнали из избы наружу. Хорошо еще одеться и обуться позволили, ироды! Здесь было светло от факелов, которые держали англичане, этих умников собралось человек тридцать, не меньше. И в колеблющихся отсветах пламени Александр увидел матроса. Того, которого они оставили в охранении.

Парень лежал на земле лицом вниз, и из его спины, аккурат там, где находится сердце, торчала рукоять ножа. Не здоровенный тесак из тех, которыми вооружались британские солдаты, что сухопутные, что водоплавающие, а небольшой, аккуратный, с похожей на маленький бочонок рукоятью. Типичный финский нож в общем.

Александр повертел головой и тут же обнаружил его владельца. Тот самый финн-рыбак, которому они заплатили за помощь. Он стоял тут же и спокойно глядел на происходящее, что, в общем-то, не оставляло вариантов для двойного толкования. И понял это явно не только Верховцев.

– Продал, скотина! – Гребешков не говорил даже – он шипел. Разве что ядом не плевался, как, по слухам, умеют какие-то африканские змеи [9].

Финн услышал, безразлично пожал плечами:

– Не обижайся, русский, вы мне никто. Если ваши враги платят, почему я должен отказываться?

Надо же, снизошел до ответа. Гребешкова перекосило. И Александр, сам того не желая, поступил совсем не так, как положено офицеру. Усмехнулся с холодным безразличием и небрежно спросил:

– Ответь мне на два вопроса, финн. Почему все тело моют, а задницу подмывают. И почему все люди моются, а ты подмываешься.

До того слова Верховцева доходили медленно – видимо, не все нюансы русского языка ему были знакомы. А вот среди англичан нашелся знаток, который услышал, хмыкнул и перевел своим. Те расхохотались, глядя на русского с толикой одобрения. Не выживет – так хоть умрет, как мужчина. И когда финн, сообразив, что его оскорбили, сжал кулаки и шагнул вперед, оказавшийся рядом британец просто врезал ему прикладом своего на диво ухватистого морского мушкета в живот. Чухонец разом задохнулся, сложился пополам и бухнулся на задницу. Англичанин же, презрительно скривившись, холодно бросил ему, чтоб сидел и не рыпался. Предателей используют все. И никто не уважает…