Цесаревич (СИ) - Старый Денис

Цесаревич

Пролог

Три года, интереснейших три года, прошло в моей новой жизни. Я должен благодарить некую организацию, которая меня, Сергея Викторовича Петрова, весьма небедного в двадцать первом веке человека, перенесла в прошлое. Тогда, уже отчаявшись выздороветь, истратив немало средств, но главное, сил, я обратился к шарлатанам, только так я относился ко всякого рода дельцам, спекулирующим на жажде жизни безнадежно больных людей. И ведь получилось.

Да, результат вышел, мягко сказать, спорным, — я не выздоровел в своем времени, но оказался в другой, уже ставшей более «своей» эпохе. После блужданий по сознаниям убитых императоров, я очнулся в теле Петра III и… опять был убит. Можно было предположить, что это продолжится и далее, в истории еще хватало убиенных властителей и России и Московского Великого княжества и Древней Руси, но, нет — неведомая сила остановилась на личности Петра Федоровича. Это тот самый некоронованный император, если не считать причуды его сына Павла, что короновал труп отца, в теле которого я уже умирал и уже чувствовал все то, что ощущал и Петр III.

Слияние сознаний Сергея Викторовича Петрова и наследника престола российского Великого князя Петра Федоровича произошло без особых сложностей с некоторым, как мне кажется, доминированием попаданца из будущего. Но, и голштинец Карл Петер Ульрих, так звали мальчика до воцерковления и принятия имени Петра Федоровича, имеет влияние и на поступки и на мысли уже нового человека в теле внука Петра Великого.

Произошло слияние в период тяжелой болезни племянника Елизаветы Петровны, правящей ныне императрицы. Чёрная оспа отправила Петра Федоровича на порубежье между жизнью и смертью в декабре 1744 года. Но я выжил, и не только болезнь отступила, но и одномоментно произошло полное исцеление тела. Так, мучавшая некогда Карла Петера, фимоза исчезла. Это была болезнь полового органа, которая сказывалась не только на физическом состоянии, но и оказывала большое влияние на формирование психики подростка. Еще бы, в пубертатный период испытывать боль при любой естественной реакции на обнаженное тело женщины.

Но не только с этими сложностями психики носителя тела мне пришлось столкнуться. Карл Петер был сломанным человеком, испытавшим унижение, страх и одиночество в своем крайне непростом детстве. Чего стоят ослиные уши, которые заставлял одевать своего воспитанника солдафон Брюммер, или стояние на горохе голыми коленями. Примеров испорченного детства и безобразного воспитания голштинского принца было множество.

Еще до переезда в Россию Карл Петер пристрастился к алкоголю, считал за высшее благо наблюдать за парадами и сменами караулов, воспитываясь в среде голштинской гвардии. Своим высшим предназначением считал отвоевание у Дании потерянной его отцом области Шлезвиг. Он ненавидел Россию, не понимал ее величия и стремился использовать новую родину только для своих целей. Но при этом он не был глуп, имея математический склад ума.

Осознав себя в декабре 1744 года в небольшом селе Хотилово, что расположено по дороге из Москвы в Петербург, я недолго сокрушался, не искал ответов, а просто начал наслаждаться жизнью здорового человека, что на контрасте с медленно умирающим безнадёжно больным из двадцать первого века, было вершиной блаженства.

Я стал показательно набожным, занялся физическими упражнениями и, в некотором роде, обхаживанием своей всесильной тетушки — государыни российской Елизаветы Петровны. Не стал я и стремиться к разрыву отношений с будущей женой Екатериной Алексеевной, пусть та и выказывала сперва свое пренебрежительное отношение ко мне. Да что сказать, — она мне понравилась. И это несмотря на то, что я прекрасно помнил свои мысли в теле свергнутого Петра III, помнил вероломство жены и ее молчаливое непрепятствование моему убийству. Может, поэтому не могу полностью отпустить ситуацию в отношениях с Котэ, как я называл Екатерину Алексеевну, и просто влюбиться. Может и другие причины есть, к примеру нарастает между нами определенное расхождение и в видении того, что есть семья, да и относительно социальных экспериментов в обществе.

Между тем, жена уже имела передо мной некоторые грешки, по крайней мере, была близка к ним. Даже мой опыт и появившееся желание близости с супругой, не охладили ее стремление к любовным приключениям, может рождение дочери Аннушки и приглушило эту тенденцию. Но мы, как мне кажется, ищем пути становления нормальной монаршей семьи.

Свое прогрессорство я начал с того, что вовлекся к семейную тяжбу за наследство Демидовых, встав на сторону младшего наследника Никиты Акинфеевича. Не получилось отдать все имущество богатейших промышленников Никите, как того и завещал его отец Акинфий Никитич, но небольшой прибыток выторговать вышло. Этот последний сын великого промышленника единственный, кто ратовал за работу заводов, а не за серебро по стоимости этих предприятий. В той, уже для меня иной реальности, демидовские заводы работали после смерти деятельного Акинфия Демидова по инерции, много сил и времени тратили братья в своих спорах о наследстве. Только в 1756 году разрешился спор. Сколько недополучила Россия из-за отсутствия развития ранее прибыльных предприятий, сложно подсчитать. Теперь же по-иному.

Как я рассчитывал, и эти оценки уже оправдываются, Никита Акинфеевич становится важной фигурой в моих планах. Он уже освоил производство пушек с конусной каморой и особой конструкцией лафета, прозванные в этом времени «демидовскими» в замен «шуваловских», в иной истории. И печи пудлинговые начинают работать на уральских заводах. А великий ученый Ломоносов исследовал различные сплавы, которые я ему нашептал, чтобы ускорить процесс научного поиска.

С Шуваловыми также общение заладилось, прежде всего, с Иваном Ивановичем, с которым у нас уже два казино и семь сахарных заводов, где используется инновационное сырье — свекла. Самый же богатенький из клана Шуваловых, Петр Иванович, долго присматривался ко мне, считая сумасбродом неразумным, но свое мнение поменял, когда проекты, связанные с личностью наследника, начали приносить существенные прибыли.

Еще одним детищем стали «потешные егеря», которые уже покрыли себя славой и в усмирении киргизов-кайсаков, но более в битве при Берг-ап-Зоне, где русская армия разгромила вдвое большую французскую Морица Саксонского. Большинство нововведений в дивизии Петра Александровича Румянцева, которого я, наряду с еще юношей Александром Васильевичем Суворовым, принял под свое покровительство, имеют корни в опыте этих же, в будущем прославленных полководцев.

Еще одним направлением, что еще только набирает обороты, стало создание специальных подразделений пластунов-диверсантов. В этом времени наличествовали просто непуганые диверсиями противники, которые растягивают свои коммуникации и не готовы к тому, что диверсантами применяются меры маскировки и подлой войны. Так что работы для пластунов хватит надолго. Они же, как показало неудавшееся на меня покушение, неплохо справляются и с обязанностями телохранителей. Хорошо, что ненавистный Брюммер умер во время организованного им же покушении на меня. И это было при попустительстве Швеции и любимого дядюшки Фридриха.

А еще я занялся флотом, что вызвало возню вокруг моей персоны со стороны флотских начальников, что скептически отнеслись к тому, как без их ведома строится, по сути, новый флот. Может тут речь в финансировании, которое протекает мимо них, но, так как доказательств нет, то и наговаривать на не слишком и славных в это время флотоводцев не стоит. Да и с кем там разговаривать, Президента Адмиралтейств-коллегии нет, собирается она от случая к случаю, нет системы работы. Поэтому и не встретил я организованного отпора или сопротивления своей деятельности из-за той же неорганизованности во флоте.

В сущности, российский флот пребывает в удручающем состоянии, многим хуже, чем он был еще при Петре Великом, а развитие же должно быть за более чем двадцать лет. Но теперь, когда удалось в большей степени, чем в прошлой истории, использовать якобитское движение шотландцев [по сути попытка национально-освободительной войны, но так же имевшей отголосок и в среде английской аристократии и буржуазии], на новые корабли приходят уже морские волки, которые бороздили мировой океан в составе английских флотилий. Эти моряки, поддержав якобитов, вынуждены искать новые смыслы жизни. Некоторые бежали в Новый свет и там начинают создавать практически с нуля флот североамериканских колоний, многие же нашли себя в России, благо новых кораблей прибавляется, и принимаются практически все моряки, ходившие по морям, хоть и в каперах.