Гном - Цивилизаtion
Обзор книги Гном - Цивилизаtion
Гном
ЦИВИЛИЗАTION
Часть первая
«Гном»
Глава 1
Ковш экскаватора в третий раз тяжело клюнул каменную плиту, отщепив, наконец, грязный осколок. Вниз, кувыркаясь, полетел полутонный кусок скалы, обнажив за собой темную пустоту. Начсмены лениво проводил взглядом скатившуюся глыбу и вдруг замахал руками, стараясь перекричать шум двигателя.
— Стой! Тормози!
Рокот, булькая, стал стихать. Огромный дизель остановился.
— Стой, говорю, — по инерции, казалось, уже в полной тишине произнес он.
Экскаваторщик, любопытствуя, вылез из кабины по пояс.
— Чего там, Дмитрич?
— Да погоди ты!
Дмитрич с осторожностью канатоходца, стараясь не поскользнуться на грязной земле, спустился на пару метров в карьер и заглянул в образовавшуюся каверну.
— Твою дивизию… — тихо прошептал он и полез обратно.
— Да что там, ты можешь сказать?
— Молодец, выходной заработал, — безрадостно буркнул Дмитрич, набирая полицию.
* * *— Гена, признайся, ты позвал меня в свой кабинет, чтобы разыграть, да?
— Нет, Миша, все очень даже серьезно, — академик РАН Геннадий Андреевич печально смотрел на своего коллегу. — Никаких шуток.
— Послушай: может, он сам их туда подложил? Или кто-то из рабочих?
— Рабочие клянутся, что ничего не трогали. Власти с милицией тоже. Да и Харченко не похож на шутника. Когда я с ним виделся, он был удивлен не меньше твоего.
— Удивлен?! Я не просто удивлен! — Михаил Александрович даже позволил себе ненадолго повысить голос. — Я просто отказываюсь это понять. Глубина пять метров — то есть не менее двадцати тысяч лет. Ты говоришь, труп был забальзамирован?
— Похоже, что так. Сохранился прекрасно. И монеты лежали рядом с головой. Каждого номинала по штуке. В ряд, по порядку возрастания. — Гена поднялся и налил себе еще один стакан воды.
Михаил хаотично курсировал по кабинету, не выпуская полученные снимки из рук. Ноги, обутые в стоптанные, словно у пилигрима, сандалии, носили академика по сложно описываемым траекториям. Одаренная седая голова лихорадочно искала объяснение. Неожиданно ученый остановился, и лицо его озарила улыбка.
— Знаешь, это все ерунда. Ты понимаешь, что такой порядок придумали меньше пятисот лет назад? Не могло существовать монет достоинством 1, 5, 10, 50 и 100 не то что пять, а даже тысячу лет назад. Харченко нас дурачит.
Михаил Александрович, которому шел седьмой десяток, ждал, что сейчас его друг и коллега сменит выражение лица, хлопнет старого приятеля по плечу и, наконец, признается. Но вместо этого пасмурное лицо пожилого академика сделалось еще более угрюмым.
— Харченко послал две монеты в Принстон и Париж на элементный и изотопный анализ. Вряд ли он сошел с ума настолько, чтобы так шутить со всем миром. Наши в РАН тоже делают радиоуглеродное исследование, чтобы понять возраст мумии. Все это очень, очень, очень странно, — Геннадий сделал паузу и добавил еще раз. — Очень.
Мужчины замолчали. Михаил вертел в руках фотографию мумии, у изголовья которой, как разобранная матрешка, лежали пять монет. Через минуту он нарушил звенящую тишину.
— Ты помнишь, в восемьдесят втором Юрка Мочанов тоже нашел в Диринге стоянку с каменными инструментами, которой три миллиона лет? И что? Сначала не поверили, потом проверили, убедились, но сильно не афишировали. Сейчас уже почти забыли. К чему историю переписывать?
— Юра нашел подтверждение того, что там были древние племена. Да, он отодвинул время появления человека. Сенсация. Но объяснимая! Здесь же — невероятно развитая культура, цивилизация!
— Ну, хорошо, а Адамов болт из Калуги, которому триста миллионов лет? Или окаменелый след ботинка, наступившего на трилобита? — Михаил пытался найти объяснение не столько для собеседника, сколько для самого себя. — Это ведь тоже неопровержимые доказательства развитых культур задолго до каменного века. И мир с ними как-то живет. Возьми хотя бы камни Ики. Примеров полно.
— Миша, ты пойми: болт, камни, геоглифы Наска, Тисульская принцесса и все прочее можно объяснить очень просто, — Геннадий привстал и потянулся за граненым стаканом. Его сморщенные пальцы нервно дрожали. — Пусть невероятно, но просто. Были инопланетяне, была погибшая цивилизация. Но тут…
Еще одна пустая бутылка из-под минеральной воды отправилась под стол. Геннадий, держа пузырящийся стакан, подошел к окну. Снегоуборочные жуки скребли Лужнецкую эстакаду. За ними с похоронным унынием крались сотни автолюбителей. По ту сторону окна текла жизнь, не имеющая отношения к вопросам вечности.
— Что тут?
— Тут… Тут на монетах арабские цифры. Индусы придумали их вместе с нулем всего полторы тысячи лет назад. А в современном виде они появились вообще во втором тысячелетии нашей эры.
Геннадий Андреевич вернулся за пропахший советской наукой стол и бессильно опустился в кресло.
На этот раз молчание длилось еще дольше. Как будто сквозь пелену раздался сиплый голос Михаила:
— Если все так, как ты говоришь, то скоро мы выпустим новость: при постройке гостиницы в Крыму нашли мумию с приданым в виде монет, на которых арабскими цифрами написан номинал. Мумию возрастом двадцать тысяч лет. Полный атас!..
— Пятьдесят.
— Что?
— Пятьдесят тысяч лет. Полчаса назад прислали из Франции первые результаты по монете.
* * *Я понимал, что море бесплатного пива вредно для здоровья, но остановиться было невозможно. Биржа устроила помпезный корпоратив в баварском стиле, позвав нас в качестве почетных клиентов. Наш столик стоял ближе других к разложенным парадными рядами мини-закускам и всего в пяти шагах от взмыленного бармена. Такое стратегически выгодное положение подталкивало нас со студенческим рвением уничтожать халяву. Рядом со мной сидел Седой, бывший ВДВшник, бывший коммерсант, бывший юрист и мой бывший начальник по банковской работе. На пиво Седой налегал с азартом только что вышедшего на свободу зэка, но у него была слоновья фора по массе, и потому, в отличие от меня, выглядел он еще вполне сносно.
— Ты ничего не понимаешь, Гном, правда, — он плевал мне в ухо, стараясь перекричать музыку. — У тебя взгляд на макроэкономику, как у моей бабули: «Главное, чтобы картошка уродилась…»
Гном — это я. И это унизительное прозвище появилось именно с легкой руки Седого, обозвавшего меня так в коридоре банка в первый же день моей там работы. Потом он извинится, мы подружимся, заработаем на бирже кучу денег и еще большую кучу потеряем. Но это будет уже совсем другая история. А сейчас мы уже полчаса дискутировали с ним о бедах России, надвигающемся экономическом кризисе и путях выхода из него. Однако истина рождаться не торопилась. Даже наоборот — ситуация только усугублялась. Спору не было конца.
— Что ты знаешь о денежной массе? Нет, ну что? — не унимался он. — Вот сейчас приватизацию надо делать или национализацию? Ну, скажи! А откуда берется инфляция, ты понимаешь?
— Да ну тебя, — мне уже порядком надоел этот бесполезный разговор. Где-то сквозь алкогольную пелену я понимал, что результатов его не будет помнить ни один из нас. Поэтому я просто засунул нос в гигантскую кружку нефильтрованного и сделал большой глоток. Когда я вынырнул из пшеничной пены, Седой тряс перед моим лицом зажигалкой «Зиппо» с эмблемой ВДВ и, пользуясь тишиной, возникшей в паузе между выступлениями, страстно вопрошал:
— Вот за сколько ты ее купишь? Какая ее справедливая цена, а?
Я молча забрал у него зажигалку и положил в карман.
— На-до-ел.
Седой посмотрел на меня искоса, как Хазанов, пародирующий попугая.
— Ты, Гном, как не познавший основ марксизма, не можешь претендовать на звание сколь-нибудь компетентного экономиста. Я прекращаю с тобой дебаты. Пойдем.
— Домой?
— Какой домой! Что ты дома не видел?
— Я б поспать…
— Пойдем, дружище. Длину жизни ты увеличить не можешь. Зато можешь ширину и глубину. Это мне бабуля говорила. Пойдем. Я покажу тебе Москву.
Мы оделись и, шатаясь, вышли на морозный воздух. Из фонаря пшенной крупой сыпался снег. Седой огляделся и заплетающимся языком старательно выговорил:
— Мы из лесу вышли, был сильный мороз…
Затем, заржав, он обнял меня локтем за шею и потащил в сторону набережной.
Статистика утверждает, что накатанный ноябрьский ледок и для трезвых пешеходов является причиной множества травм, умалчивая о пешеходах нетрезвых, подвыпивших, сильно пьяных и персонажах вроде нас. Последним, что я запомнил, были уплывающая из под ног земля, мелькнувший фонарь, нецензурный крик Седого и тяжелая тишина.
Очнулся я оттого, что нос что-то щекотало. Голова страшно болела. Я постарался приподняться на руках. Странно. Ведь падал на спину. Еще страннее оказалось то, что под ладонями была трава.
