Роман Буревой - Все дороги ведут в Рим
– Нет, – отозвался поэт. – У меня понос. Самый обычный понос. Не словесный.
– А я как раз начал писать поэму о тебе, Август! – сообщил Авреол. – Первые две песни готовы. Можно я прочитаю начало? Твоё имя всюду написано большими буквами. В день твоего рождения, Август, я хотел бы преподнести тебе этот скромный подарок…
– Нет! – завопил Кумий. – Без меня! И без Августа! Ему нельзя такое слушать! А то он тоже будет страдать хроническим поносом.
– Ты прочти свою поэму про себя, – предложил Постум. – Я все равно услышу. Вот тут рядом приляг и читай.
Авреол с сосредоточенным видом опустился на ложе, поправил венок и начал беззвучно шевелить губами, при этом очень выразительно поглядывая на императора. Но когда в тексте попадалось имя Августа, он не мог удержаться и громко произносил «Постум Август». После двадцатого такого величания Кумий не выдержал, вскочил, сорвал с головы венок и выбежал из триклиния.
Надо полагать, он побежал в латрины.
II
Уже под вечер, когда Рутилий покинул триклиний префекта Виндобоны, пришло послание от Бенита. Диктатор, чьи полномочия закончились сегодня, предлагал Постуму назначить префектом претория Гнея Рутилия и возглавить стоящую под Виндобоной армию. Лично возглавить армию, в которой было два легиона. План так прост, что не нужно даже искать скрытый смысл – император с крошечной армией погибнет вместе с ней. Как едва не погиб Траян Деций. Но что после этого будет с Империей?
Постум протянул письмо Элию. Тот прочёл.
– Ты ожидал этого? – усмехнулся юноша.
– Телодвижения Бенита я предсказать никогда не мог. Он слишком другой. Я не могу понять, как он думает.
– А я ожидал, – Постум улыбнулся. Ведь диктатор – его учитель, в конце концов. Но вслух он это уточнять не стал. Элий нахмурился: в это мгновение Постум даже внешне сделался похожим на Бенита.
К счастью (только к счастью ли?), монголы пока не двинулись на Дакию. Рутилий считал, что они планируют изменить направление удара.
– По-моему, все-таки ты зря отозвал преторианскую гвардию из Рима, – покачал головой Элий. – Да, здесь нам не помешают эти девять когорт. Но все же… Останься преторианцы в столице, Серторий и Береника не захватили бы Рим.
Постум отвёл взгляд.
– Если мы победим, отбить Рим назад будет не так сложно. Разумеется, патроны будут грабить вволю.
– Люди подвергаются насилию, – напомнил Элий.
– Все тех же исполнителей, и не более того. Жители столицы терпели двадцать лет. Могут ещё немного потерпеть.
Элию показалось, что в этот миг он говорит с Бенитом.
– Только не уговаривай меня вернуть преторианцев! – Постум неожиданно возвысил голос, он почти гневался, хотя и старался всеми силами гнев свой скрыть. – Мы ничего не добьёмся! Будут лишь ненужные потери.
И, не дожидаясь ответа, вскочил, сорвал с головы венок и выбежал за дверь.
– Куда он? – спросил Элий у Крота.
– В таверну, – отвечал верный телохранитель. – Сила привычки. Как осел с мукомольни, который всегда бегает по кругу.
III
Крот не лгал. Постум столько лет играл одну и ту же роль, что не мог от неё отказаться даже теперь, когда надобность в маске отпала. По вечерам Постум непременно отправлялся в таверну. Обычно его сопровождал Крот. Но в этот вечер, выскочив из дома префекта, он направился в таверну один. Постум шёл по ночным улочкам мирного, тихого городка, где на каждом подоконнике стояли горшки с цветами, глядел на ласковый свет в окнах, и ему казалось невероятным, что где-то взрываются снаряды и люди умирают от ран. Именно от ран, а не мгновенно. Эта мысль уже не в первый раз посещала Постума, всякий раз вызывая неприятный холодок меж лопатками. Пусть он знал о войне и смерти не более упитанных горожан, что зажгли в окнах розовые и жёлтые светильники, но, сколько он себя помнит, он постоянно думал о смерти. Смерть все время была рядом с ним. И он чудом её избежал.
Император остановился перед старинной медной вывеской, толкнул дубовую дверь и очутился в просторном помещении. Красные кирпичные стены были украшены охотничьими трофеями – головы оленей и медведей смотрели на посетителей стеклянными глазами. Потолок поддерживали столбы из морёного дуба, на каждом – резная голова сатира. У всех раскрыты рты, и языки высунуты до кончиков раздвоенных подбородков. Точно такой же формы бронзовые светильники – опять с сатирами и опять с разинутыми ртами – освещали красноватым живым пламенем зал. На тёмную, почти чёрную столешницу хозяин поставил перед императором серебряную чашу с фалерном. Постум опустился на скамью и замер. Будто окаменел.
Женщина, сидевшая у входа, пересела ближе. Немолодая, маленького роста и полнотелая, она не сводила с Постума глаз. Платье из драгоценного шелка, на шее нитка крупных изумрудов. Два смуглых телохранителя с острыми скулами застыли за её спиной раздвоенной тенью.
Богатая развратная дрянь. Может, считает Постума за мальчика по вызову или… Но он не торопился отвернуться. Интуиция подсказывала ему: помедли. Он улыбнулся незнакомке. Женщина вновь поднялась и теперь села напротив. Чёрные широко расставленные глаза разглядывали его без всякого смущения.
– Ты очень похож на Элия, – сказала женщина глубоким грудным голосом, и звук этого голоса взволновал Постума. – Необыкновенно.
Женщина привстала и коснулась губами его губ. От её тела шёл мягкий вкрадчивый запах духов. Если бы она не была такой грузной, её можно было бы назвать красивой. Нет, красавицей в прямом смысле она никогда не была. Но очаровательной была точно – отсвет этого давнего очарования таился в её глазах, в уголках губ. Дурман очарования исходил от неё, как запах духов.
– Смотрю на тебя и все думаю: мой сын. Мой и Элия. Элий любил меня когда-то.
– Марция…
– Она самая! – женщина рассмеялась. – Значит, ты кое-что слышал обо мне.
– Бюст Элия твоей работы стоит теперь в моем таблине.
– А, значит, все-таки кое-что сохранилось. Оказывается, за свою жизнь я успела не так мало. – Она тронула губы пальцем. – Никогда не знаешь, где споткнёшься. Ты знаешь, что приключилось со мной?
Постум кивнул.
– Ничего страшного, я бы могла все это пережить, если бы другие не придавали мелочам так много значения. Но ты не знаешь, кто это сотворил.
Постум знал: тётка Валерия рассказала ему о «подвиге» Бенита. Но Август сделал вид, что ничего не ведает.
– Бенит, – произнесла Марция с торжеством. – И он все ещё там, наверху. И мы с Элием с ним не рассчитались. Примешь от меня помощь? – Её голос сделался так глубок, что Постум невольно закрыл глаза: не видя её, можно было подумать, что разговариваешь с сиреной.
– Почему бы и нет? – проговорил он. – Я приму.
– Эти золотые заработаны на продаже коки. Это грязные деньги. Элий бы побрезговал.
– Я приму. Я – не Элий.
– Конечно же, «деньги не пахнут», – подсказала Марция и засмеялась. Постум улыбнулся в ответ. – Завтра тебе доставят посылку. Она тебе понравится.
Постум лишь пригубил вино и поднялся. Марция смотрела на него снизу вверх.
– А ты красавец, Постум. Если бы у меня был такой сын… – Она вздохнула.
Постум ушёл. А Марция осталась. Б полночь у неё было назначено свидание. И она была уверена, что тот, кого она ждёт, явится непременно.
IV
Элий не знал, должен ли он последовать за сыном и продолжить разговор. Или не возобновлять разговор и дать угаснуть внезапно возникшему подозрению. Впрочем, подозрение это постепенно превращалось в уверенность. Постум мог так поступить. Постум мог отдать Рим в руки Сертория и Береники, чтобы… Далее Элий додумать не мог. То есть все получалось логично и ясно. Слишком логично и ясно. Это была политика Бенита. Политика, которую Элий ненавидел.
Если это так. Нет, не может быть… И все же… Если это так, то Постум, конечно же, хочет своё участие в этой интриге скрыть от Элия. Август боится. Как провинившийся мальчишка, боится. «Я был когда-то сенатором и Цезарем», – время от времени говорил себе Элий. И чутьё политика подсказывало ему: «Ничего не говори!» Но тем сильнее хотелось спросить, выяснить все до конца.
Элий вышел на улицу почти сразу вслед за сыном. Но направился не в таверну, а долго бродил по улицам, будто давал императору шанс: не будет встречи, не будет и вопроса. Элий и сам сознаёт, что разговор этот ненужный и… Неужели император отдал Беренике и Серторию Рим? Отдал, чтобы легче было забрать назад. Он бы, Элий, никогда так не сделал. Но это ещё не значит, что Постум поступил неверно.
Провинциальный город засыпал рано. Даже появление императора и его свиты не заставило людей изменить привычки. В чистеньких домиках на тихих улочках все по-прежнему. За миг до гибели – все по-прежнему, пока чья-то железная рука безжалостно не столкнёт ничего не подозревающих людей в огненную яму. Великий психиатр из Виндобоны на заре этого века утверждал, что сны – это осуществлённые желания. Получается, что счастливая жизнь – это хороший сон, а несчастная – кошмар, и надо скорее проснуться. Но пробуждение, к счастью или к несчастью, не в нашей власти. И вслед за кошмаром может явиться приятное сновидение – надо лишь перевернуться на другой бок. Но сделать это бывает трудно – ибо во сне не сознаёшь, на каком боку лежишь.
