Алексей Волков - Клинки надежды
Чтобы офицерские прихвостни напали на него?!.
О существовании других врагов, кроме офицеров, Горобец как-то не подозревал.
Матрос застыл на вагонной лестнице. Непокрытые волосы торчали во все стороны, под тельником прорисовывались крепкие мышцы, а глаза светились чудовищной, не человеческой и не звериной мощью.
Какой-то оборотень заметил стоящего в открытую человека и попытался достать его в резком прыжке.
Горобец машинально отмахнулся рукой. Она даже не задела оборотня, однако зверь вдруг почувствовал, что его сметает незримой силой.
Это было его последнее ощущение. Тело оборотня пролетело по воздуху едва ли не пол-эшелона, и удар о землю выбил из него и дух, и жизнь…
В следующий миг Горобец зарычал утробным звериным рыком и вскинул руки вверх.
Полыхнуло сильнее сотни молний. Как положено, после молнии ударил гром. Картонным домиком разлетелось здание станции, опрокинулись ближайшие заборы, травинками прижались к земле деревья…
Все, кто был на перроне, исчезли, как будто их и не было. Только мелкие кровяные пятна да крохотные частички праха напоминали об их судьбе. Свои, чужие… Не повезло…
В соседнем вагоне несколько раз громыхнул маузер. Это разбуженный Григорий выглянул в тамбур и накормил свинцом почти протиснувшегося внутрь волка. Прижатый дверью, по-щенячьи скулил Янкель, и эти звуки временами прорывались сквозь звон в ушах.
Потом снаружи опять полыхнула гигантская молния. Удар грома заставил подпрыгнуть весь состав, и в этом грохочущем рыке исчезли и повизгивания, и крики…
Глава восемнадцатая
Без всякого предупреждения небо на юге в стороне Рябцева озарилось ярчайшей вспышкой. На мгновение стало светло, как днем. Длинные тени вытянулись вдаль, едва ли не до самого горизонта, а затем вновь наступила тьма. Еще более мрачная, чем перед этим, словно луна превратилась в белесое пятно, освещенное, но не освещающее.
Земля под ногами тяжело содрогнулась. Испуганно заржали кони. Из вагонов начали торопливо выскакивать вооруженные люди, крутить головами по сторонам, выискивать, откуда угрожает очередная опасность.
– Что это? – невольно вырвалось у Орловского.
Как и все в бригаде, он признавал безусловный авторитет Аргамакова, и ему невольно казалось, что бывалый полковник заранее знает ответы на все вопросы.
Сразу за словами до офицеров долетел грохот. Если и были слова, они оказались покрыты раскатами.
Да что слова! Кипи сейчас бой, никто бы не услышал ружейной стрельбы. Разве что близкий разрыв снаряда.
– Так… – Вид у полковника был по-прежнему невозмутим. – Чем дальше, тем интереснее.
– Вы что-нибудь понимаете? – с надеждой спросил Георгий.
– Разумеется, нет. Таких гроз не бывает. Я бы сказал, что это похоже на взрыв большого склада боеприпасов, но даже склад не взрывается мгновенно.
Опять полыхнуло на том же месте.
Орловский дождался прихода грома и, едва тот стих, официально обратился к командиру:
– Прошу прощения, Александр Григорьевич, однако вам пора к бригаде.
– Прогоняете? – осведомился Аргамаков.
– Чем бы это ни было, мы справимся сами, – твердо произнес Орловский. – Ваше присутствие ничего не даст.
– Так. Похоже, я уже не командир.
Знакомый с Аргамаковым еще с японской, Георгий знал о том, что тот всегда появлялся на самых опасных участках, словно без него ни у кого ничего не получится.
Кое-какие основания для подобного поведения были. В присутствии Аргамакова солдаты всегда обретали уверенность в конечной победе, и даже самый большой перевес врага переставал играть заметную роль в рисунке боя.
Не из-за этой ли веры в командира часть солдат привычно устремилась за полковником даже тогда, когда все рухнуло и даже бывалые офицеры предрекали полный провал похода?
– Ваше дело – руководить завтрашним боем. Со своей задачей я справлюсь самостоятельно. Или вы мне перестали доверять?
Глаза уже привыкли к лунному свету, и Георгий мог без труда видеть спокойное лицо полковника.
– Что вы, Георгий Юрьевич? Разумеется, доверяю. Иначе я бы не поручил вам этого дела. Но в данный момент я пытаюсь понять, что же произошло у противника. Вдруг это сможет как-то повлиять на завтрашнюю операцию?
Орловский промолчал в ответ.
Он уже убедился, что действительность в последнее время далеко обгоняет самые смелые и абсурдные предположения. Оставалось лишь следовать каждому новому обстоятельству, ничему не удивляясь и ничего не страшась.
Впрочем, точно так же действовал и Аргамаков.
– Так. Ладно. Раз уж ты так настаиваешь… – Переход на «ты» означал, что разговор перестал быть сугубо официальным.
– Настаиваю, Саша. Извини, понять мы все равно ничего не поймем. А там ты сейчас нужнее.
– Наверное, ты прав. – Аргамаков не стал говорить, что каждый раз, давая подчиненным особо трудное или рискованное задание, втайне мучается, переживает за тех, кого, возможно, послал на смерть.
Нарочито медленно, чтобы, не дай бог, никто не подумал о трусости начальства, он дошел до автомобиля.
– А ведь светает.
Небо на востоке на самом деле уже заметно изменило свой цвет. Что ж, эти ночи из самых коротких.
– Так. Кавалерию я у тебя забираю. – Аргамаков вздохнул. – Рановато все-таки матрос подошел. Пополнение еще очень сырое. Поэтому самое главное – береги людей. Они у нас все на вес золота. Удачи!
– И вам тоже, – насколько понимал Орловский, Аргамаков обязательно поведет людей сам. И отговаривать его от этого бесполезно.
– Да ты сам понимаешь, какая в тебе скрывается сила? – Янкель уже полностью отошел от недавнего страха и сейчас благоговейно вился вокруг матроса. – С такой нам сам черт не страшен, а не то что какие-то жалкие офицеры! Ты же всем миром править можешь! Кто будет возникать – один взмах руки, и готово! Где эта улица, где этот дом?
Григорий только кивал после каждого предложения.
Амбал был ошарашен. Он многое видел за последнее время, успел привыкнуть к сверхъестественным способностям атамана, к смерти людей от одного сурового взгляда, к торопливо сносимому в общую кучу собственному добру, ко всеобщему страху, поражающему обывателей при появлении батьки. Но чтобы так!..
Случившееся никак не помещалось в сознании, и приходилось вновь смотреть в ту сторону, где еще недавно лежало цветущее село, а теперь лишь груды бревен, частично обгоревших, и поваленные деревья напоминали о людском поселении.
В блеклом свете нарождающегося утра сиротливо темнели трубы. Там, подальше от станции, потому что вблизи не уцелели и они. Да еще возвышалась покосившаяся церковная колокольня. Без креста и без колокола, навеки умолкшая, памятник былой веры.
– Ты помнишь, как это сделал? Еще сможешь? – не отставал от Горобца Яшка.
– Не помню. – Матрос слабо мотнул головой.
Его обычно суровое лицо было каким-то размякшим, смертельно усталым, и та же усталость сквозила во всем крепком теле.
– Ты должен вспомнить, Федя!
Горобец слабо улыбнулся в ответ.
Он действительно почти ничего не помнил о случившемся.
Внезапный налет, отчаянные крики, хищные силуэты, ворвавшиеся на перрон… А дальше – всепоглощающий гнев, злость, жажда уничтожения… Затем наступал полный провал. Что там было, как, почему – черт его знает!
Лишь ощущение, что куда-то пропали все силы. Ни рук, ни ног, в голове пустота…
– Федя, подумай! Осознай свой талант! Это ж захочешь, не вообразишь! Полминуты, и всех дел! Только прошу тебя, будь в следующий раз осторожнее! Заодно с оборотнями наших столько полегло… Жуть!
От оставшегося в Рябцеве полка уцелела от силы треть. Кого-то загрызла стая, кого-то смело… Чем же их смело?
Горобец был глубоко равнодушен к чужим жизням. Свои ли, чужие, подумаешь! Разве что в Починок придется наведаться пораньше, поднять местных мужиков на борьбу.
Даже этого не хотелось. Не было сил. Может, ну его ко всем чертям и матерям? Просто подтянуть сюда находящихся там своих людей, а местных оставить сторожить имущество. Сил для такого внушения понадобится не в пример меньше.
– Да мы им, Федор!..
И чего он так пристает?
Горобец попытался подняться. Ноги не слушались. Хорошо хоть, Григорий понял, поддержал под руку.
– Спать. Я спать пойду, – пробормотал Горобец.
Восторженный Янкель хотел что-то сказать, однако пригляделся к матросу и прикусил язык.
Атаман был бледен, веки то и дело наползали на глаза, норовили прикрыть их. Но больше всего Яшку поразили пальцы. Короткие и цепкие, они сейчас дрожали крупной дрожью, чего на памяти идейного помощника не случалось даже после самого большого перепоя.
– А как же Смоленск? – все-таки вырвалось из самой души.
– Сами. Начинайте сами. А я спать. Спать, – пробормотал Горобец.
Григорий помог атаману подняться в вагон, довел до дивана и даже заботливо укрыл одеялом.
