Варлорд. Политика войны (СИ) - Соболев Николай "Д. Н. Замполит"

— Что слышно из Бургоса?

Панчо взглянул на меня, как на последнюю сволочь:

— Ничего.

— Что, в штабе Саликета перестали разговаривать?

— Провал. Один погиб, один выбрался, один неизвестно где.

— Мать моя женщина, — ахнул я. — Что с аппаратурой?

Панчо фыркнул:

— Ничего с твоими железками не случилось. Успели уничтожить.

— Блин, а что с Коруньей?

— Там все в порядке, налет предварительно завтра.

У меня засосало под ложечкой — наши самолеты для противника уже не новость, никакого элемента внезапности. Остается надеятся, что Советский Союз прислал не худших летчиков, и на радары.

В корпусе, отведенном под их общежитие, шла обычная суматоха — одна смена отправлялась на полеты, другая возвращалась, из-за угла доносился бубнеж политзанятий, а в курилке истерически ржал молодой русоволосый парень, совсем мальчишка:

— Хулио! Представляешь, моего техника зовут Хулио!

— Обычное имя, — пожимал плечами второй.

— Так он еще Ибаньес! — вытирал слезы первый. — Хулио! Ибаньес! Ой, не могу…

— А тебя-то как зовут? — подошел я поближе.

— Вова… Ой, Владимир Конин! — вытянулся первый.

Тут уже заржал я — такого нарочно не придумаешь. Летчики оторопели и молчали, пока я не отсмеялся:

— Вова… Испанцы произносят твое имя как Boba, а это на их языке — «дура». А conya… это вообще орган, похожий на пилотку. Вот так-то, и нефиг ржать!

Конин стоял красный от стыда, а второй — от еле сдерживаемого хохота.

— В общем, идите, готовьтесь, завтра предстоит большая драка.

Рассвет двадцать восьмого марта я встречал в нервном ожидании над столом Командного центра. Рядом то и дело поправлял галстук Термен.

— Лев Сергеевич, как работы по спецзаданию?

— Месяца через три закончим.

— Слишком долго. Месяц, не больше.

— Но у нас только стендовая установка!

— Значит, не надо действовать последовательно, надо параллельно. Монтируйте ее на самолет, начинайте испытания.

— Но там же…

— Делайте, Лев Сергеевич! У нас война, если вы забыли, каждый день дорог. А что нужно доделать — доделаем на ходу.

Термен опять дернул галстук, а потом вообще развязал и снял его.

— Позывной Хоба, азимут двести семьдесят градусов, высота две тысячи, дистанция двадцать два километра! — выкрикнул радист.

Прихрамывающий летчик выставил на карту самолетик.

Ну вот, началось.

И тут же доклады посыпались, как из мешка:

— Станция Рекс, азимут сто двадцать шесть, высота две, дистанция двадцать один!

— Рубин, сто семьдесят один, две с половиной, двадцать два!

— Хоба, цель групповая!

— Рубин, пятнадцать самолетов!

Планшетист примагнитил на самолетик табличку «15».

Я нервно задрал голову — Сева сидел на галерее, обозревая стол сверху.

— Не ссы, jefe, я дежурную эскадрилью поднял пять минут назад, — он оскалился и добавил в микрофон: — Третьей эскадрилье взлет, направление восток.

Тренькнул телефон — из города позвонил Панчо и подтвердил, что объявлена воздушная тревога, а первая колонна ЗСУ разворачивается в Ла-Фельгуэре.

Всего передовые посты насчитали около сорока пяти самолетов против тридцати наших истребителей. Наш первый удар сверху оказался внезапен и страшен — ни «Фиат», ни «Кондор», ни бомберы не ждали такого быстрой реакции и плотного зенитного заслона на подходе. Кто сколько сбил в этой свалке, так и осталось тайной — лупили «эрликоны» и «бофорсы», Билл Келсо водил своих летчиков в пике, разбивая строй бомберов, в стороне резались советские с итальянцами и немцами.

— Давай! Жги! — Сева подпрыгивал на своем кресле, направляя эскадрильи. — Эх, мне бы в небо!

Слава богу, Барбара в Штатах, она бы не утерпела… Я тоже не утерпел и, перескакивая через две ступеньки, выскочил на крышу, чтобы увидеть все своими глазами.

Небо исчертили дымные следы, два итальянца скидывали бомбы за пригородным поселком Монте-Серрао, завывали на форсаже движки, на востоке, в стороне Ла-Фельгуэры, потянулись ввысь три чадящих столба. Над головой, догоняя и убегая, мельтешили черные кресты и белые Ⓐ. Две юрких «кобры» полосовали из пулеметов грузную «савойю» на подходе к базе.

— Jefe, давай-ка вниз, не дай бог, осколок какой, — настойчиво потянул меня за рукав Ларри.

Он затолкал меня под крышу, а едва мы спустились вниз, как в трескотню зениток вклинился тяжелый удар, от которого вздрогнуло здание.

— Что там?

— Бомбер свалили! Прямо у ворот!

Рубка продолжалась почти час, под конец, когда наши сажали самолеты на дозаправку, операторы радаров попытались сосчитать удирающих — выходило, что армаду мятежников мы уполовинили.

Летчики заруливали на стоянки, выпрыгивали из кабин и бежали докладывать, источая адреналин.

Сбившись у КП в кучу, они возбужденно пересказывали друг другу перипетии боя и хвастались числом сбитых, тыкая в горящий у ворот пятнистый бомбер. Напарник Конина размахивал руками, показывая, как заходил в хвост и бил в гриву, а сам Конин нервно курил и помалкивал.

— Ну, что скажешь о драке, Вова?

— Бой видел, все видел. Кресты, кресты, кресты…

— Сам-то стрелял?

— А как же! Все до последнего патрона!

— Попал?

— Вроде бы, да какая разница, мы решили всех сбитых в общий котел записать.

— Вот и хорошо. Отдыхайте и готовьтесь, мы им этого так не спустим.

— Правильно! — загомонили вокруг. — Они нас за нос, а мы им по уху! Разнесем вдребезги!

Едва их утихомирили, так развоевались.

По итогу мы потеряли семь «кобр» и четверых летчиков, а еще получили множество разрушений и десятки жертв в тех пригородах, куда итальянцы и немцы сбрасывали бомбы при бегстве или куда упали их сбитые самолеты.

Ответку мы готовили три с лишним недели.

Схоронили погибших, советские над свежими могилами после речи своего комиссара поклялись отомстить. Панчо немедленно разослал фотографии и киносъемку последствий налета в европейские газеты и, отдельно, Осе, для «Американского комитета гуманитарной помощи детям Испании». Билл водил новичков на охоту под Леон и Бадахос выбивать «Фиат» и вполне преуспел, заработав еще три звездочки на борт, к зависти Севы.

Потеряли мы и один радар в Мадриде — немцы прочухали и начали на них охоту, выслав две или три диверсионные группы, расчет отбивался до последнего и под конец взорвал станцию.

Логисты отправляли бензин, патроны, запчасти и техников на новые аэродромы поближе к Севилье, а я с Терменом торчал в цехах и на аэродроме, добивая спецзадание. Примерно к маю пятьсот кило аппаратуры, установленные на DC-2, выдали приемлемый результат — у нас появилась первая авиационная РЛС.

— Даже не знаю, кого можно отправить, — пожаловался мне Термен. — Вряд ли кто, кроме меня, сможет с ней управиться.

— А как же я? Нет уж, вы, Лев Сергеевич, нужны науке, так что я полечу сам!

Честно говоря, благородные мотивы играли куда меньшую роль, чем мое стремление лично увидеть воплощение давней мечты раскатать «Кондор» в блин. Тем более, что одновременно с отладкой радара на бомбардировщике из Севильи пришла долгожданная весть — на Табладе появились первые «мессеры».

Ее получили слухачи Панчо, а в Мадриде подтвердил Гришин, к которому мы прилетели с идеей организовать совместный рейд.

— Вот здесь, здесь и здесь, — развернул схему аэродрома Панчо, — мы при оставлении Таблады проложили трубы с детонирущими шнурами.

— К хранилищам горючего?

— Да.

— Эх, еще бы к складу боеприпасов… — вздохнул вызванный ради такого дела майор Фабер.

— Ну, чем богаты.

Налет и диверсию, вернее, их согласование, спланировали Рафаэль дель Рио, Фелипе Кортизо, Фабер и незнакомый мне «товарищ Родольфо» с откровенно рязанским носом картошкой. После чего самолет с радаром и его экипаж, включая меня, загнали в дальний угол аэродрома и поставили вокруг часовых-интербригадовцев, объяснив это «соображениями секретности». На самом деле Гришин уже понял, что испанцы с их бурной и экспрессивной манерой плохо хранят тайны, а Рафаэль и Фелипе были стопроцентными испанцами.