Андрей Валентинов - Царь-Космос
– Чисто, товарищ Тулак.
– Тогда читаем.
Семен взял со стола несколько тонких машинописных листков, приподнял повыше.
– Опять в «Известия» сунули. Ловко вражины работают. Только, чур, не шуметь, прочитал – передай товарищу.
Листки пошли по рукам. Озадачив сослуживцев, цыганистый вернулся за стол и взял из папки очередную бумагу. Несколько минут царило полное молчание.
– Нет! – внезапно выдохнул Вырыпаев. – Не верю! Они там что, с ума сошли?
* * *– «…Если проанализировать практику руководства партией и страной со стороны Сталина, вдуматься во все то, что было допущено Сталиным, – негромко читала замокомэск, – убеждаешься в справедливости опасений Вождя. Те отрицательные черты Сталина, которые при Вожде проступали только в зародышевом виде, развились в последние годы в тяжкие злоупотребления властью со стороны Сталина, что причинило неисчислимый ущерб нашей партии…»
– Дальше, дальше! – нетерпеливо перебил Вырыпаев. – Это все болтовня, ни одного факта. Ниже!
– «Сложилась практика массовых репрессий по государственной линии сначала против троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев, давно уже политически разбитых партией, а затем и против многих честных коммунистов, против тех кадров партии, которые вынесли на своих плечах гражданскую войну, первые, самые трудные годы индустриализации…»
– Какие репрессии?! – альбинос резко вскочил, дернул шеей. – Провокация! Бред!..
– «…Сталин ввел понятие «враг народа». Этот термин сразу освобождал от необходимости всяких доказательств идейной неправоты человека или людей, с которыми ты ведешь полемику: он давал возможность всякого, кто в чем-то не согласен со Сталиным, кто был только заподозрен во враждебных намерениях, всякого, кто был просто оклеветан, подвергнуть самым жестоким репрессиям, с нарушением всяких норм революционной законности. Это понятие «враг народа» по существу уже снимало, исключало возможность какой-либо идейной борьбы или выражения своего мнения по тем или иным вопросам даже практического значения…»
– Положим, первых «врагов народа» еще в 1917-м оприходовали, – негромко проговорил Семен Тулак. – Но по новому кодексу за антисоветскую агитацию предусмотрена исключительная мера.
– А чего их, контриков, по головке гладить? – удивленно прохрипела Зотова. – Не во врагах вовсе дело. Тут же о своих, о наших речь! «Основным и, по сути дела, единственным доказательством вины делалось, вопреки всем нормам современной юридической науки, «признание» самого обвиняемого, причем это «признание», как показала затем проверка, получалось путем физических мер воздействия на обвиняемого. Это привело к вопиющим нарушениям революционной законности, к тому, что пострадали многие совершенно ни в чем не виновные люди, которые в прошлом выступали за линию партии…» Не понимаю. Они о чем?
– Тебе как, по алфавиту? – ротный недобро усмехнулся. – Астрахань, Батайск, Рыбинск, Тамбов, Шуя, Ярославль… Еще?
– Мы врагов уничтожали, – возразил Вырыпаев. – Не миндальничали, верно, на то и гражданская война. Не мы, между прочим, ее начали. Но товарищ Сталин-то тут каким боком? Он был наркомом национальностей, а не председателем ВЧК. Кстати, здесь, в бумажках, письмо Крупской к Каменеву о том, что кто-то кого-то по телефону обругал. Это же ерунда, кухонные сплетни!
– Это вы точно заметили, товарищ батальонный, – кивнула Ольга. – Кухонные и есть. Вопрос в том, чья кухня. Вот, читаю… «Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня…» Это, если не врут, сам Вождь писал. Получается, что Генерального вроде как отлучить хотят. Партийная анафема по всем правилам… Знаете, товарищи, хватит языками зря трепать. Подбросили нам это враги, значит, и относиться надо как к самой настоящей вражеской пропаганде.
Спорить и возражать никто не стал. Замкомэск собрала бумаги, вернула их на стол, придавив тяжелым пресс-папье.
– Самовар растопим, – резюмировала она, набивая «козью ногу». – А где шрифта меньше, на самокрутки пойдет. Одно странно. Писали словно из будущего. Вроде, полвека уже прошло, и никого в живых не осталось, ни Сталина, ни нас всех… И еще какую-то «коллективизацию» помянули. Когда ж такое было?
Ей опять не ответили. Виктор занялся докладом, ротный же трудолюбиво выводил левой длинные столбики цифр.
…Красный командир был растерян. Фракционной писанины приходилось читывать в последние месяцы немало, но только что виденный подметный документ казался совсем иным. Поразмыслив, он понял – Зотова права. Кто-то хитрый и весьма неглупый написал не о том, что есть, а о том, что должно случиться: товарищ Сталин станет диктатором хуже Столыпина, перестреляет «гвардейцев Октября», объявив их врагами народа, создаст противоречащий марксизму «культ личности». Термидор в чистом виде!
Выдумка казалась злой, но по-своему остроумной. Однако почему – Сталин? По сравнению с Красным Львом и тем более Зиновьевым, которому многие старые товарищи давно уже перестали подавать руку, Генеральный смотрелся очень прилично. Такому бреду никто не поверит!
И все-таки на душе остался тяжелый осадок.
Поручик же не стал глубоко вникать. Полистав подброшенный документ, он внезапно повеселел. Еще совсем недавно казалось, что война завершена, и ему надо осваиваться и наступившем Новом мире, пусть чужом, но единственном. Теперь же его переполняли искреннее злорадство и смутная надежда. Нет, еще ничего не кончилось! «Я твердо знаю, что мы у цели, что неизменны судеб законы, что якобинцы друг друга съели, как скорпионы. Безумный Вождь наш болезнью свален, из жизни выбыл, ушел из круга…»
– Товарищ Вырыпаев! – внезапно позвал ротный. – Удели-ка мне минутку.
Альбинос со вздохом отложил бумаги, подошел к столу. Семен Тулак внезапно улыбнулся.
– Ты уж не обижайся, Виктор. У тебя в докладе подсчеты сделаны – по деньгам, по валюте всякой. Ты меня еще спрашивал, мол, годится ли. Не годится! Вот как нужно, смотри. Я кое-что переделал.
Вырыпаев долго глядел на предъявленные ему каракули, недоуменно крутил головой.
– Ну ты даешь! Так только в банке считают!..
– Почти, – Семен дернул губами. – У нас начфин полка был как раз из банковских, из сочувствующих. А я ему помогал после госпиталя, кое-чего нахватался. Он мне еще про доллары всякие рассказывал и про эти… схемы финансирования… Держи! Сейчас попросим товарища Зотову, чтобы перестучала на «ремингтоне»…
Виктор едва нашел в себе силы, чтобы поблагодарить. Семен с первого дня показался ему человеком очень неглупым, но такое…
Чудеса!
* * *– …Первый запрос поступил три месяца назад из Исполкома Коминтерна, – голос батальонного звучал уверенно и твердо. – Товарищи были всерьез озабочены трудностями при переводе крупных сумм в некоторые страны. В первые годы финансирование братских партий шло напрямую…
– Помню, – улыбнувшись, перебил товарищ Сталин. – После II Конгресса Коминтерна наиболее перспективным товарищам было выдано по несколько «единиц хранения». «Единицей» считался средних размеров чемодан с драгоценными камнями. Золото не брали – тяжело. Итак, Исполком Коминтерна, товарищ Зиновьев. Ха-ра-шё…
– Второй запрос поступил из Главного штаба РККА. Их соответствующее управление, тогда это был Региструпр, тоже просило помощи в налаживании заграничного финансирования…
– Рабоче-крестьянская Красная армия, – вновь вмешался Генеральный. – Стало быть, товарищ Троцкий. Очень ха-ра-шё… Вы, товарищ Вырыпаев, привыкайте. Начальство любит перебивать докладчика, показывая свое всезнание и всеведение. Вы должны мужественно терпеть. Значит, Коминтерн и РККА…
На «обезьяний» доклад Семен и Виктор пошли вместе. Обоих и пустили в знакомый сталинский кабинет. К их удивлению, товарищ Ким отсутствовал, зато нежданно-негаданно появился суровый товарищ Лунин. Зашел, поздоровался, присел возле окна. Сталин и не думал возражать. Оставалось вновь удивиться.
– Таким образом, – продолжал Вырыпаев, – требуется новая схема нелегального и полулегального финансирования наших операций по всему миру. Хорошим прикрытием, как показывает зарубежный опыт, являются разного рода научные экспедиции. Способ старый и проверенный, но плох тем, что прекрасно известен контрразведке…
Семен Тулак внимал с немалым любопытством, хотя сам доклад уже прочел. После того, как Виктор узнал о работах в «Сеньгаозере», играть в секретность посчитали излишним. Итак, ротный слушал, а заодно внимательно наблюдал. Вырыпаев казался совершенно спокойным, говорил без запинок и лишних пауз, не иначе, удачно вошел в роль. Сталин, доклад тоже читавший, внимал с явным удовольствием, улыбался в рыжие усы, то и дело закусывал зубами знакомую трубку-носогрейку. Не курил, видать, оставлял на сладкое.
