Гном - Цивилизаtion
Съев первую мидию, я понял, что их вкус за тысячи лет нисколько не поменялся. Не хватало специй, но это дело наживное. Надо внимательнее рассмотреть травы. Вторую мидию я предложил вождю, положив ее на стол.
— Ханан! — решительно отказался он.
— Ханан нет! — попытался отменить я табу. — Ешь!
— Ханан! — упрямо повторил вождь. Видимо, это был сильный запрет.
Окей, мне больше достанется, решил я и до отвала набил брюхо моллюсками. По правде говоря, произошедшее меня расстроило. «Ханан» в отношении моря был проблемой. Выходит, что послать дикаря за рапанами не получится. Да и рыбу, получается, они не ловят. А терять весь день, лично топая за едой и обратно — удовольствие сомнительное. Надо будет что-то делать с этим табу.
Хэф быстро погружался в темноту. Я залез в свое логово, но заснуть не удавалось. Идеи и планы в великом множестве роились в моей голове. Я вдруг ощутил себя игроком в «Цивилизацию», открывающим новые «технологии». Лицо расплылось в улыбке. Когда-то, еще в начале девяностых, я был очень крутым игроком, пропадая часами за допотопным монитором. Теперь предстояло сыграть в реальности.
Такая параллель мне пришлась по душе, и я стал вспоминать, какие науки открывались в самом начале. На ум сразу пришло Pottery[2]. Это нужно. Без посуды даже воды не принесешь. Кстати, в горшках и зерно можно хранить. Значит, глина будет первоочередной задачей на завтра. Затем были Wheel, Masonry, Irrigation, Alphabet, Writing[3] — а вот это все ерунда ненужная. Ирригация — пока рановато, колесо — катать негде. Кирпичи — их тоже непонятно где сейчас можно использовать. Bronze Working[4] — вот это было бы кстати. Надо искать в горах руду. Только как ее искать, как выплавлять? Общее представление, что руда плавится в печах при помощи мехов, у меня было. Но на этом знания заканчивались. Очевидно одно. Для освоения этой науки потребуется не один месяц. Начнем с горшков.
Большим усилием воли я заставил себя уснуть. Несмотря на все эти мысли о прогрессе, я каждый день не расставался с мечтой, что завтра проснусь у себя в кровати. Или хотя бы на асфальте у бара. Накатывающие думы о том, что теперь я обречен, и остаток жизни пройдет здесь, заставляли меня тихонько скулить от отчаяния.
Глава 5
Глина, ранее найденная вверх по течению ручья, была беловатая и лепилась довольно хорошо. Я сделал четыре, с позволения сказать, чашки, ибо лепка посуды оказалась вовсе непростым занятием. Это может подтвердить каждый, кто попробует сделать из пластилина стаканчик крупнее наперстка. После того, как удалось подобрать влажность глины и чашки перестали расползаться, я приступил к обжигу. Несколько изделий позволяли искать оптимальный режим запуская одновременно серию тестов. Одну пиалу я поставил прямо на угли, другую рядом с огнем, третью засыпал золой, а четвертую просто оставил стоять на солнце.
Через несколько минут первый опытный образец приказал долго жить и покрылся паутиной трещин. Второй экземпляр присоединился к первому с небольшим опозданием. А вот чашка с золой продержалась, равно как и чашечка, стоявшая на солнце, и к концу дня они казались весьма крепкими. Вот только при попытке набрать в них воду глина стала размокать. Что-то я все-таки делаю не так. Пришлось начинать заново.
Первое, что удалось понять — сохнуть глина должна постепенно, поскольку быстрый нагрев приводил к трещинам. Но и то, что изделие придется обжигать, — тоже не вызывало сомнений. Решив, что солнышко — лучший инструмент для сушки, я принялся за работу и налепил уже с десяток чашек, когда к процессу примкнул мальчик лет восьми. Он находился в пограничном статусе — вот-вот должен был перейти из разряда детей в категорию мужчин, но пока занимался собирательством с женщинами. Вернувшись с промысла, парнишка сначала наблюдал за мной, а затем подошел к пласту глины, отковырял кусок и начал лепить. Тыкто, увидев это, покраснел от гнева. Он подскочил к ребенку и уже собрался ударить его за несогласованные действия, но я успел одернуть его возгласом.
— Хорошо, — сказал я, показав на побелевшего от страха мальчика, — хорошо!
Эти позитивные слова возымели эффект. Пацан, уже вжавший голову в плечи в ожидании удара, посмотрел на меня благодарным взглядом и продолжил лепку. На третьей чашке у него стало получаться не хуже, чем у меня. Парнишка оказался способным.
— Хорошо, — поблагодарил я его.
— Хорошо, — весьма внятно повторил юный падаван. Я удивленно посмотрел на него, поражаясь неожиданной чистоте произношения. Мальчик ответил долгим взглядом, а потом скромно улыбнулся и продолжил упражняться с глиной.
Чашки расставили сушиться уже на уходящем солнце, и мне пришлось отложить обжиг до следующего дня. Поужинав фисташками и моллюсками, я отправился спать. Никакого движения вперед в гончарном деле не произошло, но я обрел молодого помощника, а это, как ни крути, был плюс.
На следующее утро Тыкто, до этого не отпускавший меня ни на шаг, попытался заговорить.
— Гным, — позвал он меня, — сых! Аато!
Он показал на свой топор, затем на копье у ближайшего воина, затем двумя руками в сторону гор.
Судя по всему, он пытался объяснить, что уже пятый день они не охотятся, карауля меня. И, похоже, им захотелось-таки свежего мяска.
Почему бы и нет? Пока сушатся чашки, можно сходить с парнями на охоту, а заодно сделать еще одну вылазку. Может быть, встретится что-нибудь интересное.
— Идем, — согласился я и показал двумя руками в сторону гор.
Мы выдвинулись на север и через некоторое время отклонились немного левее. В небольшом овраге пришлось пробираться через заросли крапивы. Злая трава покусывала мои руки и щеки, напоминая о деревенском детстве. Удивительно, но голые туземцы не пытались обойти опасный участок, спокойно шагая сквозь двухметровые стебли. Дойдя до плато с небольшими островками рощ, дикари рассредоточились. В какой-то момент воины заметили косулю, и с этой секунды их действия стали решительными и скоординированными. Рассыпавшись широкой цепью, они стали окружать животное гигантским серпом. По его краям бежали самые молодые и выносливые. Мы с вождем остались по центру и просто двигались вперед. Через несколько мгновений животное заметило нас и рвануло от центра в сторону. Те воины, что были с краю, начали сильно кричать, и косуля изменила курс на параллельный нашему. Как только она отклонялась влево — левый загонщик криками возвращал ее обратно в центр огромного полумесяца из людей. Если бежала вправо — включался правый фланг. Серп постепенно сжимался. Я бежал изо всех сил, но все равно отставал от остальных. Не жалуясь на физическую подготовку, я все же выглядел начинающим любителем среди матерых профессионалов. Охотники бежали легко и ровно, как будто и не было за спиной километров погони. Я же в конец запыхался и остановился, согнувшись пополам от покалываний в боку, а, распрямившись, увидел, что племя гонит добычу к обрыву. В тот момент, когда кольцо преследователей почти сжалось, все воины разом издали такой дикий крик, что животное, не останавливаясь, бросилось вниз. Когда я подошел к обрыву, двое туземцев уже поднимали тушу косули, прыгнувшей с высоты около двадцати метров. Воины издали победный клич.
Честности ради отмечу, что не нашел нужным утомлять читателя детальным описанием целого дня охоты, ограничившись лишь удачной попыткой. До этого было пять или шесть погонь, в которых косули вырывались из окружения, поэтому мне пришлось набегаться так, что я не чувствовал ног. Вероятнее всего, подобная удача вообще могла сегодня не случиться, и радостный клич после поимки зверя был действительно искренним ликованием.
На ужин мне торжественно были предложены мозги зверя, но я предпочел зажарить ногу. Каковым же было мое удивление, когда несколько воинов поставили такие же, как у меня, рогатки и принялись готовить куски мяса на огне. Я помог новоиспеченным кулинарам не сжечь еду, и они благодарно закивали. Подобное обезьянничество польстило мне, несмотря на то, что большинство дикарей предпочло съесть добычу сырой.
После ужина пришла пора для моих чашечек. Мне казалось, что они отлично высохли и, взяв несколько штук, я положил их в угли. Еще часть засыпал горячей золой. Для того чтобы поднять температуру в костре, я минут десять махал сложенным пиджаком, нагнетая кислород. Одурев от жары и дыма, я сказал Тыкто:
— Помогать! — и выдал ему пиджак.
Стоило немалого труда объяснить бородатому балбесу, что от него требуется. Тыкто, наконец, увидел, что угли краснеют от каждого взмаха, после чего сразу крикнул что-то помощникам, и те притащили большую шкуру. Взявшись за углы и начав колыхать воздух, они создали такой ветер, что в Ялте затрясся самшит. Угли вспыхнули стоваттным светом и начали быстро прогорать. Жар стоял отменный.
