Самодержец (СИ) - Старый Денис

— Ваше Величество! — неожиданно встрял Павел Петрович. — Но отчего нам ссорится с Австрией или с Пруссией? Аахенский договор подписан, неужто необходимо вновь развязывать войну?

— Господа, попробую ответить вашему будущему императору, — я посмотрел на сына с некоторой укоризной. Мы договаривались, что он пока только слушает, с максимально умным лицом, а после общается со мной и разъясняет все интересующие вопросы наедине. — Скажу одну фразу, которую, считаю, должен знать каждый правитель: у каждого поколения своя большая война. У нас таковая была, но она не решила тех проблем, которые довлеют над правящими домами Европы. Пруссия не совсем довольна, Австрия совсем не довольна. Франция опозорилась и была бы не прочь доказать, что еще может стать европейским гегемоном. Англия не доделала свою работу, так как французы все еще в Канаде. Но главной занозой являемся мы, так как вышли в мягкое подбрюшье Европы, в Средиземное море. Нами же контролируется Балтика. Европа боится нашей огромности.

Я сыпал в своей импровизированной речи афоризмами про огромность и союзников в лице армии и флота, за что спасибо Александру III из иной истории, который и произнес это некогда. Все сказанное скорее было для того, чтобы чиновники разбирали фразы на штампы, лозунги, усиливая и без того слаженную систему пропаганды.

— Итак, господа, моя воля по Австрии такова: начать симметричную атаку на Марию-Терезию в нашей прессе. При этом увеличить дотации Русскому дому, но он должен работать более по-византийски, с хитростью. Вот пусть пригласят петербуржский гарнизонный оркестр и те исполнят мое последнее произведение. Оно неплохое, повестку газет легко перекроет. Работают и на скандал… Я еще кое-что придумаю, — сказал я, вчитываясь в записи блокнота. Еще немало вопросов, а мы и обзор по политике не провели.

А придумал я то, чтобы дать поручения братьям Орловым похулиганить в Вене. Пусть влюбляют в себя каких дам, кутят и дуэлируют. Австрийское общество будет про них говорить, обязательно. Как бы то не было, но в этом времени лихость и безрассудство привлекает людей, особенно дам.

Дальше была нудная и пространственная аналитика о положении Пруссии. Нужное дело, пусть и так все понятно и об этом говориться практически одними и теми же словами на каждом Государственном Совете. Такие заседания в том числе и для сверки общегосударственной позиции.

А Фридрих себе не изменяет, как не изменяет он и внутреннюю политику своего государства. Прусская армия увеличивается в количестве, обучается. Вся экономика поставлена военные рельсы. Прусский король, к слову, экономику с них, этих рельс, и не снимал вовсе. Все для фронта, все для победы! Вот какой лозунг подошел бы для уже как десять лет мирно существующей Пруссии.

Интересным во всех отношениях был доклад… Григория Александровича Потемкина. Интересным с той точки зрения, что я имею возможность самолично убедиться в незаурядном уме и изворотливости молодого мужчины, который в иной истории занимал весьма высокое положение, по мнению немалого количества исследователей, не зря. Так же мой интерес подпитывался тем, что я хотел увидеть реакцию Екатерины на появление этого статного гвардейца.

И реакция эта… даже и не знаю: понравилась, или же разочаровала, если я рассчитывал на шквал эмоций. Катя не увлеклась Потемкиным, лишь мазнула взглядом по гвардейцу на докладе в Государственном Совете, и все, ничего более. Мимолетный интерес Катерины, скорее всего, вызвал сам факт присутствия и доклада слишком молодого, для советника точно, человека.

Может быть правы были те, кто считал, что Григорий Александрович покорил Екатерину Великую своими творениями в эпистолярном жанре. Любовь через переписку. Ну и ладно, не заимел бурных эмоций ревнивца, за то, скорее всего, растет неплохой управленец и смена Христофору Антоновичу Миниху.

Год назад, когда Потемкин блестяще закончил университет, не без моего вмешательства в деле убеждения Григория не забрасывать обучение, молодой, да ранний, гвардеец был зачислен в ординарцы генерал-фельдмаршалу Миниху.

В этой истории так же произошло чуть ли не отчисление Потемкина из университета, вместе с Николаем Николаевичем Новиковым. Вот был я уверен, что Григория отчислили из-за лености, как и звучит документ об отчислении, но нет, если истории повторились. Вольтерианство всему виной. Новиков, этот, в иной истории, главный русский масон, а в этой… хрен ему, задумал создать студенческое общество. Потемкина взял себе в напарники. Оба обладают замечательными организаторскими способностями, поэтому очень быстро студенческая среда стала бурлить. Ректорат счел лучшим отчислить двух вольнодумцев по тихому, не привлекая общественность, уж тем более Шешковского.

Как раз-таки глава Тайной канцелярии узнал о начале работы кружка почитателей Вольтера и иных «Монтескье» и поручил куратору университета от своего ведомства тихо разобраться. Одного переезда в Петропавловскую крепость, всего-то на двое суток, хватило и Новикову и Потемкину, чтобы понять свои заблуждения, по крайней мере, на словах.

Потемкин стал лучшим выпускником университета в 1761году. Ему даже рекрутер от Петербуржского университета предложил должность преподавателя столичного университета. Это так, получается, Эммануил, наше все, Кант высоко оценил знания Григория. Потемкин, было дело, начал размышлять над тем, чтобы продолжить научную карьеру, я в какой-то момент даже собирался ему это позволить. Но Миних не вечный, а юго-западное направление моей империи важнее иных.

Христофор Антонович писал уже, что Потемкин весьма толковый и инициативный ординарец, который, в сущности, должен стать заместителем Миниха и некогда, но занять его место. Проблема, между тем, была, вернее две. Первая — это слишком активный Григорий Александрович, с замашками большевиков из иной истории, работал по принципу: мы все разрушим, а потом… Ну и второе — это то, что Григорий мог впасть в меланхолию или схватить хандру. Но, как утверждал Миних, который и рад был спихнуть хоть часть своих забот на иные плечи, парень — лучшее, что можно здесь и сейчас найти.

— Флот готов? — уже с нотками усталости, спросил я у генерал-адмирала Григория Андреевича Спиридова.

Нет, Голицын не умер, но сильно сдал в последние два года. Много он отдал своего здоровья и сил на алтарь возвышения русского флота. Такого деятельного организатора искать будешь, да не найдешь. Вот только годы не щадят никого. Михаил Михайлович сам попросился в отставку, уже не выдерживая рабочего ритма. И получил ее.

Патриарх наш Димитрий было дело что-то соизволил возмущаться по поводу того, что я повелел изготовить памятник генерал-адмиралу, с последующей установкой его на Аллее Славы русского оружия, мол, нельзя вот так, при жизни. Но вяло, как-то, главный православный пастырь просил, без огонька. А то уже давненько я не препирался с церковниками, почитай с момента Вселенского православного Собора в 1755 году. А за то, чтобы Михаил Михайлович Голицын еще при своей жизни узрел, сколь Россия ценит его вклад в возвеличивание русского флота, я готов был драться.

Аллея Славы, как это преподносится, высшая степень признательности своих сыновей от Отечества. В шикарном парке стоит бюст адмирала Бредаля, будет еще один флотский — Голицын. Надо бы Миниха туда же, да Салтыкова, но они еще на службе. А бюст, по тому указу, что я подписал, можно было ставить либо после смерти, либо после почетной отставки. Но все слепки будущих скульптур сохраняются.

Теперь командующим флотом стал очень даже молодой для такой должности, Григорий Андреевич Спиридов. В замах-товарищах у него Степан Петрович Хметевский, героический капитан, который десять лет назад, командуя линкором «Три святителя» взял на абордаж два английских фрегата. Были у него и после успехи в мореплавании. Но, что важнее всего, именно Хметевский был направлен на испытания боевых пароходов. Он первый и увидел и командовал и даже принимал участие в разработке отдельного Устава для службы на пароходе. Новое веяние в морском деле и, как я надеялся, у нас есть адмирал, который понял и сущность нового корабля и его возможности, имеет понятие о вероятных тактиках применения данного вида кораблей в системе русской военной мощи.