Джунгли зовут. Назад в прошлое. 2008 г (СИ) - Корносенко Валера

… слаба… твой щит — соломинка… учитель твой обманул… он хотел твою силу для себя… подруги смеются за твоей спиной… никто не любит… никто… откройся… и мы сделаем тебя сильной… по-настоящему… все будут любить лишь одну тебя… поклоняться тебе… боготворить…

Картинки всплывали перед внутренним взором: Сенсей, снимающий с меня энергию во время тренировки; Рита и Соня, хихикающие ночью на кухне над моей неуклюжестью в новой жизни.

Это была ложь!

Грязная, отвратительная ложь, но она била точно в цель, в мои самые потаенные страхи быть не принятой, быть использованной.

Я зажмурилась, пытаясь отгородиться, найти свой якорь — то самое чувство собственного достоинства. Но оно просто тонуло в этом ядовитом потоке.

— Довольно игр, Котова! — крикнул Виноградов. Его терпение лопнуло. — Контакт! Установи с ним контакт! Спроси, чего он хочет!

Он с силой толкнул меня вперед.

Я сделала последний шаг и оказалась в метре от черной поверхности. Гул стал оглушительным. Шепот превратился в навязчивый голос, звучащий прямо в голове.

И в этот момент щит — тот самый, что с таким трудом выстроил Сенсей, — треснул!

Не с грохотом, а с тихим, жалобным хрустом, который отозвался болью во всем моем существе. И холодные щупальца чужого разума проникли внутрь.

Боль была не физической. Это было чувство тотального, абсолютного нарушения. Чужое сознание копошилось в моих мыслях, в моих воспоминаниях, сдирая с них покровы, как с луковицы.

Я закричала. Беззвучно, внутри себя. И крик мой выворачивал меня нутром наружу…

И в этот миг абсолютного отчаяния, когда моя воля была почти сломлена, я увидела его. Не картинку, не воспоминание. Я почувствовала его.

Сенсея.

Не того, который мог бы меня обмануть, а того, который ночь напролет стоял рядом, выжигая своей волей мой щит. Его усталое, сосредоточенное лицо. Его голос: «Доверяй только своему якорю».

И якорь нашелся. Не чувство собственного достоинства. Нечто более простое и более мощное.

Любовь.

Любовь к жизни, которую мне подарили во второй раз. Любовь к Ритке и Соне, которые ждали меня дома. Любовь к Сенсею, который верил в меня. Любовь к этому хрупкому, несовершенному, но такому дорогому миру, который я поклялась защитить.

Это была не эмоция. Это была сила. Древняя, как сама Вселенная.

Я открыла глаза. Боль и страх отступили, сменились ледяной, кристальной яростью.

— Убирайся, — прошипела я. И это было обращено не к Виноградову.

Я собрала всю свою силу, всю свою волю, всю свою ЛЮБОВЬ в один сжатый комок и с силой вытолкнула из себя чужое присутствие.

Это было похоже на тихий взрыв. Невидимая волна отбросила меня на шаг назад. Гул и шепот прекратились так внезапно, что в ушах возникла оглушительная тишина.

Черный камень… не дрогнул. Но его пульсация на мгновение замерла, словно в недоумении.

— Что ты сделала⁈ — завопил Виноградов. Его лицо исказила ярость. Видение будущей власти, которое транслировал ему камень, исчезло. — Ты все испортила!

Он направил на меня пистолет, его палец белел на спусковом крючке.

— Я прикончу тебя, дрянь…

Он не договорил.

Из темноты коридора, словно из-под земли, выросла высокая худая фигура. Это был Серафим. Его лицо было бледным и абсолютно спокойным. В его больших глазах горел странный огонь — не безумия, а решимости.

— Не поднимай руку на дщерь Божию, окаянный, — произнес он тихим, но звенящим голосом.

И он бросился между мной и Виноградовым.

Раздался оглушительный хлопок выстрела в замкнутом пространстве.

Серафим вздрогнул, сделал шаг назад, но не упал. На его поношенном пальто, прямо над сердцем, расплывалось алое пятно.

— Нет! — крикнула я.

Но Серафим обернулся ко мне. На его губах играла удивительно светлая, почти детская улыбка.

— Не плачь, сестрица… Мой долг… — прошептал он. — Он звал… а я не пошел… Теперь… искупление…

Его глаза потухли. Он медленно, как подкошенный колос, осел на пол.

Я в диком ужасе уставилась на Виноградова.

Виноградов застыл с дымящимся пистолетом в руке, глядя на тело Серафима с недоумением, словно не понимая, что произошло.

А в наступившей тишине снова послышался шепот. Только на этот раз он был направлен не на меня. Он был направлен на него. На Виноградова, который только что совершил акт насилия, чья воля была ослаблена шоком и яростью.

… они мешают… они слабы… ты силен… возьми то, что твое по праву… стань проводником… стань богом…

Глаза Виноградова снова остекленели. Но на этот раз в них не было завороженности. В них была адская жажда. Абсолютная, всепоглощающая.

Он медленно повернулся к черному камню и сделал шаг к нему, протянув руку.

— Да… — прошептал он. — Мое… по праву…

Я поняла, что должно произойти. Интеграция. Камень нашел своего идеального носителя — амбициозного, безжалостного и теперь абсолютно беззащитного перед его чарами.

Я не могла этого допустить.

Не думая о последствиях, не думая о пистолете, я рванулась вперед. Не к Виноградову. К камню.

И из последних сил, крича от напряжения, я накрыла его своим телом, прижавшись к леденящей, пульсирующей поверхности, пытаясь отгородить его от Виноградова своим собственным, надломленным, но все еще живым щитом.

Мир взорвался болью и светом.

Боль была вселенской.

Она не шла от тела — тело онемело в тот же миг. Это была агония души, разрываемой на атомы. Чернота камня впивалась в меня не физически, а ментально, как миллиард ледяных игл, пронзающих сознание. Он не пытался больше обманывать или соблазнять.

Теперь он просто поглощал.

… сопротивление бесполезно… стань частью… стань всем…

Виноградов застыл в шаге от меня, его протянутая рука дрожала. Искаженное лицо отражало внутреннюю битву — остатки воли боролись с всепоглощающим зовом камня.

— Долой… — прохрипел он, пытаясь отступить, но его ноги не слушались. — Дай… дай мне…

Я чувствовала, как моя индивидуальность, мои воспоминания, сама суть того, кем я была, растворяются в этом ледяном, обезличном океане. Аня Котова… девочка с YouTube… остров… подруги… Сенсей… все это превращалось в бледные тени, готовые угаснуть.

И в этот последний миг, на самом дне небытия, я нашла его. Не якорь. Не щит. Нечто более простое. Последний, неистребимый инстинкт жизни, вложенный в каждое живое существо. Инстинкт, который заставляет птенца пробивать скорлупу, или семя пробивать росток из-под асфальта.

Я не стала сопротивляться потоку. Не стала выстраивать стены. Я просто… СЖАЛАСЬ. Вся моя воля, вся моя любовь, вся моя боль собралась в одну микроскопическую, невероятно плотную точку. Якорь, ставший алмазом в сердце бури.

И я его ТОЛКНУЛА навстречу черному цунами.

Я вытолкнула из себя не силу, не энергию в привычном понимании. Я вытолкнула само понятие ЖИЗНИ. Ее хрупкость и ее несгибаемость. Ее теплоту против его ледяного безразличия.

Раздался звук, которого не должно было быть — негромкий, словно лопнул огромный мыльный пузырь. Но он отозвался во всем окружающем существе, сотрясая реальность.

Черная поверхность камня неистово заколебалась. Пульсация прожилок сбилась с ритма, превратившись в хаотичные вспышки. Мне показалось, я услышала… визг. Нечеловеческий, полный ярости и боли визг разъяренного механизма, столкнувшегося с чем-то, чего нет в его логике.

Виноградов, словно получив удар током, отшатнулся и рухнул на колени, охватив голову руками.

А я… я почувствовала, как связь обрывается. Ледяные иглы выдернулись из моего сознания, оставив после себя жгучую, кровоточащую пустоту. Я откатилась от камня, едва успевая наполнять легкие воздухом, которого не хватало несколько секунд, длящихся вечность.

Лежа на холодном бетоне, я видела, как камень медленно возвращается в свое исходное состояние. Но что-то изменилось. Его чернота казалась теперь менее глубокой, пульсация — более вялой. Атака стоила ему сил. Ненадолго. Но этого хватило.