Р. Скотт Бэккер - Воин Доброй Удачи
Друг ли он этим дикарям? Всего лишь наблюдатель, переводчик. Если поставить Фанайяла в известность, будут ли соблюдены интересы Зеума? Союзник он или нет, но факт остается фактом: этот человек – фанатик в худшем смысле этого слова, одержимый своей верой, которая создает из Богов демонов и ад из рая. Чтобы разрушить союз, заработанный общей неприязнью к Праматери, нужно быть полным дураком. Зеумцы, может, и не молятся на Сотню, но несомненно почитают и уважают ее.
– Мягкая, глубоко вспаханная земля, – повторил Фанайял, пожирая ее глазами.
Он обернулся к своим поджарым воинам.
– Вот самое настоящее искушение, друзья мои! – воскликнул он, тряхнув головой. – Вот оно, искушение!
Последовал очередной взрыв смеха.
– Твои сестры мертвы, – продолжил Падираджа, словно на него не подействовали ее уловки. – Ваши храмы разрушены. Если это – дары, как ты говоришь, то я настроен на самый щедрый лад.
Он сделал паузу, раздалось несколько слабых смешков.
– Я могу подарить тебе виселицу или, скажем, тысячу ударов плетьми. Или мне придется обратиться к Меппе, чтобы он показал, какой тюрьмой может быть твое тело.
Маловеби поймал себя на мысли, моргнула ли хоть раз эта женщина, настолько непреклонен был ее взгляд. И весьма тревожило то, что Фанайял выдерживает его с такой бездумной легкостью. Был ли он просто рассеян или владел собой так же, как и она?
И то и другое не сулило союзу ничего хорошего.
– Моя душа уже покинула это тело и вернулась в него, – сказала она нежным голосом, в котором прорывались скрипучие старушечьи нотки. – Нет страданий, которые ты можешь причинить мне.
– Вот упрямица! – смеясь, воскликнул Фанайял. – Какое адское упорство! Да ты ведьма, служительница дьявола!
И вновь раскаты смеха сотрясли двор пустынников.
– Я не буду истязать твое тело, – внезапно произнес Меппа.
До сих пор он стоял молча и неподвижно подле своего повелителя, устремив взгляд вперед. Только змея, которая изогнулась на его левой щеке, как лук из оникса, взирала на женщину.
Псатма Наннафери ответила сишауриму усмешкой.
– Моя душа за пределами твоей черной магии, Змееголовый. Я поклоняюсь Богине-Матери.
Впервые Маловеби стал свидетелем такого сверхъестественного общения: слепой, говорящий в пустоту, и женщина в кандалах, словно безумная королева среди восставших рабов.
– Ты поклоняешься демону.
Верховная жрица с горечью рассмеялась. Смех отразился от стен, эхом прокатился по высоким нишам, покрытым письменами, которые запрещали всякое веселье до этого. И вдруг все собравшиеся мужчины превратились в смешливых мальчишек, вся их гордость улетучилась, словно от шлепков строгой матери.
– Скажи ей, что пожелаешь! – воскликнула Псатма Наннафери. – Демон? Да! Я поклоняюсь демону! – если тебе нравится так ее называть! Ты думаешь, мы поклоняемся Сотне, потому что они хорошие? По ту сторону мира царит безумие, Змееголовый, а не боги или демоны – даже не Бог! Глупец! Мы поклоняемся им, потому что они имеют власть над нами. А мы – ятверианцы – почитаем лишь ту, кто обладает наибольшей силой!
Маловеби подавил в себе очередное желание высказаться, убедить фанимцев пощадить ее, освободить, а потом принести в жертву тысячу быков в честь Ятвер. Праматерь была здесь! Здесь!
– Боги – всего лишь демоны покрупнее, – ответствовал сишаурим, – алчущие на поверхности вечности, желающие только испытать ясность наших душ. Разве не видишь?
Женщина вначале рассмеялась, а после губы ее сложились в лукавую улыбку.
– Ну конечно, алчность! Толстяки насытятся. А как же святость? И вера? Вот что следует прославлять!
В голосе Меппы не было слабости, но его тембр бледнел на фоне хватающего за душу скрежета в голосе Верховной Жрицы. Даже когда он настаивал на своем, тон искреннего убеждения был единственной его опорой, чтобы удерживать равновесие на своей чаше весов.
– Мы для них – как наркотик. Боги питаются дымом от наших жертвенных костров. А из наших мыслей и страстей делают себе украшения. Они забавляются нашими страданиями и восторгами, коллекционируют нас, дергают, как струны, берут аккорды из целых народов, играя музыку, созданную из наших мучений, века напролет. Мы видели это. Видели это своими глазами, которых теперь нет!
Маловеби нахмурился. Фанимское безумие… Не иначе.
– Тогда вам должно быть известно, – ответствовала Псатма Наннафери с каким-то рычанием, от которого у Маловеби побежали мурашки по телу, – что трапезе не будет конца, когда Она возьмет вас. Ваша кровь и плоть станут неиссякаемы по смерти. Почувствуй, как мало воздуха ты можешь вдохнуть, Змееголовый. Ты полагаешь, что твой Одинокий Бог похож на тебя. И лепишь свой образ по его подобию. Считаешь, что тщательно выводишь линии и контуры, пересекая границу Запределья, как тот глупец, Сейенус, определивший, чту принадлежит Верховному Богу, а что – нет. Абстрактные заблуждения! Гордыня! Богиня ждет, Змееголовый, а ты – не больше, чем крохотное пятнышко на фоне ее терпения! Лишь Рождение и Война способны охватить суть того, что делает Она!
Кудесник Мбимайю обвел взглядом разряженных придворных, которые тихо роптали от ярости. Лица были охвачены гневом и ужасом. Кое-кто даже пытался, жестикулируя, повлиять на жрицу народными заклинаниями. На них обрушилось столько непостижимых суждений, что понять что-либо им было не под силу.
– Прекрати! – выкрикнул Фанайял, веселье которого наконец обратилось в бешенство.
Женщина дико расхохоталась, что никак не вязалось с ее нежным обликом. Пыль заклубилась в солнечном луче, пробившемся внутрь, рассеялась во внутренних потоках воздуха.
– Да! – крикнула она в пространство тоном Меппы. – Возьми его! Это будет Твоя благодать! Да!
– Дьяволица! – прорычал последний сишаурим.
Он сделал несколько шагов к ней. Лицо его застыло, как у куклы.
– Мне известен истинный объем твоего могущества. О тебе пишут уже немало лет, и все-таки тебе нужны инструменты – люди. А люди могут подвести. Мы основа! И мы сокрушим тебя твоими же инструментами! И ты будешь умирать от голода в собственной же тюрьме!
– Да! – вновь расхохоталась Псатма Наннафери. – Все люди спасут одного!
Меппа опустил голову, словно только сейчас разглядел жрицу сквозь серебряную повязку.
– Воина Доброй Удачи, – произнес он.
– Доброй Удачи? – переспросил Фанайял.
Маловеби затаил дыхание. Эти фанимские варвары не в состоянии постичь масштабы бедствий, которые они устроили. Сотня. Сотня отправилась на войну!
– В хаосе событий существуют бесчисленные проходы, – объяснил Меппа своему владыке. – Как верят идолопоклонники, Добрая Удача – это совершенная линия действия и случая, с которой виден любой возможный исход. Воин Доброй Удачи – это человек, который придерживается этой линии. Все, в чем он нуждается, случается, но не потому, что он этого желает, а потому, что его потребность идентична происходящему. Каждый шаг, каждый бросок игральных костей – это…
Он бросил исполненный ненависти взгляд на ятверианскую жрицу.
– Это что? – спросил Фанайял.
Меппа пожал плечами:
– Это дар.
Маленькая женщина, расхохотавшись, топнула ногой, отчего зазвенели цепи.
– Ты всего лишь временный вредитель! Судья, который выбирает верных себе из грабителей. Трехморье охватила гораздо более великая война. Богиня разбила ярмо Тысячи Храмов. Культы готовы к сражению. Скачи, фанимский глупец! Вперед! Покоряй, сколько сможешь! Смерть и ужас пожрут тебя без остатка!
Фанайял-аб-Каскамандри взмахнул рукой, словно пытаясь схватить слова, которые она разбрасывала.
– Выходит, этот твой Воин Доброй Удачи, – рявкнул он, – охотится за аспект-императором?
– Богиня гонится за демоном.
Фанайял с широкой улыбкой обернулся к сишауриму:
– Скажи-ка мне, Меппа, она тебе нравится?
– Нравится? – недоверчиво переспросил слепец, привыкший к его шуткам. – Нет.
– А мне – да, – заявил Падираджа. – Даже ее брань доставляет мне удовольствие.
– Хочешь ее помиловать?
– Она кое-что знает, Меппа. Нужное нам.
Но Маловеби, весь покрывшийся гусиной кожей, понимал, как и каждый присутствующий, за исключением, возможно, сишаурима: главарь разбойников, Падираджа, просто придумывает отговорки. При всем вызывающем поведении, при всех крайностях, Псатма Наннафери оставалась, по ее же словам, мягкой, глубоко вспаханной землей…
И ужасная Праматерь исполнит свою неисповедимую волю.
* * *Момемн
Горе парализовало ее. Смерть младшего, самого любимого и незащищенного, Самармаса. Утрата старшей, самой озлобленной и заблудшей, Мимары.
Гнев спасал ее. Гнев на мужа за то, что бросил ее в беде. Гнев на слуг за обманутые ожидания и сомнения в ней – больше всего за сомнения.
Гнев и любовь к любимому малышу Келмомасу.
Она завела привычку шествовать по залам дворца в те ночи, когда сон никак не шел. Уже два раза она заставала стражу, играющую в кости, а один раз заметила рабов в Гепатинских Садах, занимающихся любовью, – прегрешения, за которые ее супруг вынес бы наказание, но она сделала вид, что не заметила этого. Каждый раз ноги приводили ее в Имперский зал аудиенции, где Эсменет усаживалась на подушки в нише. Во время этих прогулок ее глаза бессмысленно смотрели в пустоту, шея склонялась вперед, как у слуг, из какого сословия она и была, а в голове вертелись мысли обо всех тех людях, которые скрывались за броней символов, повисших меж отполированных колонн. Взобравшись на возвышение, она проводила пальцами по подлокотнику великолепного трона своего супруга, а затем отправлялась на веранду, откуда смотрела на широко раскинувшийся лабиринт своей столицы.
