Александр Маркьянов - Период распада часть 4 (СИ)
Небольшой, старый, ничем не примечательный фургон GMC неспешно катился по десятой дороге, которая вела от пограничного Хуареса в Сан Антонио и дальше — в Хьюстон и по побережью. В фургоне было несколько молодых людей — трое парней и девушка, все — молодые, темноволосые, смуглые, а девушку можно было даже назвать привлекательной. Они были неплохо одеты — как студенты на каникулах, они неплохо говорили по-английски, у них были нормальные документы — водительские права штатов Техас и Калифорния, и они не вызывали никаких подозрений. Они перешли границу в Хуаресе, арендовали этот фургончик, который представлял из себя небольшой мотор-хоум, мобильный дом для туристов. После этого наведавшись по известному адресу, они сменили документы и получили оружие — три румынских автомата Калашникова с дополнительными рукоятками на цевье и барабанными магазинами на семьдесят пять патронов от ручного пулемета. Осколочные гранаты им не дали, потому что ни один из них не служил в армии и обращаться с ними не умел — хватит и автоматного огня. Девушка взяла с собой компактный девятимиллиметровый пистолет Kahr — ей он был нужен для того, что они задумали. Четырех автоматов должно было хватить для того, что они намеревались сделать — с лихвой.
Привлекала внимание только девушка, путешествующая в компании трех парней — но в конце концов Америка свободная страна, и кто с кем спит — это его личное дело.
Каждый из них действительно был студентом, а двое из них даже учились в одном университете. Остальные знали друг друга только по именам и обязательно прибавляли к имени обращение "товарищ" — товарищ Родриго, товарищ Гонсало, товарищ Мигель и товарищ Мария. Они не были подготовлены ни кубинской ни тем более венесуэльской разведкой, как досужие журналисты начнут выдумывать потом, нет. Они были продуктом нынешней Мексики от начала и до конца — страны, где радикально-социалистические взгляды причудливо сплелись с взглядами националистическими, образовав некое подобие фашизма. Очень похожее на фашизм подобие, но от германского национал-социализма мексиканский фашизм отличала анархичность, крайнее левачество и стремление к некоей справедливости. Если бы нашелся человек, который поговорил бы с каждым из этих "товарищей" — он выяснил бы, что понятие "справедливость" у каждого свое…
Товарищ Родриго — руководитель боевой ячейки — считал справедливым некое перераспределение общественных богатств так, чтобы беднякам досталось больше, а богачам — меньше. Он был из породы типичных романтиков революционеров, которых всегда щедро рожала земля Латинской Америки, столь же щедро, сколь она рожала карателей и душителей свободы. Он чем-то был похож на Че Гевару — высокий, суховатый, с чуть удлиненным лицом и пышной гривой черных как смоль волос. Он считался идейным, даже посещал Кубу по турпутевке — потом это раскопают и поднимут истерику назвав его агентом кубинской разведки. На Кубе — наоборот его коммунистические убеждения пошатнулись, он не увидел чего-то привлекательного в дороге к коммунизму и со времени посещения Кубы начал склоняться ближе к национализму, жарко дискутируя со своими сокурсниками о вековом угнетении испанской нации и о "краденой земле" — так теперь почти все называли земли юга США. Он хорошо играл на гитаре, был мечтателем — но он был и практиком революции. Его ненависть окончательно закалилась в клинок, готовый разить врагов в те летние дни одиннадцатого года, когда он тащил своего товарища по простреливаемой насквозь улице — а вслед ему трещали несколько автоматов, свистели пули, и он чувствовал, как дергается тело его companiero, принимая в себя пулю за пулей и защищая от этих пуль его самого. Черт, они же ничего такого не хотели, у них не было оружия, и они даже не успели подойти к воротам, разделяющим рай и ад, отверженных и вознесенных на самые вершины власти политической и власти денежной. Мало того, что эти люди имели в каждой комнате по кондиционеру — они всерьез обсуждали вопрос о том, чтобы накрыть весь свой квартал прозрачным стеклянным куполом, чтобы не дышать тем же смогом, каким дышат простые горожане. И это в то время когда дети умирают на улице от голода! Когда останавливаются фабрики и сотни рабочих оказываются на улице, а эти твари накрывают свой маленький уютный буржуазный мирок стеклянным куполом. Он шел чтобы просто сказать им, какие они твари, он был политически сознательным и не собирался заниматься грабежом — но им не дали ничего сказать. Как только они пересекли нарисованную на гладком как стекло асфальте черту — двое охранников подняли свои автоматы и открыли огонь, а Лопес последним движением шагнул навстречу летящим градом пулям, прикрыл своей грудью его — и рухнул на него, погибнув почти мгновенно. Когда он вытащил его в какой-то проулок… компаньерос долго пришлось убеждать его, что его товарищ мертв, он даже ударил кого-то, крича что тот жив и надо срочно отправить его в больницу. Тогда же он, перемазавшись в крови Лопеса дал страшную клятву — что когда-нибудь они заплатят за все, и эти… и их хозяева по другую сторону Рио-Гранде.
Что же касается товарища Марии — то про нее особо нечего было сказать, кроме того, что она происходила из довольно состоятельной семьи, ее отец был адвокатом мафии — а она сбежала из дома, присоединилась к социалистам и стала любовницей товарища Родриго. В этом возрасте девушки еще не думают о будущем, о семье — их привлекает романтика, а в революционном подполье ее было больше чем достаточно. Было достаточно и грязи — как-то раз ей пришлось переспать с отвратительным жирным полицейским капитаном, только для того, чтобы он отпустил схваченного на улице Родриго и двух его соратников… но она успокаивала себя тем, что любила Родриго и сделала это ради любви к нему. Из-за любви она с готовностью согласилась и на прямое участие в предстоящей террористической акции — Родриго был против, но без женщины тут никак невозможно было обойтись.
Третий, товарищ Гонсало был самым младшим из всех — но тоже идейным. Он больше склонялся к национализму изначально — еще в детстве он участвовал в хулиганских группировках, читал книги про "нацию инков", про "краденые земли", которые продавались уже тогда. На революционные, социалистические позиции он начал склоняться после того, как в течение полугода на улице оказались и его отец и его мать, и теперь вместо нормальной работы оба они занимались тяжелым и унизительным поденным трудом. Социалисты давали ответы на эти вопросы — надо трудиться на себя, а не на американцев. Но все равно Гонсало оставался националистом и жаждал образования Атцлана.
Четвертый член террористической группы, товарищ Мигель был самым интересным из всех. Во-первых, ни один из других членов террористической группы не знал о нем ничего, кроме того что он из Сьюдад-Хуареса. А стоило бы поинтересоваться — потому что товарищ Мигель был самым старшим из всех — на пять лет старше того возраста, которого он назвал, и он был самым настоящим Зетас. Бывший полицейский офицер без единой татуировки, свидетельствующей о его связи с Зетас или другими структурами наркомафии, он переметнулся на сторону Зетас три года назад, а год с небольшим назад был направлен на внедрение в группировки социалистов крайне левого толка. Для Зетас и тех структур, которые за ними стояли социалисты-революционеры были полезными попутчиками, способными предоставить немало молодых людей, которые воюют не за деньги, а за идеалы. Нет, у Зетас было достаточно денег, дело не в этом. Просто они не были кровавыми маньяками, какими их представляли на новостных полосах, по крайней мере такими были не все. Новые государства создаются не на деньгах и на терроре — для новых государств нужна идеология, та самая идеология, за которую будут умирать. Этой идеологией не может быть облегчение сбыта наркотиков или отделение территории, контролируемой одной наркомафиозной группировкой от территории контролируемой другой наркомафиозной группировкой. В сущности выбор был невелик — только две идеологии. Либо исламизм — но эту религию заграбастали себе негры, злейшие враги латинос, что в зонах, что на воле все больше и больше встречалось негров, принявших ислам. Либо социализм с националистическим привкусом, типичный для Латинской Америки, привлекательный для романтиков и мачо, которых всегда тут было в избытке, особенно привлекательный во времена роста безработицы и непрекращающегося экономического кризиса. Сами же Лос Зетас и силы, стоящие за ними были типичными фашистами, и социалисты-революционеры были для них просто попутчиками, от которых после революции следовало избавиться. Вообще смычка коммунистов и фашистов не новая — она существовала что в Германии — линия Шлатегера, что в Италии — страпэзи, "фашисты первого часа". И там и там фашизм после своей победы жестоко расправился с коммунистами, потому как двум зверям не ужиться в одной берлоге, и крайне правым не построить единого государства с крайне левыми. Фашизм и национализм был для вооруженных накопивших несметные богатства от наркоторговли бандитов был куда привлекательнее, чем слюнявые мечты о равенстве. Тем более, что многие боевики и впрямь были нацистами. А мексиканские революционеры плохо знали историю.
