Михаил Королюк - Квинт Лициний 2
Она неожиданно зло прищурилась:
– Так, ребенок, может мне лучше прямо сейчас тебя за дверь выставить? С твоими подростковыми фантазиями?
Я неторопливо повесил куртку на гвоздь и обернулся, стараясь придать своему голосу убедительности и укоризны:
– Поразительно, как в такую очаровательную головку могут приходить столь похабные мысли? Да еще по столь незначительному поводу…
Софья побуравила меня взглядом исподлобья. Видимо, я прошел какую-то проверку, потому что спустя пару секунд она начала краснеть. Посторонилась и смущенно забормотала, глядя куда-то в пол:
– Проходи… Я сейчас чай… Только лук доварю, там уже почти готово.
– Лук? – заинтересовался я, – французской кухней балуешься?
Мы склонились над эмалированной кастрюлькой, что парила на электрической плитке.
– Вот, – подняла она крышку, показывая. Там в побулькивающей желтоватой жижице лоснилась мелко порубленная луковица.
– Ага, суп с плавленым сырком, – догадался я, принюхавшись, – лук, морковка, картошка и вареная колбаса?
– Здесь упрощенная рецептура, – покачала она головой и швыркнула с ложки, пробуя готовность, – только лук. Вряд ли ты настолько голоден… Ты как, вообще, меня нашел?
– Будешь смеяться, – я завертел головой, осматриваясь, – но прием «родственник из провинции» в твоей регистратуре сработал. Главное – пожалостливее шмыгать носом… Сколько тут у тебя, метров десять есть?
Высокий потолок был свежевыбелен, вдоль стены – одинарная панцирная кровать, прикрытая узорчатым покрывалом, на полу – тонкий матерчатый половик. В общем, было чисто и опрятно, даже несмотря на кривовато поклеенные обои. Да и сама Софья в легком домашнем халатике и теплых тапках на три размера больше выглядела неожиданно уютно.
– Девять, – она тоже заозиралась, – это еще ничего, за стенкой четыре с половиной, да на семейную пару с младенцем.
– Весело, – заметил я и прошел дальше, к столу. Обои над ним пестрели надерганными из журналов картинками, преимущественно с Мироновым, Тихоновым и Делоном.
– Крас-с-савчики… – протянул, разглядывая. Вышло неожиданно желчно.
– Ого, ревнуешь? – мурлыкнула она, расслышав интонацию. Губы ее изогнуло ехидцей.
– К бумажкам? – задрал одну бровь и смерил Софи высокомерным взглядом, а потом фыркнул, – глупости какие… – и неожиданно почувствовал, как заливает жаром щеки.
Да что за черт! Проклятый возраст…
– Мальчишка… – протянула она насмешливо, откровенно любуясь моими пылающими ушами.
– Ну да, не девчонка, – подтвердил я торопливо, – нормальная реакция. Согласись, было бы гораздо хуже, если бы я краснел, исподтишка любуясь товарищем по парте.
Софья опустила глаза и чему-то тихо улыбнулась. На обращенной ко мне щеке проявилась милая ямочка.
Заглянула в чайник:
– Есть водичка – не надо идти. Ладно, давай чай с тортиком пить, а супчик мой пусть настаивается на завтра. Или, даже, послезавтра, – и она попыталась разрезать столовым ножом бечеву на коробке.
– А нормальный нож в доме есть? – отодвинул я ее вбок. – Этим только головы мухам отпиливать…
Она побренчала чем-то в ящике стола, а потом извлекла на свет божий проржавевшую по краю железяку, наполовину обмотанную потертой темно-синей изолентой.
Я закатил глаза и с безнадежностью в голосе уточнил:
– Бруска точильного, конечно, нет? – а потом вернул должок за «мальчишку», снисходительно протянув, – у, женщина.
Справились в итоге. Я накромсал, иначе это не назовешь, торт, она заварила в литровой банке крепкого чаю, и мы бодро стартовали.
Первый кусок закончили ноздря в ноздрю, но на втором Софья решительно вырвалась вперед: я уже неторопливо ковырял чайной ложкой в жирном шоколадном креме, а она продолжала перемалывать безе с настойчивостью оголодавшей саранчи. Дальше я и вовсе паснул, осоловело откинувшись на спинку. Она же приступила к третьей порции, но тут завод кончился и у нее – смотреть на торт с вожделением во взоре еще могла, но есть – уже нет.
Я, расслабившись от сытости, беззастенчиво разглядывал девушку и делал то, чего обычно старался избегать: думал о себе.
Кто, в сущности, я есть? Что за странное создание из меня получилось: и не подросток с опытом взрослого, и не взрослый в теле подростка? Откуда это сочетание несочетаемого?
Неукротимость желаний, что заставляет делать глупость за глупостью и получать от этого болезненно-сладкую радость – да вот хоть прямо сейчас. И, рядом с этим, вроде бы взрослое стремление взять на себя ответственность за кого-то еще, прикрыть, приписать за собой – не за красивые глаза и не в надежде на тварное тепло, а просто так, для себя, для души…
Химера, как есть, настоящая темпоральная химера…
«Его превосходительство зовет ее своей, и даже покровительство оказывает ей» – выстучал я пальцами мелодию из водевиля.
Софья тем временем доклевывала крошки безе со дна коробки:
– Как семечки, – призналась, смущенно улыбнувшись, – не могу остановиться.
Наконец, она отложила ложку. Оперлась локтями на стол, сложив кисти перед ртом, и чуть подалась вперед. Взгляд стал игриво-снисходительным:
– Ну, расскажи, что принес в дневнике за четверть? Что по поведению? Девочек в классе не обижаешь?
– Об оценках, значит, хочешь поговорить… – сладко улыбнулся я в ответ. Она тревожно заёрзала на стуле, что-то учуяв в моем тоне. Я выдержал паузу и продолжил, – давай, расскажи тогда, почему не даешь больным указания аспирин молоком запивать.
Она открыла рот, собираясь что-то сказать… И закрыла. Потупилась и потянулась долить чаю в наполовину полный еще стакан.
Я тихо порадовался. Умение вовремя промолчать дается лучшей половине человечества настолько плохо, что редкие исключения из этого правила заслуживают к себе особо бережного отношения – наподобие существ, внесенных в «Красную книгу».
– И мне добавь, – закрыл я тему и еще раз покрутил головой, вглядываясь уже в детали.
Со шкафа, что отгораживал кровать от двери, на нас свысока поглядывал видавший виды рыжий чемодан с округлыми латунными уголками-накладками. Из-за него высовывались рукояти бамбуковых лыжных палок с потертыми лямками. На открытой сушилке, что на подоконнике – посуда вразнобой. Среди нескольких алюминиевых ложек и вилок откровенно столовского вида выделялся своим добротным блеском штопор. Стопка разномастных книг рядком.
Я пригляделся к названиям на корешках и поперхнулся.
– Ой, вэй'з мир… – схватился за голову, – какой же я идиот!
– Есть такое, – согласилась Софья степенно, – а как догадался-то?
Я обескураженно потер лоб кулаком. Сколько сил брошено не на то, сколько времени протекло зазря между пальцами… А ведь мог бы и сам сообразить, без подсказки!
– Ты стенографию изучаешь? – спросил у девушки.
– Что? – она явно не ожидала этого вопроса. – Ну, да, ходила на курсы…
– Сложно? – спросил я просто что бы что-то сказать. Какая, на самом деле, мне разница, сложно или нет? Для меня – нет.
Эх, а ведь мог бы на каникулах не строчить тетради стопками, а стенографию изучить – и те же самые обзоры просто полетели бы, и еще время осталось…
Я разочарованно вздохнул и прислушался к объяснениям.
– …сокращение написания букв, большую часть гласных выкидываем, на окончание слов по одному из специальных символов – и сразу раз в пять запись идет быстрей. Смотри, – она с энтузиазмом выхватила из стопки тетрадь и потрясла ею перед моим носом, – вот, мой конспект последней лекции в Малом Эрмитаже по прерафаэлитам – два часа всего на трех листах уместилось… Что?
Я молча смотрел на нее.
– Ну, чего? – она еще раз дунула вверх, сгоняя непокорную прядь.
– Прерафаэлиты, значит? – уточнил я, с трудом удерживая голос спокойным.
Она поняла. Прищурилась:
– Думаешь, если тетя здесь вот так живет, то она совсем идиотка?
– Нет… Но… – я смешался, – ты и прерафаэлиты…
Ее глаза подернуло хмарью близкого уже шквала, и я выпалил с жаром, не задумываясь:
– Слушай, извини дурака. А? Виноват, правда. Осознал, каюсь.
Выражение острой обиды в глазах напротив заколебалось, словно решая, разразиться взрывом или нет, а потом перетекло в усмешку:
– Эх, пользуешься ты моей девичьей слабостью… Ладно, за «Фигурный» торт я еще и не то могу простить.
– За этот или за следующий? – выдохнул я с облегчением.
Вот ведь, зараза, давно так по ушам не огребал… И, что обиднее всего – заслуженно.
Ее взгляд посерьезнел:
– Кстати, на обедах экономил или у родителей стянул?
Я вольготно откинулся на спинку стула, сцепил пальцы за затылком и обрадовано сообщил:
– О, с тебя тоже вира.
– Вот как… – она задумчиво потеребила мочку, – для овощебаз, донорства или укладки рельсов по ночам ты еще молод. Ну, давай, быстро придумывай.
