Александр Головчук - ПОЧЕМУ И НЕТ?
Пока я лечил выдуманную хворь в лучшем номере единственной Полоцкой гостиницы, Гаврила вел 'агентурную разведку'. Перевоплощался он мастерски, причем в самые неожиданные образы.
В уездном городишке все жители друг друга знали и чужак, хоть на пару дней остановившийся в городе, всегда на виду. Чего нельзя сказать о проезжающих. Вот тех много и их вроде и не замечают, чем Гаврила и воспользоваться. Каждый из трех проведенных в Полоцке дней он изображал другого человека.
С утра из гостиницы выходил мой слуга, подсаживался к кому-либо из проезжающих в сани и вроде как уезжал из городка. Отъехав немного, обычно не более версты Гаврила изображал, что 'позабыл' в городе деньги, или еще какое либо дело выдумывал. Естественно, простившись с попутчиками, возвращался обратно пешком. Вот только в город входил уже совсем другой человек. Раз - приказчик, раз - богомолец, а раз и нищий калека. Лихо это у него выходило.
Наш хвост со Смоленска он обнаружил на второй день. Уцелел бродяга под пулями, правда, не полностью. Хромал заметно, но свою работу филера тащил исправно. Следил за гостиницей и за моим сиятельством.
На третий день появился и офицер в сопровождении богато одетого молодого татарина.
Литовские татары это - вообще особая статья. Практически те же казаки, только мусульманского вероисповедания. Люди воинского сословия, находящиеся на службе у правителей Литвы, из них в XVIII веке и были созданы первые, знаменитые в будущем, уланские полки.
Отчаянные смельчаки и мастера на разные военные хитрости. Кроме того славились своей верностью тем кому присягнули. Не зря они входили в личную гвардию Наполеона и были одними из последних солдат, кто защищал его до конца.
Если офицер нанял этих ребят, то это - опасно.
А он мастер людей подбирать, этот таинственный военный.
Как уж Гаврила извернулся - Бог весть, но вызнал, что кроме офицера и соглядатая против нас играют еще трое татар. Где остановился офицер неизвестно, а вот татары держали наемную квартиру всего через четыре дома от гостиницы. Со вчерашнего дня один из них все время маячил вблизи нашего жилища, сменив хромающего филлера. Тот пропал. Скорее всего, где-то вместе с главарем отсиживается.
Этот офицер мне нужен. Вот только как до него добраться…?
Все три дня, что сидел взаперти я посвятил литературной деятельности. Нужно было как-то убить время, вот и занялся 'творчеством'. Плагиатил вовсю, предварительно уложив свою совесть спать и спев ей колыбельную. И уже не в первый раз….
Всегда, когда моя служба требовала некоторого выжидания в засадах или при слежке, я записывал стихи, которые приходили на ум.
Отлично снимает напряжение и расслабляет. После таких записей и думалось и работалось гораздо лучше, да и настроение поднималось слегка.
Я понимаю насчет чужой интеллектуальной собственности и все прочее. Но, наверное, те, кто писал законы, не попадал в мое интересное попаданское положение.
Я - эгоист. И хочу петь и слушать песни моего времени. А для этого их надо легализовать. Нехорошо воровать чужое? Согласен. Но очень хочется не терять хоть такую ниточку связывающую меня с моим временем.
Те люди, стихи которых я присваивал, еще не родились и их великолепные строки не знал никто во всем мире, если он не попаданец естественно. Значит, я и есть человек первым записавший их на бумагу. Типа аффтар. Плагиатор конечно, а что делать, если Бог не дал таланту?
Кроме того, известность в литературной среде открывает мне дорогу во многие дома, куда меня бы иначе и на порог не пустили. Девятнадцатый век на дворе, однако, расслоение общества огромно. Одно исключение - люди творчества. Не зря князь Кочубей хотел меня использовать в этой среде.
В литературном обществе России бушевали страсти не меньшие чем в политике или в финансах. После великой революции Державина, а после и Карамзина, который возглавил оппозицию 'классицистам' Ломоносовской школы, вулкан страстей кипел не хуже Везувия. Литературная войнушка тянулась от 1790 года. За это время возникло столько течений в поэзии, что прямо - караул.
По большому счету русской литературы в современном мне понимании как таковой до этого и не было, но зато сейчас она создавалась прямо стахановскими темпами.
Карамзин со товарищи сделали мощнейший рывок перекроив каноны и создав течение писателей и поэтов 'сентименталистов' из которых к 1811 году выкристаллизовались 'романтисты' и даже 'реалисты'. Были еще и 'славянисты', ревнители старинного стиля, были мастера сатир, эпиграмм и басен и прочие и прочие. Много, короче. И все скопом писали еще и на французском языке.
Споры и критика на страницах 'Европейского вестника', который после ухода на историографическую службу Карамзина несколько лет тому возглавил Жуковский, были весьма горячи. Доходило до дуэлей. В других менее знаменитых журналах еще покруче бывало, уже и за гранью приличий. Ну чем не интернетовские перепалки? Очень похоже.
Кроме официальной была и неофициальная интимная поэзия, шуточное или сатирическое общение между людьми в письмах поэтичной формы. Как называли в Обществе эту форму стиха - 'галиматья'. Что-то типа авторской песни в мое время.
И еще было соперничество двух столиц в поэтическом поединке. Сцепились 'московские воздыхатели' и 'петербургские ревнители'.
В общем, родной русский творческий бардак.
Разобравшись, какие из изданий, к каким течениям больше тяготеют, я потихоньку стал рассылать стихи под различными псевдонимами. Естественно только те, что могли бы восприняться в этой эпохе.
Сейчас вот дописывал послание барону Корфу, который стал моим добровольным агентом в Санкт-Петербурге. Ему я пересылал стихи на военную и патриотическую тематику, а дальше он сам отбирал, что отдать в печать уже под моей фамилией, а что просто записать себе в альбом как сувенир от друга.
Так появились 'Артиллеристы - царь отдал приказ….', 'Лихие драгуны, треножьте коней…', 'Отгремели песни нашего полка…' и даже 'Гардемарины' из одноименного сериала. Сколько же песен и стихов я помню, обалдеть можно…. Пусть начинают жить на двести лет раньше.
Армейские офицеры полюбили романсы Окуджавы, а солдатам больше по вкусу пришлись песни первой половины двадцатого века. И неожиданно - шансон, несколько переделанный под солдатскую романтику, конечно. Стали эти песни распевать и в строю, и на отдыхе. Тем более, что со стихами я иногда передавал ноты. А порой солдатики и сами мелодии придумывали. У нас народ талантливый.
Уж простите меня авторы грядущего. Вы - люди одаренные Божьей искрой, напишете и другие стихи, вполне возможно еще и лучше этих.
Дописал, запечатал и отправил на почту через посыльного. Что перехватят недруги, не боялся. Как только письмо попадало к почтмейстеру, изъять его не мог никто, а почта находилась рядом с гостиницей. Почтовая служба в Империи работала как часы, да и прочитав фамилию получателя почтальон костьми ляжет, но корреспонденцию не отдаст.
В номер вошел Гаврила. Я с удивлением уставился на его живописные лохмотья нищего. Удивленно по причине того, что Гаврила всегда перед приходом в наше временное жилье возвращал себе свой образ слуги, а сейчас вот пренебрег. Видно здорово спешил.
- Меня никто не видал. С черного крыльца зашмыгнул пока девка помои выносила. Не хотел время терять. - Гаврила был серьезен и собран, говорил негромко и четко, одновременно переодеваясь и приводя себя в порядок.
- Вызнал чего?
- Вызнал. Офицер утром уезжает. Где хорониться, я так и не узнал….
Ночью нас убивать будут, все уж сговорено…. Трое татар пойдут резать, а мокродел на подхвате да на страже будет. Татары ловки уж больно. Жилистые, крепкие, кинжалы мечут отменно - даже мне не уступят. Подсмотрел, как они ножами доску ковыряли. С десяти шагов в сучок без труда вгоняют с обеих рук пару ножей единым броском. Живыми их брать не выйдет. Это - воины, не убийцы. Подкрадутся как тени и убьют. Беречься крепко надо будет.
- А если не беречься?
- Это как?
- Самим напасть. Днем.
- Ты сдурел, Сергей Лексаныч! Ой, прости барин. С неожиданности я….
- Прощаю. И то только потому, что 'сиятельством' меня перестал обзывать. Но думай, что говоришь. Вдругорядь не прощу.
… Но раз ты не ожидал, то и они не ожидают.
- Так ведь днем, на глазах у всего честного народа…. Это кто ж на такое решится?
- Только полный псих. И еще мы. А кроме того нам тот мужик нужен, что за нами следил. Он ведь с татарами остался?
- Остался.
- Вот через него и на офицера выйдем. А насчет народа…. Как мыслишь, ежели пожар будет, куда люди будут смотреть?
Гаврила задумался, проигрывая в уме варианты наших действий. Лицо прояснилось.
- А ведь выгорит. Ха, если гореть будет ярко. - Скаламбурил, расплывшись в улыбке довольный собой.
- И они, небось, выскочат глядеть. А мы за их спиной в дом и проберемся.
