Мария Чепурина - С.С.С.М.
– Потрясающе! Невероятно! Вот это поистине препарат будущего! – зашумели члены ЦК.
– Позвольте узнать, а какая же сверхъестественная способность проявится у Вождя? – спросил один.
– Какое еще электричество из пальцев, Бакстер?! – Бейкер фыркнул. – Что за глупости ты думаешь?! Вождь не гидроцентраль и динамомашина!
– Я позаимствовал эту мысль у Паттерсона, – признался Бакстер.
– К порядку, к порядку! – потребовал смутившийся Паттерсон. – Слово Заборскому.
– Да что тут говорить… – Ученый развел руками. – Какая способность проявится у Вождя, мы не знаем! Надеемся только, что она будет полезна для мировой революции…
– Я не знаю, когда будет мировая революция! – огрызнулся на Бейкера Бакстер. – Не задавай мне таких заумных вопросов, даже мысленно! И когда закончится это заседание, я тоже не знаю!
– Уймись! – буркнул Бейкер. – Да, Сэмми, это на всю жизнь. Новая нога у тебя не вырастет.
– Парни, перестаньте! – крикнул Сэмми. – Слышите, что думает товарищ Паттерсон?!
Троица сразу же замолчала.
– То-то! – сказал Паттерсон. – Геройство геройством, но и о дисциплине не забывайте. Вопросов по оживлению больше нет? Тогда перейдем к следующему пункту. Сегодня от профсоюза шоферов поступила информация о планирующейся стачке. Ребята будут требовать военного пайка и улучшения условий работы. С ипритового завода тоже ползут слухи о недовольстве: хозяин не платит ребятам зарплату вторую неделю, ссылается на войну! Швеи просят поддержать забастовку с требованием приравнять женские зарплаты к мужским и раздать бесплатно нереализованные дамские пальто.
– Поддержим! – крикнул Стивенс.
– Кажется, новая империалистическая война создает новую революционную ситуацию! – восторженно констатировала Джессика, поражаясь тому, как здорово подтверждаются на практике идеи классиков истмата.
– Верно думаешь, Бакстер! Сейчас заварушка начнется! – сказал Бейкер.
– Товарищ Кирпичников, товарищ Кирпичников! – смущенно пролепетал Сэмми. – Как вам не стыдно думать сейчас о таких вещах?!
Бакстер хихикнул.
Краслен покраснел и отодвинулся от Джессики.
30
Два дня спустя военный порт Уоллингтон, практически до основания разрушенный фашистскими бомбардировками, был сдан врагу и брюннский десант высадился в Ангелике. Те из манитаунцев, кто не выехал из города, желая защитить его своей грудью или боясь соседей-мародеров больше, чем войск неприятеля, оказались в ловушке: обойдя столицу с севера, брюнны отрезали путь беглецам и подкреплению. К воздушным обстрелам добавились минометные. В перерывах между ними горожане, готовясь к уличным боям, сооружали баррикады, благо материала для них было предостаточно: куски бетона и железные балки от разрушенных небоскребов, остатки вагонов метро, обрушившихся с воздушных веток, поваленные телефонные будки, шкафы и кровати из взорванных квартир. Особенно полезны оказались снятые со стен гигантские вывески и рекламы: почти каждая баррикада в городе могла похвастаться надписью вроде «Крем шахини – это Ваша молодость!» или «Вкладывайтесь в акции Уэрксворта!».
«Господа ангеликанцы! – повторяли между танго и чарльстоном голоса из громкоговорителей. – Не громите продуктовых лавок, не требуйте дешевого хлеба! В суровых военных условиях противоборства с тоталитарным режимом для нас как никогда важно сохранить уважение к собственности, дух здоровой конкуренции и другие атрибуты демократии!» Премьер-министр Чертинг, до недавних пор выступавший по радио чуть ли не ежедневно и призывавший сограждан не поддаваться панике, куда-то пропал из эфира. Вместо него из репродукторов звучали дрожащие дикторские голоса, уверяющие, что глава кабинета в Манитауне, вместе со своими избирателями, и планирует стоять до последнего. Чем чаще слышались эти уверения, тем меньше в них верилось. Что творилось с правительством, где оно было и было ли вообще, никто не понимал, тем более что карточек на очередную декаду – последнюю декаду лета – не выдали. То ли их негласно отменили, то ли оказалось не на чем печатать, то ли – вероятнее всего – распределять по карточкам все равно было нечего. Чем более редкостными и дорогими товарами становились крупа, хлеб, соль, спички и керосин, тем чаще и громче говорили в очередях о припасах капиталистов, коллекции вин Чертона и персональном снабжении премьер-министра.
Помимо питания, беспокоила жителей осажденного города еще одна проблема: дефицит противогазов. Невзирая на явную угрозу газовой атаки, власти ничуть не озаботились безопасностью гражданского населения. Противогазы можно было только купить, и купить за немалые деньги, причем только в магазинах Свинстона по установленной им бесчеловечной цене. Истерические слухи об иприте и фосгене, распыляемых фашистами, появлялись по нескольку раз на дню. В подвалах, метро и убежищах почти все разговоры вращались вокруг противогазов. Говорили, что Свинстон в сговоре с властями и тех, кто пытается штурмовать его магазины и брать противогазы силой, полиция расстреливает на месте как предателей и паникеров. Все чаще звучала версия о том, что правительство и капиталистическая верхушка решили пожертвовать Манитауном и его жителями, с тем чтобы отойти в глубь страны и накопить сил для нового удара по противнику.
Бывший дом хозяев Джессики, коммунистическое общежитие, все-таки разбомбили. К счастью, никто не погиб. Штаб, Сэмми и несколько самых больных, самых хрупких здоровьем партийцев переехали на квартиру к Паттерсону. Остальные теперь ночевали в метро, а светлое время суток проводили, разбирая завалы своего недавнего жилища, выковыривая из-под обломков и поедая остатки несостоявшегося огорода, отлавливая кошек в подворотнях, собирая разбрасываемые с самолетов фашистские листовки, помогая на постройке баррикад, стихийно вооружаясь и ожидая, когда С. С. С. М. и Ангелика ударят по рукам. Тем же самым занималось большинство рабочих масс: шоферы и уборщики бастовали, слуги почти все были уволены, у ремонтных и строительных фирм не было заказов, фабрики стояли из-за отсутствия электричества и воды. Только клерки из контор в тех небоскребах, что пока не взорвали, упорно таскались на работу каждое утро.
На пятый день по воскрешении трех негров Краслен и Джессика отправились на развалины восточного пригорода в надежде отыскать что-либо, могущее служить оружием, и порыться там, где прежде были огороды. Авианалет, сменившийся минометным обстрелом, настиг их в километре от ближайшего укрытия, практически в чистом поле, техногенной пустыне. Два часа молодые люди пролежали в овраге, едва дыша и не веря, что выживут. Краслен подумал о том, что чертовски обидно умирать за пару дней до возвращения Вождя и что нельзя покинуть мир, не сказав Джессике всей правды. Под свист снарядов он поведал девушке и об оставленной в Правдогорске подруге, и о невольной фашистской женитьбе, и даже – хотя это вроде бы было и ни к чему – о приставаниях к фрау Шлосс и попытке ухаживать за Жакеттой. Затем, чтобы облегчить душу окончательно, поведал о предательстве Бржеского, до сих пор скрываемом по общему молчаливому согласию путешественников.
– Труд мой! – прошептала негритянка. – Так у Шпицрутена тоже есть оживин?! А я-то считала все эти россказни о второй жизни брюннских солдат глупым блефом!
– Что еще за россказни?
– Ты не читал, что написано на фашистких листовках?
Краслен покачал головой. Как и было приказано руководами, они собирал и сжигал вражескую агитацию, не читая. Женское любопытство оказалось сильнее угрозы наказания.
– Там написано, что со дня на день фашисты готовят оживление пробной партии солдат, погибших на ангеликанском фронте. Какой ужас! Наше радио не говорит об этом, но, если у Шпицрутена все выйдет, даже оно не сможет молчать! Это будет хуже всякой бомбы! Наши военные и так-то храбростью не отличаются, а если узнают, что противник неуязвим, разбегутся как тараканы! Неужели все погибло, дорогой?!
Краслен на минуту задумался.
– То есть ты не злишься на меня из-за других женщин? – ответил он вопросом на вопрос. – Не злишься, верно?
…Когда обстрел наконец закончился и коммунисты выползли из оврага, мокрые, грязные, дрожащие и, к своему удивлению, живые, солнце уже садилось за небоскребы.
– Смотри, какой красивый закат! – промолвила Джессика.
Краслен взглянул на небо и вдруг заметил планер. Один, второй, третий… Несколько эскадрилий! Сперва ему показалось, что по небу летят «этажерки» времен Первой Империалистической, но через секунду Кирпичников понял, что непривычно широкие и массивные корпуса аэропланов – вовсе не корпуса. Это были танки! Родные красностранские танки, поставленные на крыло силой инженерной мысли, не знающей преград в рабочей стране, и переброшенные на подмогу ангеликанцам! Полк пошел на снижение. Одна за другой боевые машины отделялись от планеров, готовые свалиться фашистам как снег на голову. Сотня красных парашютов один за другим раскрылась в небе над Манитауном.
