Джунгли зовут. Назад в прошлое. 2008 г (СИ) - Корносенко Валера
Он обернулся ко мне нахмурившись.
— Что еще…
Я видела, как от эманации камня словно вытянулся длинный, тонкий щуп, и впился в лоб Виноградову.
Тот он не договорил. Его глаза внезапно остекленели. Он замер, уставившись в пустоту, его рот приоткрылся.
— Какие… возможности… — прошептал он, и в его голосе уже не было ничего человеческого. Только голод. Голод власти.
Камень переключился на него. И Виноградов даже не сопротивлялся. Он был очарован.
Я осталась одна. Одна со своим хрупким щитом перед пробуждающимся чудовищем и человеком, который вот-вот должен был превратиться в его орудие.
Я стояла, чувствуя, как ледяная волна от камня накатывает на мой щит, когда позади послышались шаги. Я обернулась.
В проеме коридора стояли двое. Те самые двое, которых я мельком видела в самолете, но не успела толком разглядеть. Теперь я увидела их во всех подробностях, и картина была… тревожной.
От каждого исходила сияющая аура. Нечета моей! Мощное, насыщенное свечение. Тогда как мой щит лишь еле-еле фонил концентрацией моей внутренней силы.
Ирина Марковна резко, словно от ожога, отвела руку с амулетом и повернулась к Виноградову. Ее лицо исказилось от отвращения и страха.
— Нет, — хрипло сказала она. — Это — смерть. Я не пойду туда. Ни за какие деньги.
Серафим просто покачал головой, его большие глаза наполнились бездонной скорбью.
— Тварь бездушная… Ангел тьмы… Она поет песнь погибели. Я не могу слушать эту песнь. Мне моя душа дорога.
Я подбежала к Виноградову и схватила этот щуп, запустив в руку сгусток чистой силы, словно выжигая эту нить.
Та, словно обожженная, резко сократилась и втянулась обратно в камень.
Виноградов же, медленно проморгался и повернулся к экстрасенсам. В его глазах, еще минуту назад завороженных, запеклась ярость. Камень, казалось, отступил, позволив ему сыграть свою роль.
— Вы отказываетесь? — его голос стал тихим и опасным. — После всего, что видели? После подписанных документов?
— Мы видели призраков и останки грехов человеческих, — прошептал Серафим. — А это… это не от мира сего. Оно не имеет души, с ним нельзя говорить. Его можно только уничтожить, но не нам, грешным.
— Найти решение — это наша задача! — прошипел Виноградов. — Но для этого нужны данные! А вы, «специалисты», трусливо отворачиваетесь при первом же серьезном вызове! Сканируйте его!
Он резко шагнул ко мне, и его пальцы впились мне в плечо.
— А ты? Тоже откажешься? Вспомни, Котова. Вспомни, зачем ты здесь. Это не игра с бубнами на шоу. Это долг. Твой долг перед страной, которая дает тебе шанс искупить свою вину. Твой фильм сеет панику. А эта… штука… — он бросил взгляд на камень, — может уничтожить все. Ты хочешь, чтобы твои подруги, твой Сенсей, весь этот хрупкий мир, о котором ты так трогательно рассуждала, превратились в прах? Или в таких же одержимых, как те двое несчастных?
Его слова, как раскаленные иглы, впивались в самое сердце. Он играл на моих самых больных струнах — на чувстве вины за фильм, на страхе за близких, на том самом долге, который я сама для себя определила. Я посмотрела на Ирину Марковну и Серафима. Они стояли, отвернувшись, уходя в себя, в свои молитвы и амулеты. Они сдались. Они признали свое поражение.
А я — нет.
Я глубоко вдохнула, чувствуя, как щит внутри меня закаляется не от силы, а от необходимости. От долга.
— Я не отказываюсь, — тихо, но четко сказала я. — Я иду.
Виноградов удовлетворенно хмыкнул и отпустил мое плечо.
— Наконец-то адекватный человек. — Он бросил презрительный взгляд на двух медиумов. — Ждите здесь. И молитесь, чтобы у нее получилось то, на что у вас не хватило духа.
Мы пошли вперед, оставив их в полумраке коридора. С каждым шагом давление нарастало. Воздух становился гуще, гул возвращался, но теперь он был не просто шумом — в нем слышалось что-то похожее на шепот. На множественный, бездушный шепот.
— Стойте здесь или умрете, — резко предупредила я Виноградова.
Но было неясно, послушает ли он меня.
Я прошла еще метров пять. Мой щит трещал по швам.
Холод пробирал до костей, несмотря ни на какой защитный костюм. Разило так, что меня слегка покачивало от мощи исходящей от камня энергии.
— Еще ближе, — потребовал Виноградов, его глаза снова загорелись тем самым странным огнем. Камень снова вышел на связь, и вновь его мишенью был Виноградов, как менее опасный.
— Нет, — я уперлась. Чувство самосохранения кричало во мне. — Дальше нельзя. Я чувствую… порог. Если мы переступим, ОН не отпустит.
— Чушь! — его голос прозвучал резко, почти истерично. — Он показывает мне… такие вещи! Возможности! Он не враг, он… инструмент! Нужно только понять, как им пользоваться! Иди!
— Нет!
Виноградов резко развернулся. Его лицо, обычно холодное и собранное, было искажено гримасой одержимости. В его глазах не было ни капли здравого смысла — только фанатичный блеск. Он сунул руку в карман и через мгновение его пальцы сжимали рукоять компактного пистолета. Дуло смотрело прямо на меня.
— Я сказал — иди! — он прошипел, и слюна брызнула из уголка его рта. — Или твои подруги и твой старый учитель очень скоро попадут в поле зрения моих коллег. По самым неприятным статьям. Иди, Котова! Сделай то, зачем тебя сюда привезли! Получи данные!
Я застыла, глядя в черное дуло. Страх сдавил горло. Но странным образом, эта прямая, физическая угроза заставила мой ум проясниться. Камень давил ментально, Виноградов — физически. Я была между молотом и наковальней.
И в этот момент я поняла. Поняла, что идти дальше — значит не просто рискнуть собой. Это значит дать камню то, чего он хочет — близкий контакт с мощным пси-потенциалом. Моим. А возможно, и одержимым разумом Виноградова, который он сможет использовать как проводник.
Но не идти… Пистолет в руке безумца был не менее реален.
Я медленно, очень медленно кивнула.
— Хорошо. Я иду.
Сделав шаг вперед, я почувствовала, как невидимая граница пройдена. Шепот в ушах превратился в навязчивый, вкрадчивый голос, который начал нашептывать что-то на древнем, забытом языке моей собственной души. А Виноградов, с пистолетом в дрожащей руке, шагал за мной, его взгляд был прикован к черному камню, как взгляд мотылька — к пламени.
Глава 31
Шаг. Еще шаг. Каждый давался с неимоверным усилием, будто я шла не по бетонному полу, а против течения вязкой, густой смолы. Воздух звенел. Нет, звенело что-то внутри моего черепа — высокочастотный, пронзительный звук, под который встраивался тот самый бездушный шепот.
… одинока… ты так одинока… откройся… мы дадим силу… мы покажем путь…
Это были не слова. Это были концепции, вложенные прямо в сознание, облеченные в образы моего же одиночества после пробуждения в чужом теле, страха быть не той, неуверенности в своих силах. Камень сканировал мою память, мои страхи, и использовал их как ключи к моей защите.
Мой щит трещал, как тонкий лед. Я чувствовала, как холодные щупальца чужого разума скользят по его границам, ища трещину. Любую слабину.
— Что ты чувствуешь? — голос Виноградова прозвучал прямо у моего уха, заставляя вздрогнуть. Он дышал тяжело и прерывисто. — Говори! Он… он показывает мне города будущего, технологии! Энергию! Скажи, что ты видишь!
Он не понимал. Ему показывали фейерверк возможностей, а ко мне в душу лили токсичные отходы моих же сомнений.
— Он… лжет… — выдохнула я, едва двигая губами. — Он… играет на твоих амбициях…
— Молчи! — он грубо толкнул меня дулом пистолета в спину. — Ты просто не способна понять его величие! Иди!
Мы были уже в пяти метрах от камня. Его черная поверхность теперь казалась живой, словно миллионы черных уродливых ртов, дышащих пустотой. Прожилки пульсировали в такт моему учащенному дыханию и рваному сердцебиению, словно подстраиваясь под него.
И тут шепот сменился. Он стал настойчивее, жестче.