Мария Чепурина - С.С.С.М.
Люди шли к метро. Быстро, деловито, без паники спустились в подземку. Краслен с учеными последовали общему примеру. Вскоре они оказались на забитой народом платформе.
Ангеликанцы сидели на чемоданах, на сумках, на одеялах, на голом бетоне. Многие лежали, завернувшись в спальные мешки, и не возражали, если через них кто-нибудь перешагивал. Одни играли в шашки, другие занимались чтением газет, третьи что-то писали, четвертые дремали, обняв друг друга. Какая-то женщина, собрав вокруг себя десяток ребятишек, объясняла им таблицу умножения. Детский плач звучал не прекращаясь: стоило успокоиться одному малышу, как тут же начинал кричать другой – остальные, как это водится у грудничков, сразу же выражали с ним солидарность. Несколько подростков с радиоприемниками пытались найти нужную частоту, но из-под земли ловилось плохо. Только за одним занятием никто из постояльцев метрополитена не был замечен: за едой. Потреблять пищу на людях еще не было опасно, но уже сделалось неприлично.
Коммунистам места на платформе не нашлось, и они спустились на пути. Опасаться было нечего: поезда по обесточенным рельсам не ходили.
Черные и белые сидели вперемешку: похоже, что в условиях войны ангеликанцам стало не до расовых предрассудков. Рядом с Красленом оказалась толстая негритянка с тремя маленькими детьми. Вскоре после того как наверху раздались первые взрывы, он решил завести разговор:
– А что, леди, не знаете, давно ли разбомбили восточный негритянский район? – спросил Кирпичников. – Нынче был там и нашел одни развалины!
– Что за странный вопрос? Вы, должно быть, не здешний?
– Сегодня пришел.
– Я и вижу! – ответила женщина. – Восточные трущобы разнесли в первый же день войны! А теперь утюжат с каждым налетом. Там, должно быть, ничего крупней песчинки уже не осталось!
– Но зачем? – спросил Краслен.
– Не «зачем», а «почему», мистер! Зенитчики простреливают все пространство над городом, и многие брюнны, боясь летать далеко, сбрасывают бомбы на нищие пригороды. Они ведь как раз прилетают с востока, эти фашисты! А наше правительство и радо! Ему наплевать, где будут жить чернокожие, главное, чтобы особняки белых господ остались в сохранности! Я вам так скажу, мистер: нас принесли в жертву! Специально! И без нашего согласия!
– Но разве с началом войны сегрегацию не отменили? Кажется, теперь, когда у ангеликанцев есть общий враг, им должно быть не до предрассудков?
– Ну и наивный же вы, мистер! – ответила негритянка. – Ну да, наши господа убрали таблички «Чернокожим вход воспрещен» или «Скамейка только для белых»… Но разве не понятно, что это всего лишь средство пустить неграм пыль в глаза, навязать им интересы государства, завлечь в армию? Аристократы и денежные мешки по-прежнему ненавидят нас, мистер! В этой войне все против негров: одни убивают нас, а вторые подставляют под пули первых! Уж конечно, если б на востоке Манитауна жили не негры, а банкиры и фабриканты, правительство бы придумало, как спрятать их от бомб! Но нет! Мы не белые господа, мы даже не тело главного коммуниста с бывшей фабрики мороженого, которое стерегут от фашистов днем и ночью!.. Мы…
– Стойте! Тело коммуниста?
– Ну да, мистер, тело главного коммуниста из С. С. С. М.
– Откуда вы услышали об этом?!
– О-о, мистер! – Негритянка засмеялась. – Сразу видно, вы – не местный! Про это тело знает весь город, хотя по радио про него и не говорят! Наша разведка выкрала его еще до войны. А теперь правительство ведет переговоры с красностранцами: просит военной помощи в обмен на этого мертвеца. Многие говорят, что тело коммуниста – наша единственная надежда! Если С. С. С. М. не согласится прислать нам хоть несколько самолетов, Ангелика погибла…
Кирпичников задумался. Наверху в очередной раз рвануло, женщины заохали, детишки заревели с новой силой.
– Помолимся Господу Богу нашему! – объявила одна из монахинь, сидевших в конце платформы, и «сестры» затянули религиозный гимн.
В пику им расположившийся на путях негр в клетчатой рубашке заиграл на банджо.
Бомбежка продолжалась три часа. Выбравшись наконец из убежища, Краслен почему-то почувствовал себя жутко уставшим, хотя ничем особенным не занимался – просто сидел и ждал. Солнце уже успело зайти, а пыль после налета поднялась такая, что не видно было и на метр. Кирпичников сделал шаг и тут же споткнулся о наполовину обгоревшего плюшевого медведя. Сделал другой – и вмазался в липкую лужу. Сделал третий – наткнулся на что-то большое и мягкое.
– Боже мой!!! – воскликнул невидимый Заборский, к которому от нервного потрясения вернулся давно забытый старорежимный лексикон. – Здесь повсюду убитые!!!
Стараясь не смотреть по сторонам, Краслен повел товарищей намеченной дорогой к дому, где служила Джессика. Уличное освещение, разумеется, не работало. Ориентироваться помогало только пламя, охватившее дома, пораженные зажигательными бомбами: таковые встречались почти на каждой улице. Вечерняя прохлада заставляла бездомных кучковаться возле пожарищ; кое-кто даже пытался готовить на этом огне обед. Тушить дома, похоже, было некому.
Через двадцать минут добрались до искомого здания. Особняк хозяев Джессики смотрелся непривычно. Даже странно. Огромный плакат «Защитим нашу капиталистическую родину!» закрывал чуть ли не половину дома. Окна первого этажа были заложены мешками с песком, второго – забиты фанерой. Об облупленности фасада и говорить-то не стоило: Краслен уже не обращал внимания на такие мелочи. Самым удивительным было то, что за закрытыми воротами кованой ограды возилось человек двадцать негров. Некоторые из них сидели возле костра, другие – таких было большинство – возились с огородными посадками, сменившими господские цветники. Лакейской формы ни на ком из новых постояльцев не было, да и выглядели они слишком грязными и слишком независимыми для слуг.
Кирпичников просунул голову сквозь решетку ограды.
– Эй, парни! – крикнул он по-свойски. – А где Джессика? Вы Джессику не видели? Ну, стройная такая, невысокая…
Негры у костра бросили на Краслена недовольные взгляды. Один из них приблизился.
– Кто ты такой и чего тебе здесь надо? – недружелюбно спросил он.
– Я ищу Джессику. Я ее друг. Она ждет меня. Джессика работала горничной в этом доме, но господа выехали отсюда, не правда ли?
– Выехали или нет – это не твое дело! – ответил негр. – Здесь нет никакой Джессики и ты никому не нужен! Уматывай подобру-поздорову!
– Но я свой, парни! Не смотрите на то, что я белый! Ведь я же за вас, за народ!
– Конечно! – Собеседник ухмыльнулся. – Теперь белые все так говорят! Думаешь, дурачка встретил, да? Уматывай, говорю!
– Послушайте, мне нужна Джессика…
Негр покачал головой, вытащил из широкой штанины маузер и красноречиво продемонстрировал его Кирпичникову.
– Ладно. Я понял, – ответил Краслен.
Через минуту он удрученно рассказывал спутникам, стоящим поодаль:
– Не понимаю, чей теперь этот дом и что в нем происходит! В саду полно негров, и они то ли не хотят сказать мне, где Джессика, то ли действительно не знают ее! Не представляю, где искать дальше…
– Может, спросить в полиции? – предложил Юбер.
– Но я не знаю ее фамилии!
– Ну и ну! – Вальд покачал головой. – Вы говорите, что она ваша возлюбленная, а даже фамилии не знаете! Можете хотя бы описать ее?
– Чернокожая, маленькая, худенькая, с короткими волосами… – начал перечислять Кирпичников. – Много улыбается. Обычно ходит в канареечном платье, таком стареньком и протертом… Кажется, кроме него, у Джессики ничего и нет…
– Это вроде вон той? – неожиданно спросил Заборский, показав рукой на дорогу, где шла чернокожая в желтом.
– Джессика!!! – не веря своим глазам, заорал Краслен.
Несколько секунд спустя они уже обнимались.
– Ленни? Ленни… Откуда ты?.. Как ты?.. Я думала… Я не знала, что и думать! Ты ничего не…
– Я расскажу, расскажу, дорогая! Не представляешь, сколько всего со мной приключилось! Ты все еще живешь в этом доме?
– Да… То есть нет… С тех пор как ты пропал и началась война, так много изменилось! Кто твои друзья?
– Они коммунисты. А твои? Они сказали мне, что в доме нет никакой Джессики, и пригрозили оружием!
– Они тоже коммунисты. Это конспирация, не осуждай их, дорогой. Труд мой, как же я рада, что ты вернулся!
– Я и не знал, ждешь ли ты меня…
– О, Ленни… О… Ты еще спрашиваешь…
Увидев свою вернувшуюся соратницу и недвусмысленные объятия, негры открыли ворота. Джессика пригласила ученых войти и попросила товарищей налить им похлебки и определить место для ночлега. Краслена же повели в ту самую каморку, где прошло столько приятных минут…
– Ну, рассказывай! – сказала негритянка, когда оба разместились на кровати.
– Нет, ты первая!
Джессика стала рассказывать. О его местонахождении и миссии в Брюнеции она, естественно, не имела ни малейшего представления. После срыва покупки Краслена у гангстеров и разоблачения обмана (ведь негритянка буквально на ходу придумала байку о том, что Джонсон якобы приказал уступить пленника буржуям) был серьезный разговор с товарищами и угроза исключения из партии. С трудом Джессика убедила соратников, что Кирпипичников – друг, а не враг рабочего класса. Поверили ей, кажется, не до конца, хотя от наказания избавили, учтя былые заслуги. Потом арестовали Джордана – всего через несколько дней после того, как он все-таки осмелился вступить в партию. Вскоре началась война. Бидонвиль разбомбили с первым же налетом, мать погибла под развалинами. Через пару дней хозяева особняка решили эвакуироваться, уволив предварительно всю прислугу. Джессика не была бы собой, если бы не сделала перед отъездом господ копию ключей для себя и не вернулась в дом самочинно, приведя с собой товарищей и однопартийцев.
