Сергей Шкенев - Параллельные прямые
— Я не хочу! — горячо заверил нас Александр Дорофеевич.
— Есть такое слово — надо!
— А может, отпустим его, Андрей? — вступил я в игру. — Жалко же, вроде как — талант.
— Согласен! — Обердовский с надеждой посмотрел на меня.
Максимушкин задумался.
— Но приказ? Сделаем вид, что никого не было? Разве что… точно! С парашютом в Парижском ОСОАВИАХИМе приходилось прыгать? Ах, там нет такого? А с вышки? Аналогично? Тогда придётся без тренировки.
Лекарь посопротивлялся было, объясняя всё боязнью высоты, но внял голосу рассудка. Он придирчиво осмотрел сваленные прямо на полу парашюты, выбрал тот, что побольше, и шагнул к раскрытому люку.
— Первый пошёл! — скомандовал лётчик. А потом повернулся ко мне. — А приятно побыть в тишине, товарищ генерал?
— Давай уж без чинов. И называй меня Гавриилом Родионовичем. Мы когда в Москве будем?
— Где-то, через сорок минут. Уже слышно маяки Ходынского поля.
Я вспомнил испуганную физиономию нашего поэта и рассмеялся, вызвав новый приступ боли:
— А доктору пешим ходом неделю топать.
— Не переживайте, с голоду не помрёт.
— Думаешь, на работу устроится? С французским-то паспортом?
— Нет, Гавриил Родионович, просто он вместо парашюта рюкзак с картошкой схватил.
— Не нам его судить, Андрей. У каждого из нас есть право выбора. Главное — не ошибиться в нем.
Глава 26
А что-то ночь зловещая такая.
Мелькают на погосте огоньки.
В такую ночь, обычно, самураи,
Канают на границу у реки.
Чёрная открытая коляска, запряжённая парой вороных английской породы, неторопливо катилась по узкому шоссе, мягко покачиваясь на поворотах. Восходящее солнце весело поблескивало на лакированных боках экипажа, сделанного из трёхсотлетнего персимона.
Генерал Ясунори Йосиока, или, по японскому обычаю, Йосиока Ясунори, сердито похлопывал бамбуковой тростью по объёмистому портфелю с секретными документами, и неодобрительно косился на обгоняющие его автомобили. Вот они — предатели, забывшие Путь Воина! И сюда докатилось увлечение смрадными самобеглыми колясками, занесённое проклятыми гайдзинами. Если это не остановить, то страшно представить, во что превратится Ниппон в будущем. Нет, конечно, как средство доставки мужественных солдат великого Тэнно — пожалуйста, тут железная мерзость может и пригодится. Но предположить, что здравомыслящий японец, чтящий традиции предков, добровольно сядет в дурно пахнущее чудовище? А те, что ездят — предатели.
Экипаж свернул на неприметную дорожку, круто поднимающуюся к вершине Кодзири-тогэ, и зашуршал шинами по мелкой щебёнке. Генерал ещё больше нахмурился, но где-то там, внутри. Внешне он оставался всё таким же неподвижным и невозмутимым. Только губы шептали фамильную молитву, обращённую к предкам — предстоящий разговор обещал быть очень сложным.
В беседе по телефону, ещё одному изобретению белых варваров, маршал был груб до неприличия, в монологе на повышенных тонах позволяя себе выражения, которые не пристало произносить старейшему члену Императорской фамилии. И только нервная и беспокойная должность начальника Генштаба японской армии, которую занимал принц Канъин, объясняла резкий тон и не позволяла делать скоропалительные выводы о потере лица.
Но вот впереди показался двухэтажный дом, окружённый живой изгородью из рододендрона, в которой изредка проглядывала колючая проволока. Йосиока, впервые увидевший загородную резиденцию маршала, был приятно удивлён удачным сочетанием старых традиций и благоразумной безопасности. Он заметил и пулемётные гнёзда, скрывающиеся за каменными столбами фонарей, и бронированные сёдзи, изящно замаскированные рисовой бумагой. Здоровая паранойя ещё никому не приносила вреда.
Сам хозяин дома сидел в большой, размером в тридцать татами, комнате, и спокойно медитировал, собрав глаза к переносице и уперев взгляд на дно чашки с подогретым сакэ. Очевидно, именно так открывался вход в самадхи, или нирвану, на худой конец. Гость присел напротив, не решаясь прервать глубокомысленное сосредоточение. Впрочем, иногда оно само нарушалось шумными глотками. А ещё принц сплёвывал попавшие на язык лепестки орхидей, по преданию употреблявшимися в качестве закуски ещё древними императорами. Маршал предков чтил, но не любил орхидеи, и потому пол вокруг был покрыт мокрыми коричневыми комочками, часть из которых обильно осела на атласной стёганой безрукавке, надетой поверх кимоно. Несколько пустых кувшинчиков, в один из которых был воткнут засохший цветок неизвестного происхождения, составляли собой прелестную и исполненную великого смысла икебану.
Наконец красные, после пребывания в абсолютном нигде, глаза поднялись, и начальник Генерального штаба увидел посетителя.
— Это Вы, Йосиока-кун?
Если гостя и обидела такая приставка к фамилии, он не подал вида. Приёмный сын императора Комеи мог себе позволить обращаться к любому, как к младшему.
— Да, это я, Канъин-сама, — почтительно подтвердил генерал. — Прибыл засвидетельствовать свою глубочайшую преданность и готовность. Именно в час восходящего солнца, символичный для истории Божественной Ниппон…. Я даже написал танку…. Прочитать?
— Не нужно поэзии, — отклонил предложение принц. — Тем более мне нравятся хокку и яой. Но Вы напомнили, Йосиока-кун, об одном вопросе.
— Готов ответить на любой.
— Так скажите, куда подевались танки, отправленные нами в Квантунскую армию на усиление Десятой дивизии?
— Какие танки, Канъин-сама?
— Вы не знаете? Так кто же у нас является военным атташе в Маньчжу-Ди-Го?
— Видите ли, Ваше Высочество, при дворе императора Пу И…
— Нет императора, кроме божественного Тэнно, а я брат его! — торжественно поправил маршал и добавил: — Банзай!
— Банзай! — согласился генерал Йосиока, и принялся излагать свою версию событий. — Извините, но при дворе этого мелкого правителя упорно циркулируют слухи…. Но я им не верю, Канъин-сама!
— Да, Вы правы, этим пройдохам нельзя верить даже на ломаную йену. А вот о слухах поподробнее, пожалуйста.
— Но это сущий вздор, Канъин-сама.
— Позвольте мне самому решать, что вздор, а что нет, генерал, — чашка из тончайшего фарфора работы южной школы жалобно звякнула, разбившись о бронированную стену, имитирующую бамбук.
Йосиока проникся величием маршальского гнева и поклонился, громко ударившись лбом о татами.
— Ваше Высочество, — последовал новый благоговейный удар головой, — говорят, что маньчжуры обменяли наши танки на русские.
— Вот как? — удивился принц. — А зачем коммунистам это нужно?
Генерал отвесил очередной поклон, на этот раз исполненный горестного недоумения.
— Есть странное русское понятие — гешефт. Белые варвары вкладывают в него недоступный пониманию цивилизованного японца смысл.
— Ну и васаби с ними, — решил Канъин, вынимая из бесчисленных складок кимоно ещё одну чашку, работы самого Теномуры Кикабидзе. — Это хороший обмен. У большевиков неплохие танки. Вот только зачем им тогда наши железные ящики на гусеницах?
— Не говорят, Ваше Высокопревосходительство.
— Странно, — протянул принц, распечатывая ещё один кувшинчик, предусмотрительно поставленный у горящей жаровни. — А ещё какие-нибудь подробности сделки известны?
— Только слухи….
— Ну и пусть. Чтобы не умереть от жажды, будем пить из любых стаканов.
— Я согласен, Канъин-сама!
— Вы это про что? — не понял маршал. — А! Нет, на моё саке не рассчитывайте.
Йосиока шумно сглотнул слюну, свеем видом показывая, что и в мыслях не покушался на такое святотатство.
— Меня только одно условие договора беспокоит и внушает опасение, Ваше Высочество. Согласно ему советские танки должны прибыть в Чаньчунь самостоятельно, и там будут окончательно подписаны документы в присутствии свидетелей.
— Весьма разумно. В наше время никому нельзя доверять.
— Да, господин маршал, никому кроме Вас. Вот только генерал Егоров в качестве свидетелей намеревается привести двенадцать своих дивизий.
— Зачем так много? Это нехорошо. Чувствуется какой-то подвох, только не могу понять в чем. А что говорит Пу И?
— Ничего, Ваше Высочество. Мы же не разрешаем ему произносить ни одного слова.
— А нельзя ли отказаться от договора?
— Невозможно. Мы потеряем лицо.
Начальник японского Генштаба задумался, наблюдая за игрой бликов на поверхности саке. Помолчав для важности минут сорок, он продолжил свои расспросы.
— Почему же мы? Ведь сделку заключили китайцы?
— Но все знают, кто правит там на самом деле. У нашего мукденского суслика нет ни одной капли реальной власти. Зато очень много русской водки — генерал Егоров прислал в подарок.
