Артём Рыбаков - Игрушки. Выше, дальше, быстрее
– Осторожней ты, шаолиньский монах! – провыл Серёга, поднимаясь с земли. – Вот ранят тебя в следующий раз, посмотрю, как ты завоешь, когда я поломанными тобой руками буду у тебя в ляжке ковыряться.
– Извини, доктор, я же мягко.
– Мягко, но больно… Чуть руку не оторвал! – и Док демонстративно потёр правую руку.
– Емельян, вы поняли? – обратился я к Несвидову, не обращая внимания на фальшиво ноющего Дока.
– А помедленнее можно, товарищ старший лейтенант? А то вроде что-то такое уловил, но…
– Тогда на тебе покажу.
Когда я скрутил сержанту руку, тот напрягся и попытался сохранить равновесие. «Здоровый мужик! На натурпродуктах вырос, да ещё в деревне!» – подумал я, а вслух сказал:
– Видишь, одними руками даже у меня не выходит! А теперь добавим ноги… – и я сделал маленький шажок левой и перенёс на неё вес тела. Взвыв, Несвидов, крутанулся в воздухе и мешком рухнул на землю.
– Понял теперь? – я протянул руку, помогая ему встать.
– Ага.
Когда показанные приёмы были повторены раз по пятьдесят, настала пора для более сложных действий – связок «атака-защита-контратака». Вот тут-то «ученики» и взвыли. Минут через пять у половины от ударов оппонентов распухли и покраснели носы. «Торопятся, голубчики».
– Так, снизили темп! Чернов, ну что ты лупишь, как будто на чемпионате Союза в финале? Спокойней! Кудряшов! Денис! Ты куда смотришь? Ну кто же глаза при атаке закрывает?!
Под такие подбадривающие окрики отработка приняла хоть сколько-нибудь упорядоченный характер.
– Товарищ старший лейтенант, можно вас? – окликнул меня Юрин.
– Что «можно»? Ударить? Говори чётче!
– Подойдите, пожалуйста.
Когда я подошел партнёр Юрина, Сомов, один из тех молодых артиллеристов, что присоединились к нам на первой смолокурне, нерешительно переминался с ноги на ногу, щеголяя расквашенным носом, и исподлобья глядя на нас.
– Вот, товарищ старший лейтенант, полюбуйтесь… – начал сержант, – пока он нападал, всё было ещё более-менее, а как я начал – так полный кавардак выходит! Как ни ударю – так всё время ему в нос попадаю. Он что, специально.
– Вас Пётр, кажется, зовут? – обратился я к Сомову.
– Да, – буркнул он.
– Что такое с вами?
– Не могу понять, тащ старший лейтенант, что делать. Вы вроде, всё понятно объяснили, а я смотрю на то, как тащ сержант бьёт, и не понимаю, чего мне делать-то надо. Ну, точно баран на новые ворота.
– Сомов, а ты комаров когда-нибудь ловил? – сменив тональность, огорошил я его вопросом.
– Чо?
– Я говорю, комаров когда-нибудь ловил? Не бил, а ловил… Ну, в детстве там?
– Да.
– Вот и представь, что рука товарища сержанта – это комар, которого поймать нужно, и лапки оторвать. Я попросил Юрина ударить и показал, как ловят «комара».
– Вот так, боец. Попробуй. И не сдавайся так быстро – аналогии придумывай.
– Что придумывать?
– Примеры. Вроде как я сейчас тебе объяснил… Юрин заинтересовался:
– А вот руку мы, когда выкручиваем, так там движение навроде того, когда бельё мокрое выжимаешь, так?
– Да, верно подметил. Если так к вопросу подходить – многие вещи проще получаться будут. Ну, как будто ты не руку ломаешь, а палку сухую, не от удушения уходишь, а через окошко маленькое пролезаешь… Художественно к вопросу подходить надо.
Я отошел в сторонку и присел на брёвнышко, всё-таки раненая нога давала о себе знать. «Как баран на новые ворота» – отчего-то эта фраза засела в голове. «Как баран… как баран… бараны, барашки… Барановичи… А при чём здесь Барановичи, а? Да ни причём… Из Барановичей в Слуцк. Что за хрень? А Слуцк, откуда взялся? Из Барановичей в Слуцк, Из Барановичей в Слуцк» – завертелось в моей голове на мотив детской песенки «Учат в школе, учат в школе, учат в школе!». Внезапно я понял, что напеваю на этот мотив следующую песенку:
«Из Барановичей в Слуцк,
Из Барановичей в Слуцк,
Едет Гиммлер, едет Гиммлер
Едет Гиммлееер…»
* * *
Вспоминает гвардии полковник Трошин В.С.
Чему ещё учили? Драться учили… На совесть. Инструктором у нас старший лейтенант Окунев был. Мы с Антоном сдружились. Он мужик весёлый был. Помню, как он постоянно нас подкалывал и передразнивал, когда кто-нибудь, вместо того чтобы делом заниматься болтал, или не выходило у кого-то, но не по неумению, а из-за невнимательности или лени.
Перемещения у меня как-то не выходили, так он подошел, шаг этот хитрый показал. А потом смешно раскорячился и спрашивает:
– Как я делал, видел? А так ты шагаешь.
И не поверите, я все свои ошибки сразу увидел. Он просто каждую ошибку чуть выпятил. Совсем чуть-чуть, но они сразу заметны тебе становились. Если у тебя нога вихляется – то у него трястись будет так, будто чарльстон он танцует. Ты руку выше, чем надо поднял – он в пионерский салют свою стойку превратит.
Сразу как первая после нашего прорыва тренировка закончилась, один из наших, Кудряшов его фамилия, насел на тренера с вопросом каких таких монахов, военврач в начале тренировки поминал. Ну и объяснил Антон. Доходчиво. Дескать был в Китае такой монастырь их, восточный, где монахи не только поклоны били, но и приёмы борьбы всякие придумывали и оттачивали. И кое-что из придуманного теми монахами показал. Упор лежа принял и давай отжимания делать, на одной руке, да на трёх всего пальцах. Потом встал и спрашивает, а что, дескать, с горлом вашим будет, если я такими пальчиками за него возьмусь? Мы и призадумались. А он нас подбодрил, сказав, что на него равняться не надо, поскольку он всю жизнь умения свои совершенствует, и до смерти этим заниматься будет, а у нас задача попроще – хоть чему-нибудь научиться.
А Денис, Кудряшов то есть, не унялся и спросил, как почтение такое к монахам может у советского командира быть. Дескать, мракобесы они все, и мы не зря религию отбросили.
А Антон на него пристально посмотрел и спросил, что он, боец Кудряшов, про Пересвета и Ослябю думает. А тот замялся и ответил, что не знает кто такой Пересвет этот, и про Ослябю тоже, мол, не слыхал. Ну, тут уж, Окунев и выдал ему на орехи, минут пять говорил. Лекцию прочитал по истории Отечества. Мы даже заслушались. А потом на часы посмотрел, чертыхнулся и погнал нас на занятия по взрывному делу.
* * *
Разогнав ученичков, я промочил пересохшее горло водой из фляги и похромал к командиру. Информация, вытащенная мной из подкорки, была так горяча, что мне казалось, что мозг мой закипит и паром сорвёт крышку черепа. Не зря же в касках вентиляционные отверстия предусмотрены, я полагаю – как раз для таких случаев.
Фермера я застал возящимся с какими-то бумагами. Ну да, командирская доля она такая – хорошо, что у нас ещё бухгалтерию вести не надо…
– Ну что, вспомнил что-нибудь или так, на коньячок зашёл? – поприветствовал меня командир.
– Саш, вспомнил и много интересного, между прочим…
– Рассказывай!
– Читал я в своё время книжку одну, – начал я издалека, – написал её личный массажист, а точнее – мануальщик, Гиммлера. Спина у гада сильно болела, а тот у китайца учился…
– Ну, прям как ты! – подколол меня Саша.
– Ага. Я потому её и прочитал в своё время. Ещё бы – роль мануального терапевта в истории! Хоть и переведена она была плохо, а может и написана хреново… Но не в этом дело! Понимаешь, он в Минск не прилетел и не на бронепоезде приехал!
– Неужто пешком пришёл?
– Нет. Гиммлер прилетит четырнадцатого августа в Барановичи и около четырёх вечера выедет в Минск на машине.
– Вот так так! Так это же замечательно! А как поедет? – спросил Саня, доставая карту.
– Через Слуцк.
– Ага, вот смотри, – сказал Фермер, водя пальцем по карте, – тут сплошные леса. Засаду на раз-два сделать можно…
– А почему у Барановичей не устроить?
– А там что у нас?
– Аэродром военный, больше не помню ничего.
– Вот сам и ответил, – сказал Саша, шурша картами. – Блин, а листа с Барановичами тут нет…
– В смысле?
– Ну, остальные карты есть, а Барановичей – нет.
– А мелкомасштабная есть?
– Да, вот, – ответил он, выкладывая лист на импровизированный «стол». Я посмотрел на карту:
– Интересно, а зачем он через Слуцк попёрся, когда через Дзержинск ближе и быстрее, и трасса есть?
– А я откуда знаю?
Я ещё внимательнее принялся рассматривать карту, вчитываясь в названия… Потом хлопнул себя по лбу:
– Ну конечно! Лесной массив видишь к северу от трассы?
– Да, и что?
– А то, что это – Налибокская пуща. Там сейчас то ли десять, то ли все двадцать наших дивизий в окружении до сих пор бьются. Вот они и решили рейсхфюрера по безопасным местам провезти.
