Сергей Бузинин - «Генерал Сорви-Голова». «Попаданец» против Британской Империи
Проходя через широкие ворота, единственный выход с территории порта, если не считать множества лазеек в ограде, проделанных трудовым людом, Арсенин посмотрел на пару «томми» из портового караула, тоскующих подле шлагбаума. Один из часовых дремал, опершись на винтовку, как на посох, второго больше занимал разговор с портовой проституткой, чем проходившие мимо него люди. Глядя на эту пастораль, капитан злорадно усмехнулся и подумал, что при подобном отношении к охране порта на месте буров он непременно прислал бы сюда пару-тройку бойцов, чтобы те запалили чего-нибудь. С шумом и треском.
Однако буров вокруг не наблюдалось, а солнце понемногу клонилось к закату, и нужно было добираться до дома, если можно назвать домом три барака и маленький флигелек на окраине города, отведенные колониальными властями для проживания экипажа «Одиссея».
Как обычно, неподалеку от портовой ограды стояли несколько конных экипажей, чьи кучера, коротая время в ожидании клиентов, неторопливо перекидывались в картишки. Решая дилемму, как бы сподручнее добраться до места обитания, Арсенин покрутил головой. Рикша – дешевле, но медленнее, конный экипаж – дороже, но значительно быстрее и комфорта не в пример больше. Как водится в таких случаях, победила скупая расчетливость, и выбор пал на рикшу. Торопиться особо некуда, да и вечернее солнце не настолько утомляюще жаркое, как днем.
Впрочем, добираясь до места назначения, Арсенин успел не раз пожалеть о своей прижимистости. На центральной улице Дурбана только начинали укладывать булыжники мостовой, и красная пыль, поднятая как босыми пятками возницы, так и проезжавшими мимо экипажами, неизменно оседала на кителе капитана. Вдоволь налюбовавшись на помпезные трехэтажные здания центральной улицы, Арсенин, оглушенный шумом строительных работ, попросил возницу съехать на смежную с центральной дорогу. Несколько минут езды в тишине закончились получасом томительного ожидания – колонна британских солдат, растянувшись вдоль улицы громадной анакондой, преградила дальнейший путь. В общем, день не задался.
Добравшись до бараков, окрещенных неунывающим Силантьевым «приютом скитальцев», Арсенин вежливо раскланялся с чином из морской полиции, стоически подпиравшим спиной караульную будку. В первые дни полицейские дежурили впятером. Один из них неизменно сопровождал капитана в его вояжах по городу. Через неделю, когда местные власти уяснили наконец, что экипаж ведет себя мирно и бесчинствовать не собирается, а походы по постоянному маршруту бараки-телеграф-порт-бараки не имеют потаенной подоплеки, сопровождающего убрали, а пост на воротах сократили до одного человека.
Жизнь моряков, ограниченная скупыми аршинами периметра, даже за оградой текла, как и прежде: группа матросов, собравшаяся в беседке-курилке, дружно ржала над каким-то анекдотом, машинная команда под руководством Кожемякина в полном составе следила за мельтешением куска графита, летавшего в ловких пальцах стармеха по листу ватмана, как игла у опытной вышивальщицы. Кто-то, рассчитывая разнообразить меню ушицей, плел сеть, кто-то давал советы в этом нелегком деле. Ховрин кого-то распекал, а Корено учил желающих приемам уличного мордобоя. По соседству с ними Туташхиа с воистину ангельским терпением пытался научить Троцкого метанию ножа. Всю прошлую неделю Дато посвятил обучению Льва владению кнутом. Пока дело обходилось только синяками обучаемого, Арсенин глядел на процесс со снисходительной улыбкой, но когда Троцкий в запале разбил хлыстом пару окон барака, подобные игры на свежем воздухе запретил.
При виде капитана Политковский скомандовал: «Господа офицеры!» и, застегивая на ходу ворот кителя, вытянулся перед капитаном, начиная привычный доклад:
– Таким образом, за время вашего, Всеслав Романович, отсутствия, никаких происшествий не случилось…
– Полноте вам, господа, – раздался недовольный возглас Полухина, вышагнувшего из недлинной шеренги судовых офицеров. – Даже учитывая двусмысленность нашего с вами положения, я более склонен полагать себя пленным, причем без приставки военно-, чем свободным человеком… А какие могут быть доклады среди пленных?
– Стыдитесь, Николай Дмитриевич! – резко развернулся Политковский, гневно прерывая скулеж третьего штурмана. – В каком бы состоянии мы не находились, мы – частичка Российской империи, а честь моряков российских забывать негоже нигде и никогда! А вам должно быть стыдно вдвойне, что вас, природного русака, поляк поучает, как быть русским!
То ли устыдившись, то ли оставшись при своем мнении, Полухин благоразумно промолчал и встал в строй. Арсенин привычной скороговоркой поблагодарил всех за службу и утянул Политковского на улицу.
– Судя по тому, что на вашем лице нет и тени улыбки, следует полагать, что наше положение остается неизменным? – нарочито равнодушным тоном поинтересовался старпом, поднося огонь к папиросе капитана.
– Как мне ни жаль признаваться, но тут вы абсолютно правы. Очень точное определение, Викентий Павлович – все неизменно. Нет даже малейших отклонений от заданного курса, – грустно улыбнулся Арсенин. – Консул в Кейптауне только руками разводит. Читаешь его телеграммы и прямо-таки воочию видишь, как он, не зная, что ж такого предпринять, чтобы и нам помочь, и с бриттами отношения не испортить, в затылке чешет. Причем благосклонность хозяев колонии его волнует не в пример больше, чем наши беды. Наниматели наши, компания свенсоновская, заверяют, что подали прошение в международный суд, но когда от этого толк будет и будет ли вообще – неизвестно, а посему друг наш общий, – херре Хале переслал триста фунтов стерлингов для прокорма экипажа…
– Триста фунтов?! – удивленно поднял брови Политковский. – Да этих денег хватит, чтоб нам тут полгода кормиться, сыто икая и от переедания порыгивая! Это значит, что шведы считают, что мы тут невесть сколько еще просидим? Как будто нам трех недель мало показалось? А местные власти что говорят?
– А ничего они не говорят, – зло поморщившись, выдохнул дым Арсенин. – Если опустить набившую мне оскомину фразу, что решение данного вопроса находится вне переделов их компетенции, молчат, паскуды.
– Я вот что думаю, Всеслав Романович, – почесал переносицу Политковский. – К коменданту идти надобно. Я слыхал, что человек он умный и порядочный, хотя и англичанин, да еще и военный, но авось поможет. Так что завтра выдвигайтесь к нему на прием, да и я с вами, за компанию, прогуляюсь.
– А я слыхал, что Перси Скотт нынче морские орудия в сухопутные переделывает и в дела гражданские нос не сует. Ну да попытка не пытка. За спрос ведь морду нам не набьют и в тюрьму не посадят? – улыбнулся Арсенин. – А коли так, нанесем завтра визит к местному морскому начальству…
К моменту, когда коляска с Арсениным и Политковским остановилась возле трехэтажного особняка, обнесенного высокой оградой из красного кирпича, брегет в кармане капитанского кителя скромно тренькнул, извещая хозяина об истечении восьмого утреннего часа.
Несмотря на ранее время, двор резиденции был переполнен воинским людом. Капитан со знаками инженерной роты на вороте кителя, отчаянно жестикулируя, пытался что-то растолковать флотскому лейтенанту, внимавшему бурным речам с крайне флегматичным видом. По соседству с ними не менее отчаянно спорила группа из трех гусар и пяти улан, доказывавших друг другу превосходство своих полков над прочими. Любой довод противной стороны подвергался жесточайшей критике, единственное, с чем соглашались и те и другие, так это с утверждением, что лучшие солдаты Британской Империи служат в кавалерии. В дальнем углу двора отделение пехотинцев под присмотром сержанта, вяло огрызаясь на язвительные реплики снующих туда-сюда порученцев, старательно разбирало пулемет «Максим» на громоздком лафете.
В общем, вокруг царила суета, более подобающая полевому лагерю, чем резиденции коменданта тылового города. Все куда-то бежали или что-нибудь делали, и лишь двое часовых в темно-коричневых с зелеными квадратами килтах и парадных мундирах застыли у парадного входа, не имея возможности даже утереть пот, струившийся из-под высоких меховых шапок.
Отловив солдата в таком же, как у часовых, кителе, но с повязкой комендантской роты на рукаве, Арсенин бегло объяснил причину своего появления. Хайлендер понятливо кивнул, и через несколько минут капитан повторно объяснял свои резоны увидеться с комендантом, но уже дежурному лейтенанту. К удивлению русских офицеров, шотландец никаких препон чинить не стал и проводил на третий этаж здания, чтобы после непродолжительного доклада впустить в кабинет коменданта.
Не обращая внимания на роскошный интерьер, Арсенин всмотрелся в человека, шагнувшего навстречу из-за массивного письменного стола. Словно желая облегчить задачу, хозяин кабинета шагнул вперед и, выжидающе и не без интереса рассматривая посетителей, остановился напротив раскрытого настежь окна.
