Дмитрий Бондарь - О Тех, Кто Всегда Рядом!
Наконец-то и его проняло! Я уж всерьез думал, что моего бездумного товарища ничто не способно испугать.
Сквозь ворота виднеются еще несколько кровососов, бродящих по дорожкам перед замком.
Мы с Иштваном покупаем по спелому яблоку и, найдя подходящее место, устраиваемся для наблюдения, изображая оживленный разговор старинных приятелей:
— Я не знаю, как туда попасть, — пожимает плечами мой сподвижник. — Этих Анку слишком много. Если правда все, что ты мне о них говорил, то даже мой лук здесь не особенно поможет. А подкупить их…
Он обреченно машет рукой и вгрызается в алый бок яблока.
— Смотри-ка, Одон, какая нарядная курочка! — чавкая, он показывает пальцем на спешащую куда-то по своим делам иностранку.
Ее легко признать нездешней, потому что у нее все неправильное, все необычное: цветастое платье до колен, из-под которого видны штаны, оканчивающиеся на половине голени, платок странными узлами топорщится на плечах, туфли — деревянные колодки, привязанные к голым лодыжкам кожаными ремешками. У нас таких чудаковатых не бывает. Даже в бродячих цирках. Она выглядит еще более чужой, чем Хине-Тепу. Или же я просто успел привыкнуть к молчаливой Туату.
Мы провожаем ее глазами и снова начинаем хрустеть яблоками.
— Можно попытаться пройти низами, должны же быть какие-то подземные ходы у такого замка? — рассуждает Иштван. — Знать бы еще, куда они выходят? Интересно, а сама Морриг здесь?
— Глянь направо, — прошу ласково, — наверх. Видишь, крыша ратуши? А на нее выходят слуховые оконца. Если бы кто-то умелый привязал веревку к стреле, а саму стрелу смог бы вогнать точно вон в ту башню…
— Шагов сто будет, — с сомнением качает головой Иштван. — Непросто.
— Непросто, — соглашаюсь, — но если бы нашелся такой умелец, кто попадет стрелой за сотню шагов в нужное место, то у нас был бы хороший шанс. Особенно ночью, когда никто наверх не смотрит.
— Представляю, как смешно ты будешь выглядеть на высоте сотни локтей на фоне восходящей луны, висящий на веревке, — хихикает Иштван.
— Это будет продолжаться недолго, — отвечаю ему в тон. — Либо шлепнусь оземь, либо доберусь до башенки. Впрочем, если хорошенько привязаться, то скорее доберусь, чем шлепнусь.
Мы нарочито громко смеемся и в сторону испуганно шарахается привязанная неподалеку лошадь.
— Стой, — Иштван обрывает мой смех, — там что-то происходит.
Вслед за ним я оглядываюсь на ворота замка, и там действительно заметны изменения. Анку становится в два раза больше, они не то, чтобы суетятся, но теперь стали заметно живее. На внутренней дорожке заметны знаменитые вороные кони. Все выглядит так, словно кто-то очень важный собирается на прогулку. Ворота распахиваются и на улицу выезжает восьмерка Анку, за ними следует карета и замыкают процессию еще восемь конных кровососов. Эскорт непроницаемо черный, карета белая с позолотой, с четверкой белоснежных кобыл — такое торжественное великолепие во всем, что дух захватывает!
А у Иштвана даже рот открылся. Впрочем, с ним такое происходит регулярно.
— Она здесь! — бормочет он. — Я вижу, вижу ее!
В самом деле, в окошке кареты, неспешно разворачивающейся прямо перед нами — до нее едва наберется десяток шагов — мелькает лицо Туату, почти неотличимое от лица Хине-Нуи. Глаза, тонкий нос, грустная улыбка — все то же самое! Только волосы вокруг лица огненно-рыжие. Они — Морриг и глава Сида Беернис похожи как сестры-близнецы.
Топот копыт, стук колес, скрип висящей на кожаных ремнях кареты, звон упряжи — многообразие звуков отвлекает внимание, а в следующий миг карета поворачивается к нам задом и уже ничего не разглядеть, кроме двух Анку, застывших на запятках.
— Колдунья, — возбужденным шепотом реагирует на проносящуюся мимо кавалькаду Иштван. — Ты заметил, как она, мерзавка, похожа на нашу высокую госпожу алфур? Понимает, дрянь, что такое крастота! Прикидывается хорошей. Но мы-то с тобой знаем…
Мне даже слушать не хочется о том, что он знает, поэтому обрываю его горячечные откровения:
— Тихо! Нужно обо всем сообщить Хине. Но сначала нужно точно узнать, когда Морриг вернется в замок. Чтобы не пробираться туда в то время, когда она где-нибудь кроликов гоняет.
— Да, да, да! — соглашается Иштван, подскакивает и начинает нетерпеливо притопывать.
— Нет, дружище, ты останешься здесь, следить за воротами.
Он недовольно кривится — очень уж ему не терпится встретиться с Хине и рассказать ей свежайшие новости, но я неумолим:
— Подумай сам — идти через весь незнакомый город с незнакомыми порядками. Ляпнешь что-нибудь не то кому-нибудь не тому и пропадешь в одночасье. Как мы тогда вдвоем будем выкручиваться? Посиди уж здесь, я скоро вернусь и составлю тебе компанию.
Иштван тяжело вздыхает и опускается на насиженное место:
— Ты прав, Одон. Мне придется остаться.
— И веди себя тихо. Вот тебе деньги на всякий случай, — отсыпаю ему в ладонь пригоршню олова, — но сильно не трать, нам совсем не нужно, чтобы на нас обратили внимание.
— Не беспокойся за меня, друг, — Иштван необыкновенно серьезен, он проникновенно заглядывает мне прямо в глаза, — я знаю, что следует делать, а от чего воздержаться. Делай свое дело.
— Я вернусь, — пожимаю ему локоть на прощанье, — а ты пока подумай, как мы станем выбираться и откуда ловчее запустить стрелу, харошо?
— Я займусь этим, — серьезно отвечает Иштван.
— Успехов, — желаю напоследок и спешу в заведение Скайса.
Пока бегу к остроухой, в голове крутится занятный вопрос: на что пожертвовал храму деньги щедрый толстяк? Узнать бы. Третьему из Святых Духов молятся в том числе и за отсрочку визитов Анку. И если деньги пожертвованы именно на это, то выходит, что Третий моментально исполнил молитву толстяка, передав это золото в наши рук! Вот и думай после такого… всякое.
В нашем клоповнике тихо. На улице день и все обитатели разбрелись по своим делам. Но дверь в нашу комнатку, где оставалась Хине, почему-то распахнута настежь. Туату так неосторожно поступить не могла и я, предчувствуя недоброе, спешу войти.
— Ну что ты, красавица, — слышу с порога густой торопливый говорок, — что ты такая нелюдимая? Разве от тебя убудет, если ты обслужишь бродягу Тулла? Смотри-ка, что у меня есть…
Я не вижу, что он ей показывает, все пространство передо мной занимает широченная спина в дырявой рубахе.
— Наверняка не видела никогда такого красавца, а, детка? — довольно рыкает незнакомец. — Хочешь испытать? Хочешь, вижу по твоим прекрасным глазкам, как сильно ты хочешь это сделать! У добряка Тулла не заржавеет. Люблю таких стройненьких малюток. Давай-ка, детка, будь со мной поласковее и папочка Тулл будет к тебе необыкновенно добр.
Он не спешит применять силу, потому что знает, что с ним потом сделают кровососы, которым может пожаловаться несчастная жертва, но рассчитывает, что его габариты и наглость внушат жертве такой ужас, что ни на какие жалобы она станет неспособна. И всегда потом подтвердит, что добровольно поддалась на уговоры. Мне уже встречались такие добряки.
— Эй! — окрикиваю наглеца, — ты чего забыл в моей комнате? Мне Этих позвать?
— А? — он очень быстро разворачивается, подтягивает штаны. — Да ты что, паренек? Зачем нам Эти? Нешто мы сами не уладим свои дела? Сколько ты хочешь за час времени этой славной киски?
— Я хочу, чтобы ты убрался из моей комнаты, Тулл. И совсем не хочу с тобой разговаривать. Но я видел здесь неподалеку двоих черных. Кажется, им нечем было заняться.
Я спокоен, потому что в моем мире подобные разборки всегда заканчиваются одинаково: зло почти всегда отступает перед угрозой появления еще большего зла. Все боятся Анку и никто не желает с ними связываться без самого серьезного повода. А в мире Иштвана мы бы с этим громилой уже бы дрались. Вернее, он бы меня уже прибил.
— Да брось, малец! Неужели тебе деньги не нужны?
— Уходи, Тулл, если хочешь встретить завтрашний день.
— Да кто ты такой? — на его щетинистой морде написано недовольство, а в глазах скачут искры.
— Какая разница, Тулл? Этим поровну, кто я такой, им важно, что ты нарушаешь правила.
— Я тебе сейчас шею сверну и в канализацию брошу. И мне ничего не будет, — рассуждает мордатый Тулл. — Я так уже делал.
— Вот как? Тогда я, пожалуй, не стану этого ждать, а сразу пойду за остроухими? Ты не против?
Он цепко вглядывается в мое лицо, словно пытается запомнить его навеки, потом угрожающе произносит:
— Мы с тобой еще встретимся, сопляк!
— Наверняка, — улыбаюсь ему по-доброму и отступаю в общий зал, открывая громиле дорогу к отступлению, и одновременно сторонюсь волосатых загребущих лап, благоразумно опасаясь, что ему может захотеться исполнить свою угрозу.
Проходя мимо, он намеренно толкает меня в грудь мощным локтем, сопровождая действие настолько презрительной и надменной маской на морде, что мне становится смешно. И вот за таких уродов я собрался воевать с Анку и Туату?! Какой я глупец! А ведь этот тупой мордоворот даже не знает, что был несколько мгновений назад настолько близок к быстрой смерти, что теперь должен до своего последнего вздоха благодарить меня за чудесное спасение. Что его сила против Туату? Только позабавит недолго.
