Андрей Посняков - Шпага Софийского дома
Куда теперь? А туда… По Смоленской дороге… Те с ночи выехали – догнать можно. Вот только…
– Ребята, вы как?
– С тобой, пан Олег! Поскачем, развлечемся – ничто!
– А ты, Панфиле? Чай, и поважнее есть заботы…
– Да что ты спрашиваешь, скачем!
Ну, хоть с этими повезло.
Панфилу Селивантову, как и Олегу Иванычу, очень не понравилась вся эта история с пропажей отрока. Было ясно, что интерес этот далеко не обычный, разбойничий. Нет, тут сильно пахло политикой. И та засада, в лесу, под Полоцком. А не звенья ли это одной и той же цепи? Пытались помешать новгородскому посольству добраться в Трокский замок, явно пытались. Не добившись своей цели – решили проследить… те же, или другие, уже в Троках ждавшие. Теперь узнают от пленного, о чем говорили. Вернее – не договорили. Московиты? А может, ливонцы? Или татары, псковичи? Нет, скорее всего, московиты. Хотя все могут… Поди узнай. Вот если бы удалось отбить обратно Гришаню…
– Панове, гляньте!
Сбавив ход, Ольшанский подъехал к высокой березе, рядом с которой ветер разносил запах кострища. Недавно затушенного, свежего, на небольшой полянке средь кустов боярышника, за березой. На ветках кустов висели гроздьями красновато-бурые ягоды. Олег Иваныч протянул руку… Нет, не ягоды были то – запекшиеся капельки крови…
– Недавние, – растерев кровь между пальцами, тихо произнес Панфил. – Засохнуть еще не успели… Так что догоним!
Вокруг стояли леса – густые, непроходимые, дикие. Не верилось, что где-то совсем рядом – королевский замок. Усыпанная мерзлыми коричневатыми листьями дорога тянулась средь пологих холмов, поросших осиной и хвойником. Терялась в глухих чащобах и снова выскакивала в перелесках. Следы копыт довольно четко отпечатались в промерзлой грязи – преследователи были на верном пути. Одно лишь угнетало – успеют ли?
Да и скакать было довольно утомительно – по крайней мере, для Олега Иваныча – хоть и привык он на пути в Троки проводить в седле почти целый день, однако ж ехали тогда все ж не с такой скоростью, как теперь. Летела из-под копыт грязь, били в лицо колючие ветки.
Скакавший впереди шляхтич вдруг придержал коня. Обернулся, приложив палец к губам. Олег Иваныч и синьор Гвизольфи, подъехав к нему, прислушались… Где-то чуть в стороне от дороги слышались приглушенные голоса. Тянуло дымком…
– Там они, пся крев! – Ольшанский кивнул на поросшую густым мелколесьем балку, тянувшуюся параллельно дороге слева.
Привязав коней, Олег Иваныч и Панфил с итальянцем последовали вслед за паном Кшиштофом. Заросли дрока, орешник, маленькие – в полсажени – елочки. Меж них-то и поползли болотными змеями шляхтич с Олегом Иванычем. Гвизольфи и купецкий староста решили пробираться с другой стороны. Исчезли – только их и видали.
Заросли подходили к самому краю балки, полностью скрывая ее от посторонних взглядов, так что если б не костер да не разговоры шильников – вряд ли б их вообще заметили.
В песке горел-разгорался небольшой костерок из мелко нарубленного хвороста. Умело сложенный, он почти не дымил, давая оранжевое жаркое пламя. Перед костром на корточках сидел давешний кобзарь – пожилой, но еще вполне крепкий мужик с сивой окладистой бородой и маленькими близко посаженными глазками, разумеется, вполне зрячими. Высунув от усердия язык, он деловито калил на огне конец кривой сабли, время от времени бросая хищные взгляды на валяющееся рядом на земле тело. Олег Иваныч сразу узнал Гришаню. Связанный по рукам и ногам, босой, с окровавленным лицом, отрок лежал на спине, глаза его неотрывно смотрели в холодное ноябрьское небо, наполовину затянутое плотными беловато-серыми облаками.
Два других бандита – молодые парни в стеганых тегиляях – отошли от костра к елкам. Приспустили штаны, мочились…
– И пошто токмо остановились? – спросил один у другого. – Нешто надобно зря время терять?
– То Матоне виднее. Счас попытаем харю новгородскую – да тут и закопаем, дале налегке поедем, весело!
– Это хорошо, что весело. А вдруг не скажет ничего пес? – поддергивая порты, засомневался первый.
– Не скажет? Да ты что, Ондрюха! У Матони и мертвяки разговаривают.
Ондрюха с сомнением покачал круглой, чем-то напоминающей большую тыкву башкой. Подвязав порты, пошел к костру следом за сотоварищем.
– Видали, робяты, как глаз человечий вымают? – подняв глаза на подошедших к костру, зловеще спросил Матоня. «Робяты» враз покачали головами.
– Он шипит, глаз-от, ровно сало на сковородке… – Мерзко ухмыляясь, Матоня подошел к лежащему отроку: – Ну-ко, подержите его, робяты…
Раскаленный конец сабли угрожающе светился перед Гришаниным носом…
– Не надо, – чуть слышно произнес отрок. – Все скажу. Только убейте сразу…
– Сказывай, – не опуская сабли, качнул бородой Матоня. – О чем с крулем сговаривались?
– Ни о чем и не договорились вовсе, – честно признался Гришаня.
– Брешешь, собака! – с неожиданной прытью Матоня пнул отрока под ребра. Тот застонал, скрючился… И отпрянул, со страхом глядя на приближающуюся к лицу саблю.
– Христом Богом клянусь, не договорились. Христом Богом… Нет! Нет! Не надо!!!
– Надо, отроче, – Матоня ласково погладил Гришаню по голове. – Он шипит, глаз-то…
Олег Иваныч дернулся бежать… и был остановлен твердой рукой шляхтича:
– Не время!
– Как не время? Они ж его…
– Не успеют. Сейчас Захария времечко. Ага!
Жуткий, какой-то нечеловеческий вопль прорезал вдруг чащу. И это не был крик Гришани. Кричали где-то рядом, ближе к дороге.
У костра настороженно заоглядывались. Матоня опустил саблю, приказал:
– Ну-ко, робяты, гляньте! Да на виду будьте.
Кивнув, «робяты» скрылись в кустарнике. Приставив острие сабли к шее лежащего отрока, Матоня подозрительно следил за ними. Гришаня вскрикнул – раскаленное острие больно ожгло шею… Хорошо – не глаз…
Молодые разбойники объявились минуты через две. Бегом, наперегонки, спустились в балку, доложили наперебой:
– Немчин там, кажись, мертвый. Одет богато.
– Не, не мертвой… Шевелится вроде…
– Шевелится? – недоверчиво переспросил Матоня. – Ладно, щас глянем.
Оторвал саблю от Гришаниной шеи.
– Где немец-то?
– Там, у дороги.
Полез вверх по склону, на ходу обернулся:
– Этого, ежели что, сразу саблей по шее!
– Понимаем, батько Матоня, не дети малые.
Ольшанский приподнялся:
– Вот теперь пора, пан Олега!
Словно лесные черти, они выскочили из ельника и в три прыжка оказались у цели.
Звякнула сталь…
Парни оказались никудышными фехтовальщиками. Еще бы – драться на равных с опытными в этом деле людьми, это совсем не то же самое, что резать горла беззащитным жертвам, хотя, в общем-то, и последнее определенного навыка требует.
Однако, несмотря на явную неспособность к приватному бою, молодые шильники оказались людишками тертыми – сопротивлялись отчаянно, всеми подручными средствами, включая песок и валяющиеся под ногами камни. Пришлось заколоть обоих – куда было деваться? Еще и от Гвизольфи не было никаких вестей. Как он там, справится с Матоней-то? Ольшанский утверждал, что – вполне…
Староста с итальянцем появились спустя некоторое время после того, как развязали Гришаню. Спустились вниз, подозрительно оглянулись. Выглядели они озабоченными.
– Кобзарь-то так и не появился! – присаживаясь к костру, хмуро бросил Панфил.
– Как не появился?
– А так. Хитрей нас оказался. Видно, почувствовал что-то.
Приятели переглянулись.
– Ну и черт с ним, – почесав ушибленное камнем плечо, махнул рукой Олег Иваныч. – Забираем лошадей – и в Троки. А злодей тот, ежели хочет – пускай догоняет пешочком.
Усадив на коня едва пришедшего в себя Гришаню, поспешно тронулись в обратный путь. Следовало поторапливаться – хотелось добраться в Троки до наступления темноты. Ветер усилился, разогнав облака, в вершинах сосен вспыхнуло желтое холодное солнце. Дождя явно не намечалось – и то дело, так бы и дальше.
Шурша опавшими листьями, стелилась под копытами коней узкая лесная дорога, каркали сидящие на голых ветках вороны, с обеих сторон, прямо в лицо, тянулись кровавые кисти рябины.
Олег Иваныч сорвал на ходу ягоды, бросив в рот, поморщился… Терпко!
– Доброе вино из них можно сделать, – обернувшись, на ходу крикнул Гвизольфи и улыбнулся.
Проводив отъехавших всадников недобрым взглядом, выбрался из чащобы Матоня. Злобно выругался, пнув трупы соратников. Нагнулся, обыскал по очереди каждого. Вытащив из-за пазухи мертвого Ондрюхи небольшой узелок, развязал. Пересчитав серебряные монеты, ухмыльнулся довольно.
– Ништо… – ощерился, показав гнилые зубы. – Ништо, робяты… ништо…
Поплотнее запахнув армячишко, Матоня выбрался из балки и, подозрительно осматриваясь, быстро зашагал по дороге. В сторону, противоположную той, куда только что умчались всадники. В правый глаз ему, проглянув сквозь голые ветви осин, азартно сверкнуло солнце.
