Половецкий след - Посняков Андрей
– Половцы-ы-ы! – вскочив, закричал Путята.
Закричал и захрипел – вражеская стрела пронзила отроку горло!
И все же запела труба – выскочил из палатки Ермил.
– Тревога!
Правда, половцы уже пропали! Сгинули, растворились средь высоких голубых трав. Миг – и нет их, словно никогда и не было. Остались только два трупа да чадящий костер…
– Вытащите его, – Ермил настороженно повел арбалетом. Искал врагов, высматривал… увы, тщетно.
Отроки оттащили убитого от костра, положили рядом с Путятой. Тот уже не хрипел, захлебнувшись собственной кровью.
– Как же так? – опустив бесполезный самострел, захлопал глазами Глузд. – Как они пробрались? Ведь стража…
– Стража! – Ермил хлопнул себя по лбу и побежал к лошадям, стреноженным неподалеку. – Авраам! Неждан! Со мной! Проверим.
– Есть, господин сотник!
– Господин сотник! – подбежав, Глузд указал рукой. – Кто-то скачет!
– Снова половцы? – помотал палицей здоровяк Авраам. – Ужо на этот раз не уйдут! Да я посейчас их…
– Уймись, друже, – десятник Ермил напряженно привстал в стременах, присмотрелся. – Похоже, только один.
– Да, один… – прищурился Глузд. – Так это ж Трофиме!
Трофим вместе с Велькой и еще двоими отроками как раз и были сейчас в карауле – «в стороже».
– Тревога, братцы! – доскакав до своих, отрок взвил коня на дыбы, золотом сверкнула в вечернем солнце кольчуга. – Половцы… Вражины… Прорвались… Сейчас будут здесь!
– Уже были, – с горечью махнул рукою десятник. – Вон…
Все дружно оглянулись на трупы…
– Значит, опоздал… – Трофим шмыгнул носом.
Вздохнув, Ермил вскинул глаза:
– А как у вас?
– Двое убиты. Овруч и Звенислав. Велимудр-десятник меня послал – вестником. Сам остался…
– Господи… Еще двое!
– И сколько нас теперь? Тринадцать, – печально подытожил Глузд. – Из этого числа – две девы…
– А сотника ты что же не посчитал? – Ермил покусал губу, со злобой взглянул на парня.
Тот смущенно опустил голову:
– Ну это… его ведь с нами нет.
– Нет, так будет! – спешившись, яростно выкрикнул десятник. – Верно, парни?
– Так, Ермиле… – пряча ухмылку, Неждан положил руку ему на плечо. – Так. Мы еще дождемся своего командира.
Трофим поспешно перекрестился:
– Дай-то Господь!
– Отойдем… – Ермил никогда не забывал предупреждение сотника о секретности. Хоть и свои кругом, а… Где-то кто-то что-нибудь невзначай ляпнет без злого умысла. Как говорил боярич, «лучше перебдеть, чем недоспать». Вот и сейчас…
Взяв Трофима под руку, десятник отвел его в сторонку и внимательно посмотрел прямо в глаза:
– Рассказывай! Как там все вышло?
– Мыслю, Звенислав пропустил… Вовремя не заметил. С его стороны вражины и появились. И сразу – стрелы! Звениславу – в горло, Овручу – в левый глаз. Метко бьют, гады ползучие! Коли б не бармица – и мне бы не повезло…
– Звенислав, говоришь…
– Ну да, он. Не доглядел. Сам же и пострадал первый.
– Ладно, пусть так…
Ермил выглядел сейчас мрачнее тучи, узкое лицо его, и без того смуглое, еще больше почернело… Парень корил себя – он же нынче за командира, а значит, в ответе за всех! Это ж надо, потерять за один день четверых! Да что там за день – за час… Еще к воеводе с докладом. Однако не так страшен воевода, как собственная совесть. Где-то все же не доглядел он. Хотя, казалось бы, Велимудр да тот же Трофим – воины опытные, Велька – даже десятник. Здислав с Овручем, да, молодые… Однако не первогодки же!
Тогда как же так вышло? Что не предусмотрели?
Подумав, Ермил своей командирской властью сменил караул, отправил на замену троих во главе с Нежданом. Вельку – старшего в «секрете» – тоже нужно было расспросить. Да похоронить убитых. Сразу четверых… Позвать священника, отца Николая…
– Да не знаю я, как так вышло! – спрыгнув с коня, Велимудр выругался и смачно сплюнул, вытерев со скулы кровь.
– Ты ранен, что ли? – насторожился Ермил.
– Да так… На излете стрела поцарапала.
– Хорошо – не отравлена.
– Да лучше было самому помереть! – истово воскликнул рыжий. – Теперь-то уж я виноватый. Я же – старший, да.
Ермил нехорошо усмехнулся:
– А убили б тебя – так был бы не виноват? Неет, Веля, все равно бы вина на тебе осталась. Как говорит господин сотник, на то наша такая доля – командирская.
– Что там… девы-то не вернулись еще?
– Нет… Но ждем. Половцы вот двоих убили…
– Да я вижу… – рыжий махнул рукой и нервно пригладил вихры. – Узвар, Путята… Мои еще – Звенислав с Овручем. Эх, парни-парни… Хорошо, Трофим жив…
– Говорят, Звенислав пропустил? – негромко поинтересовался Ермил.
– Похоже, что так… – Велимудр задумчиво скривился. – Одному в горло стрела, второму в глаз… Что и говорить – метко!
– Метко… – тихо повторил Ермил. – Я так мыслю – стрелы ведь не издалека прилетели?
– Вблизи! Едва вытащил! Ну… – рыжий ненадолго задумался… – Шагов с пятнадцати били… Если не с десяти!
– Во-от! – смуглоликий десятник поднял вверх указательный палец. – А как враги смогли так близко подойти? Парни твои ведь не дети – воины.
– Да черт его… Постой… Мне показалось… – Велька прикрыл глаза, старательно припоминая что-то, по его мнению, весьма важное, что могло бы все объяснить… – Показалось, будто кто-то крикнул, отрывисто так… Будто знал тайное слово! Ну да! Сначала кречет закричал где-то рядом, а потом и слово… Точно! Путивль! Так и крикнули…
– Так ли? Не послышалось?
– Может, и послышалось… Только в ответ Звенислав тоже ведь что-то крикнул. Я так думаю – отзыв… Но точно не скажу – далековато было.
– Если это так… Откуда враги узнали? – задумчиво протянул Ермил.
Больше он ничего не сказал, погруженный в собственные мысли. И мысли эти были мрачные, словно беспросветный, с непроглядными дождевыми тучами день. Коли половцы знали тайное слово, это значило только одно: среди своих – предатель! Среди одиннадцати человек ратнинской ватаги, остававшихся в воеводском лагере.
Докладывать о своих предположениях воеводе Ермил не стал – решил пока сам во всем разобраться. Тем более что он не переставал искренне надеяться на скорое возвращение сотника Михайлы Фролыча. Добровоя ведь сказала, что найдет – значит, найдет. Уж кто-кто, а эта девушка слов на ветер не бросает!
Воевода же, Федор Анисимович Охрятьев, тоже нынче раздумывал в своем шатре, и мысли его были еще более мрачными, нежели у юного ратнинского десятника со смуглым лицом и отважным сердцем.
Сидел воевода, выгнав из шатра всех слуг, из-за наступившей жуткой жары в одних портах да рубахе. Обливался потом, непрестанно пил квас и в который раз уже перечитывал послание, с утра обнаруженное слугами у самого шатра. Кто-то подбросил – на то оно и подметное письмо. Можно было бы не читать, выбросить, да только любопытство разбирало.
Начиналось письмо вполне пристойно:
«Воеводе боярину Федору Анисимовичу податель сего челом бьет…»
После чего весьма тщательно описывался весь ход последних военных событий, из чего угадывалось, что автор из половцев или бродник, там всякого люда хватало, и грамотеев – тоже.
И только после сего вступления автор переходил к главному:
«А есьм в рати твоей переветник, в силах немалых, и все слова заветные ведает, и пути-дорожки ратные ведает и проча…»
А потом уже называлось и вполне конкретное имя – Михаил Фролов сын Лисовин, сотник из Ратного!
«Ныне сей сотник за дела свои презлые Конджаком-ханом привечен, и оный Конджак дщерь свою Кайрану замуж за Михайлу выдаети».
То есть следовало понимать так: после всех своих гнусных дел сотник Михайла, почувствовав опасность, сбежал во вражий стан – к хану Конджаку, будущему своему тестю!
Что ж, история вполне обычная… Надо лишь побыстрее сообщить об этом князю Мстиславу да по возможности разгромить Конджаковы вежи, коли те еще не откочевали, не затерялись в пути… А скорее всего, затерялись.
