Олег Кожевников - Будущее в тебе. Комбриг
Когда мы попрощались с павшими, примолкшие бойцы начали занимать позиции в чуть подправленных окопах. Я, перекурив, направился к уже стоявшему в укрытии бронеавтомобилю. Боевая обстановка не располагала к душевным терзаниям и поминкам по погибшим товарищам. Моя тяжкая командирская ноша заставляла меня безостановочно действовать, нужно было заниматься делами живых. В своём передвижном штабе я опять заставил радиста попытаться связаться с Осиповым, а затем и с Пителиным. Может быть, из-за установленной дополнительной антенны, а может, из-за благоприятных атмосферных условий связаться удалось практически сразу и с тем и другим.
Осипов, этот серьёзный по всему мужик, как восторженный мальчишка оглушительно орал в микрофон, что наша засада полностью удалась. Что потери немцев колоссальны! И всюду, куда только доходит взгляд через стереотрубу, он видит только разбитую немецкую технику и трупы в форме мышиного цвета. Клочка свободной земли не видно, везде трупы, трупы, трупы…! Приданные 152-мм гаубицы использовали все имеющие снаряды под ноль. А всего у них было почти два боекомплекта на орудие. Наши сорокапятки тоже полностью использовали весь имеющийся на позициях боекомплект. Так же обстояло дело и в миномётных батареях. Немного снарядов оставили только 85-мм зенитные пушки. Мы ждали, что немцы предпримут ответный истеричный авиаудар по нашим позициям. Но самолётов люфтваффе не было видно, и Осипов принял решение начинать вывод гаубичных артполков под Слоним на запланированные позиции второй нашей засады. Я его осадил и приказал дожидаться темноты. Здесь наши пушки, замаскированные в лесу, немецкие самолёты вряд ли достанут, а на дороге раздолбают в два счёта. Бояться того, что совсем нет боеприпасов для гаубиц даже на полковом артскладе, не стоит – немцы вряд ли в ближайшие сутки сунутся в нашу сторону.
Десятиминутное общение с Осиповым весьма благотворно воздействовало на моё настроение. Тяжёлое чувство, которое я испытывал после похорон погибших ребят, сменилось эйфорией победы и уверенностью, что рейд по тылам противника тоже закончится успехом. Наконец-то я сам приму участие в непосредственной схватке с немчурой, а не буду протирать штаны у рации в ожидании хоть каких-нибудь сведений от подчинённых.
Но вся моя надежда самому принять участие в предстоящем рейде испарилась, после того, как удалось установить связь со штабом бригады. Пителин сообщил, что мне обязательно нужно сегодня в 23:30 присутствовать на совещании в Волковыске. Туда прибыл заместитель командующего округа генерал-лейтенант Болдин, он и отдал этот приказ. К тому же на этом совещании мог присутствовать маршал Кулик, который сегодня прилетел в Белосток. По словам моего начальника штаба, на этом совещании командование собиралось принять какие-то радикальные меры против немецкого вторжения. А обойтись без одного из немногих, реально боеспособных соединений там не могли. Ведь это части именно моей бригады остановили немцев на южном фланге 10-й армии. В тяжелейших боях мехгруппе Сомова удалось остановить немцев под Суражем и вдоль берега реки Нарев. И даже сегодня части бригады удерживали свои позиции, давая возможность отступающим от границы войскам перегруппироваться. А шестой мехкорпус, прикрытый с фланга нашими опорными пунктами, начал стягивать свои дивизии к Волковыску.
Я несколько сбил большую тревогу Пителина, вызванную обстановкой, сложившейся на фронте. Снял самую большую тяжесть с его души, заявив:
— Михалыч, можешь, не беспокоится за судьбу Слонима. Мы крепко надавали по башке немецким силам, рвущимся туда. Думаю, на несколько суток угроза окружения 10-армии ликвидирована. А может быть, вообще навсегда! Мы даже пока не можем подсчитать урон, который нанесли фашистам. Одних подбитых танков несколько сотен. Не зря мы с тобой, всё-таки, рискнули выполнять непроверенный приказ Жукова!
Я хохотнул, потом добавил:
— Со шитом мы, Михалыч, со щитом!
На этом связь со штабом бригады прервалась. Но зато радистом, наконец, была установлена связь со штабом 724 артполка. Сегодня это удалось в первый раз.
Говорил я с комиссаром бригады Фроловым. Он осуществлял под Ивацевичами общее руководство нашей операцией на дороге Берёза – Барановичи. Идея той засады была очень похожа на проведённую нами. И на том шоссе нам способствовала удача. Только, конечно, масштабы разгрома немцев там были гораздо скромнее, всё-таки у Ивацевичей по немцам работало всего два гаубичных артполка и три наших дивизиона. Но, всё равно, как доложил Фролов, – передовая 3-я танковая дивизия немцев из 24-го механизированного корпуса с сегодняшнего дня перестала существовать. В штабной колонне этой дивизии, в броневике найден труп командира этой дивизии генерал-лейтенанта Моделя. Нанесён урон и другим частям этого корпуса. Голос Фролова, так же как и у Осипова, был очень возбуждённый и радостный.
После моего разговора с комиссаром у броневика появился майор Ветров. Лицо у него сияло, движения были несколько суетливы и стремительны. Ещё издали он начал выкрикивать:
— Комбриг, ты не представляешь, что мы здесь сотворили! Учинили такой разгром немцам, что они запомнят это навеки! Вот бы трупами этих вояк набить несколько эшелонов и прямым рейсом отправить в Германию. А загрузить эти вагоны у нас теперь есть чем.
Подойдя поближе, он уже тише, но всё равно экспрессивно и частя, продолжил:
— Знаете, товарищ подполковник, такой победы я и во сне не мог себе представить. Пятнадцать километров мы, даже на КВ, еле продирались по забитому немецкой техникой шоссе. Все пулемётные стволы раскалились от непрерывного огня. Фашистов там было, как саранчи. Они будто обезумели, и сами кидались под гусеницы наших танков. О сопротивлении даже никто и не думал. Фашисты поддались общему настрою, который, кроме как "синдромом леммингов", и не назовёшь. Сами лезли под пулеметные очереди. Но это были ещё цветочки! Когда мы добрались до дороги, по которой работали наши гаубицы, то вообще встали. Дальше даже на танках проезда не было. Всё перепахано так, что те немецкие танки, которые стояли на шоссе, уже даже не возьмут в металлолом. Слишком части мелкие, и в них впаяно много органики. Мы дальше не пошли, смысла уже не было никакого. В том аду выжить было невозможно! Переговорили с нашими ребятами, которые стояли крайними в засаде и повернули обратно. Зачем зря топливо жечь?
Хотя свои мысли майор выражал преувеличенно красочно и утрированно, я слушал его с большим удовольствием и вниманием. Первый раз за все свои две жизни я наслаждался таким могуществом русского оружия. Даже в Финскую войну я не испытывал ничего подобного.
Но в окончательную эйфорию меня ввёл капитан Лысенко. Появившись, он встал по стойке "смирно" и начал докладывать. Я внимательно вслушивался в его слова, но вдруг, на миг потерял всякую нить рассуждения, когда услышал, что вверенными ему танками Т-26 и мотострелками захвачен в плен командующий второй танковой группой немцев генерал Гудериан и с ним ещё несколько генералов и старших офицеров вермахта. Совершенно непроизвольно у меня вырвалось:
— Кто-кто…?
— Генерал Гудериан, — повторил Лысенко.
— Ох, и ни хрена ж себе, "ёжкин кот", — потрясённо воскликнул я, — неужели тот самый?
— Так точно, товарищ подполковник, нами захвачен в плен генерал-полковник Гейнц Гудериан, а также отвечающий за инженерные войска 2-й Танковой группы – генерал Бахер, кроме этого, с ними был командир 47-го моторизованного корпуса генерал Лемельзен, но он в завязавшейся перестрелке убит.
Капитан как-то виновато улыбнулся и добавил:
— С Гудерианом тоже вышла небольшая коллизия, при задержании пришлось его немножко помять, надавать, так сказать, по сусалам.
— Да ладно…, подумаешь, какая мелочь! Лишь бы память ему твои красноармейцы не отшибли, и, чтобы он сам себе язык не откусил. А то, как же он будет нам рассказывать про планы ведения войны против СССР? А что съездили ему по роже, то это даже и хорошо, глядишь, пооткровеннее теперь станет. Стратег херов! Ну, ты меня и удивил, капитан. Такого гуся хапнули, надо же! Я-то, грешным делом, думал, что немецкие генералы ведут себя так же, как и наши – сидят себе в уютных кабинетах, где-нибудь подальше от боевых действий и размышляют под крепкий чаёк над картами. А подальше находятся для того, чтобы, не дай Бог, звуки канонады не сбили их гениальные задумки.
Я громко расхохотался, быстро заразив этим и окружающих. Через смех выплёскивалось наружу всё напряжение, скопившееся со времени начала этой проклятой войны. И скопилось немало – судя по тому времени, в течение которое мы смеялись. Наконец я смог из себя выдавить:
— Всё, хватит, не могу больше! Пойдемте, посмотрим на этих "рябчиков".
Выйдя из укрытия, где располагался бронеавтомобиль, я сразу увидел нашу добычу – шикарно глядевшийся даже под камуфлированной окраской Опель-адмирал и трёхосный, повышенной проходимости грузовик "Хеншель 33". Возле этого тентованного грузовика стояла группа из семи немецких офицеров. Вид у них был не очень презентабельный. Все помятые, испачканные грязью, с порванными мундирами, без фуражек. Сразу было понятно, этих испуганных людей недавно весьма сильно прессовали и били, наверное, сапогами. Эти "фоны" и "герры" никогда раньше даже и помыслить не могли, что их будут так унижать.
