Княжич, князь (СИ) - Корин Глеб
Он опустил голову и закрыл глаза:
«Видана…»
На этот раз не было никакого огонька, который медленно и тепло разгорался внутри. Кирилл увидел всё и сразу — и краешек крыши из серебристой дранки, над которой поднимался легкий парок, и дырявую тень ветвей у калитки, утонувшей в глубине кустов, и исцарапанные пальцы, орудующие костяным скребком у ножки гриба-боровика… Она тихонько напевала что-то без слов, так же негромко приговаривая в конце каждой мелодической строчки: «Ой, да ли я!»
«Видана!» — позвал он.
Ее рука бросила очищенный грибок в одно из двух лукошек подле обеих ног и потянулась к большой корзине перед собою.
— Дочушка! — окликнул голос из глубины дома. — Будь добра, не перепутай: которые в пироги и которые на засолку — по отдельности.
— Да я так и делаю, матушка.
«Не слышит меня, — понял Кирилл. — Ладно, ладно…»
Почему-то заранее зная, что сейчас всё должно получиться, он задержал дыхание (мышцы живота непроизвольно напряглись), мысленно качнулся и с усилием протолкнул всего себя сквозь незримую вязкую преграду. Опять позвал:
«Видана!»
Скребок перестал елозить по боровиковой ножке, замер:
«Ягдар, это ты?»
«А ты кого ждала? Ну-ка признавайся! — с наслаждением ответил Кирилл ее же былыми словами. — Видишь меня?»
«Теперь вижу. Ты улыбаешься во всё лицо. А еще сидишь на постели в портках исподних да сапог в руках держишь!» — она тихонько прыснула в ладошку.
Кирилл заполошно затолкал сапог обратно под кровать и наощупь потащил на колени косматое одеяло из овечьей шерсти, невольно открыв глаза. С удивлением обнаружил при этом, что и Видана, и краешек двора вокруг нее никуда не исчезли. Келия же, наоборот, стала зыбкою и полупрозрачною.
«Знаешь, а теперь я тебя и с открытыми глазами видеть могу!»
«Я уже тоже так умею. Ягдар, а как это у тебя получилось позвать меня? Я сколько раз и так, и эдак старалась, да только не выходило ничегошеньки. Ровно препона какая-то меж нами стояла».
«Она и вправду стояла — мне сквозь нее сейчас пройти удалось».
«Ягдар, а ведь она сама собою вырости не могла. Кто-то поставил ее — как мыслишь?»
Кирилл закрыл глаза — так все-таки было привычнее, удобнее — и подался вперед:
«Я вот чего мыслю: теперь никто знать не должен, что мы опять видеться можем».
«И я в точности то же сказать хотела. Я ни Ворону, ни батюшке с матушкой, ни сестрицам, ни подружкам — никому вот таким вот словечком не обмолвлюсь. А ты такоже ни отцу Варнаве, ни старейшинам вашим, ни брату Иову, ни даже другу своему княжичу Держану…»
Кирилл поневоле принялся кивать в такт дотошному и строгому перечислению.
«А нам звать друг дружку лишь тогда, когда рядом никого не будет, да с оглядкою, да с бережением, как бы не приметил никто да не смекнул ненароком, что… Ты чего разулыбался опять?»
«Я тебе улыбаюсь. Просто от радости, честное слово!»
Видана спохватилась и бросила быстрый взгляд в сторону двери. Скребок снова запорхал вокруг грибной ножки:
«Ягдар, а что с тобою ночью приключилось?»
Разом помрачнев, Кирилл выговорил с натугой:
«Ну это… Лучше как-нибудь после расскажу, не серчай. Тебе очень худо было?»
«Не помню. Правда, не помню. Матушка говорит: с постели вдруг подхватилась да тут же без чувств упала. А батюшка собирался Ворона просить о чем-то — я слышала, как они шептались после. Сестрицы тоже поперепугались, потом долго уснуть не могли…»
«Видана, мне вдруг вот чего помыслилось: а если я сделаю так, что ты больше не будешь моей боли чувствовать?»
«Да разве ты сумеешь?»
«Не знаю. Говорю же: помыслилось вдруг».
Видана прищурилась без улыбки, взглянула словно сквозь него:
«Знаешь, а я бы хотела всю мою жизнь ее чувствовать — твою боль».
Что-то горячее вошло ему в подвздох и остановило дыхание. Он сглотнул, опустив голову:
«Но зачем же в полную-то силу ощущать? Можно ведь только…»
— Дочушка! — опять позвал ее материнский голос. — А отчего это ты умолкла — случилось что?
Видана вздрогнула. Ее глаза расширились, надвинулись на Кирилла и плеснули испуганной синью:
— Нет, матушка! Задумалась просто. «До встречи, Ягдар…»
Обуваясь, Кирилл вспомнил, что так и не спросил Видану, почему же она не пришла попрощаться перед дорогой. Отметил, удивившись мельком, что этот вопрос вдруг совершенно перестал беспокоить его. Он поднялся, спел себе под нос Виданино «Ой, да ли я!» и старательно потопал, примеряясь к обновке с чужой ноги.
— Пляшешь, княже? — спросил возникший в дверях брат Иов. — Это хорошо.
Присмотрелся, добавив со сдержанным удивлением:
— Ба… Да ты просто сияешь и светишься весь!
«Права была Видана — осторожнее надо…» — Кирилл мысленно ругнулся, выкатил глаза:
— Это оно не иначе как от молоньи!
— Ну да.
— Что скажешь: пройдет со временем или так и останется?
— Тебе виднее, княже. Если готов — идем.
Запах мокрой гари висел в воздухе, лужи подернулись мутноватой радужной пленкой. Частое сопение пилы, стуки и скрежет зазвучали громче. Чумазые братия копошились вокруг остатков четверика нижнего яруса колокольни.
У стоявшего особняком сруба настоятельской кельи брат Иов остановился, движением подбородка направил к низкому крылечку под дощатым навесом.
— А ты? — спросил Кирилл.
— Я здесь побуду, немного отдохнешь от меня.
С какой-то не совсем понятной прочувствованностью благословив его при входе и вдобавок коротко погладив по макушке, отец архимандрит отступил в сторону:
— Тут с тобою побеседовать желают, княже. А я на то время покину вас обоих, витязи наши дорогие. Оставайтесь с Богом.
За объемистым книжным поставом в углу поднялся среднего роста человек в дорожней одежде:
— Спаси Господи, отче.
Он подождал, когда настоятель притворит за собою дверь, представился с быстрым наклоном золотистой головы:
— Мастер Зенон.
— Князь Ягдар-Кирилл.
— Присаживайся, княже. Да располагайся поудобнее — беседа наша весьма обстоятельною будет… — рука коротко указала место напротив. Серые глаза окинули его с тем особо спокойным дружелюбием, каковое Кирилл не раз примечал во многих людях, давно привыкших к своей силе и власти. — И пусть не покажутся тебе некоторые вопросы и просьбы мои либо досужими, либо даже странными.
— Думаю, не покажутся, — покладисто согласился он, с одобрением оглядывая себя в настоятельском кресле и похлопывая ладонями по подлокотникам. — Просто так, что ли, отец Варнава благословил сюда завернуть? В монастыре-то глаз чужих куда поболе, нежели во скиту уединенном. Мастер Зенон, ты князь или воевода?
Пальцы, неспешно перебиравшие короткую кудрявую бородку, на мгновение приостановились в своем движении:
— Хорош, хорош… Пожалуй, даже еще лучше, чем мне докладывали… Я — мастер Зенон, княже. Этого вполне достаточно. И не только для тебя, а для большинства людей. Не в обиду.
Кирилл пожал плечами с подчеркнуто безразличным видом.
— Прежде всего вот что сделай, яви милость: закрой-ка глаза и руки в стороны разведи. Хм… Благодарю, столь стремительно не стóило бы — мои слова являлись не приказом ко немедленному исполнению, но всего лишь обычною просьбою… И поочередно кончиками указательных пальцев носа коснись.
— Своего носа или твоего?
— Умом и быстр, и остёр, одобряю… — мастер Зенон мимоходом улыбнулся. — Своего, разумеется. Так. Глаза уже можешь открыть. Теперь задачу послушай: летела стая уток — одна впереди, две позади; одна позади и две впереди; одна между двумя и три в ряд. Вопрос: сколько же всего…
— Ответ будет: три утки. Задачу эту я лет с шести или семи помню, и разума моего молонья не повредила. Но ты, конечно, продолжай проверку, мастер Зенон, — я-то не вправе ни приказать, ни попросить. Как говорится, знаю свое место. А затворяться от меня столь усердно не надобно — ничего в тебе прочесть не смогу без желания или хотя бы позволения твоего. Мыслю отчего-то, что должен ведать о том.
