Юрий Корчевский - Самоход. «Прощай, Родина!»
– Алексей, вперед! Только под пушку немца не подставляйся!
Немецкая самоходка лишилась хода, но не возможности вести огонь. Попадешь неаккуратно в сектор ее стрельбы, немец своего не упустит.
Уже на ходу Михась зарядил пушку бронебойным тупоголовым снарядом. Он хорош тем, что в отличие от «катушки» после пробития брони взрывается внутри корпуса.
Пока они гнали вперед, за немцем, Виктор наблюдал. Ствол его пушки сдвинулся вправо до отказа, а дальше – никак. Корпусом довернуть бы надо, а хода нет. СУ-85 на две сотни метров подошла, чтобы уж наверняка.
Они остановились, и Юрий стал наводить пушку.
Но тут на «штуке» распахнулись люки, и самоходчики стали покидать свою машину. Да шустро так, как тараканы. Побежали за строение, за которым до того прятались. Понятное дело, люди опытные, сообразили, для чего самоходка остановилась. Значит, с секунды на секунду выстрел будет, и коли не успеешь выпрыгнуть – все, конец.
Юрий выстрелил. Целился он уже не спеша, угодил в левый борт рубки. Ахнуло, из распахнутых люков высоко вверх рвануло пламя. Все, такая техника восстановлению не подлежит!
– Огибай ее, только подальше держись, – приказал Виктор Алексею.
Самоходка обогнула горящую «штуку», развернулась. Экипаж «штуки» в полном составе убегал к своим, к концу лощины.
Увидев это, Юрий закричал по ТПУ Михасю:
– Осколочный! Сейчас я их прищучу!
– Отставить! В плен возьмем! Леха, гони за ними!
Самоходка быстро догнала и перегнала немцев, развернувшись к ним боком. Виктор выхватил из укладки автомат, открыл люк и дал очередь поверх голов бегущих. Немцы в испуге попадали.
– Ком! – подозвал их Виктор.
Против самоходки и автомата не попрешь, уж больно убедительные аргументы.
Немцы поднялись, подняли руки и подошли.
– Михась, я их на прицеле держу. Забери у них пистолеты, а руки их же поясными ремнями свяжи, на моторное отделение пусть забираются. Да документы отбери.
– Слушаюсь!
Михась выбрался из самоходки и подошел к немцам. Грамотно подошел, сбоку, не перекрывая сектор обстрела немцев своей фигурой. Сначала пистолеты собрал, рассовав их по карманам комбинезона, потом изъял документы из нагрудных карманов. Но когда за ремни взялся, немцы задергались, залопотали что-то.
Михась – парень крепкий, а языка не знает. Влепил одному кулаком в зубы, остальные присмирели сразу, поскольку ушибленный пару зубов выплюнул. Он стянул немцам руки ремнями, и у них сразу стали сползать брюки – немцы их связанными руками придерживали. А Михась на моторное отделение самоходки показывает – лезьте, мол.
Немцы к самоходке подошли, а взобраться на нее не получается, руки связаны. Михась их по одному, как мешки с картошкой, на МТО забросил.
– Лежите смирно, не то капут будет, паф-паф!
Только немцы это и сами поняли – Михась быстро научил их жесты понимать.
Только Михась забрался в рубку и отдал Виктору документы немцев, зашипела и затрещала рация.
– Седьмой, ответь Первому. Где находитесь?
– В лощине. Самоходку немецкую подбили, экипаж в плен взяли.
– К штабу вези, допросим.
Встречать самоходку с пленными вышли особист, переводчик и три автоматчика.
Виктор выбрался из боевой машины.
Немцы пытались напустить на себя независимый, даже горделивый вид, но когда брюки спадают и приходится их поддерживать, это получается плохо.
Особист покачал головой:
– Где ты их взял, Стрелков?
– Самоходку их в бою подбил, а они убегать вздумали. Вот их документы.
Особист принял документы и передал их переводчику. Переводчиком в чине старшины служил одесский еврей. Он быстро просмотрел документы.
– Вот командир – майор Курт Маркус. С сорок второго года на Восточном фронте, до этого служил в Норвегии.
– Да ну? Давай его сюда, побеседуем! А должность?
– Заместитель командира батальона по боевой подготовке.
– Важная птица!
Переводчик указал рукой на майора и залопотал по-немецки.
Немецкий самоходчик стал слезать с боевой машины, ухватился руками за скобу и встал ногами на гусеницу. В этот моменты штаны возьми да и свались. А под ними шелковые кальсоны тонкие ноги обтягивают.
Автоматчики заржали от увиденного.
Майор покраснел от негодования, злобно поглядел на Виктора, заторопился и упал на землю.
Штабной люд, находившийся поблизости, засмеялся.
По-видимому, майор давно такого унижения не испытывал. Он неловко поднялся, подтянул галифе, но вид у него был уже как у мокрой курицы, вся спесь слетела.
Остальные пленные оказались половчее, сползли с кормы самоходки.
– Театр вам здесь? – прикрикнул особист на смеющихся. – Стрелков вон самоходку немецкую сжег, пленных взял, а вы только ржать горазды!
Штабной люд рассосался сразу – особиста побаивались.
– Стрелков, тебе не кажется, что бой еще продолжается?
– Так точно! Только комбат приказал пленных в штаб доставить.
– Доставил – и возвращайся.
Когда самоходка вернулась на поле боя, наши уже ушли далеко вперед. Разбитая техника, трупы, лежащие тут и там, иногда – в самых странных позах – зрелище неприятное, но самоходчики уже привыкли. На фронте к виду смерти привыкают быстро. А вот в счастливую случайность верили, и в каждом полку или батальоне из уст в уста передавались байки о таких случаях.
Боец по нужде из блиндажа вышел – и в этот момент в блиндаж мина угодила. Отделение разорвало на куски, а на бойце – ни царапины.
Вот и у самоходчиков был подобный случай, чему Виктор сам свидетелем был.
Экипаж уселся ужинать на снарядных ящиках. Прилетела шальная мина. У заряжающего осколком каблук на сапоге срезало, а другой осколок в пряжке ремня застрял. И – ни одной раны, а весь остальной экипаж погиб. А ведь рядом все сидели… Вот и не верь после этого в удачу, в случай.
Чем ближе они были к линии боевого соприкосновения, тем больше людей. Шли в тыл раненые, поддерживая друг друга, вели под конвоем пленных – иной раз один конвоир на сотню пленных. Ходили санитары, отыскивая раненых.
Вот лежит солдат, не шевелится, и крови под ним много натекло. А санитар присядет рядом – дышит потихоньку, жив курилка. В госпиталь его!
За санитарами шла похоронная команда из нестроевых: они собирали трупы в одно место, изымали документы, смертные медальоны, награды. Уже потом писари в штабах будут вносить потери в документы, писать домой, родным, похоронки. Надо признать, у немцев сбор убитых и похороны их были организованы лучше, с истинно немецким порядком и пунктуальностью.
У каждого военнослужащего на шее, на цепочке, висел жетон металлический, овальный. На нем был выбит личный номер солдата или офицера, и посередине он имел просечки. Если военнослужащий был убит, нижняя часть жетона отламывалась и вместе с документами отправлялась в штаб, а вторая половина так и оставалась на трупе – по номеру его всегда опознать можно было. А у нас же, если документы кровью залиты или осколками изодраны, да ко всему прочему и лицо обезображено, то труп так и оставался безымянным.
Нашим выдавали смертные медальоны в виде небольшого пенала, круглого в сечении. Военнослужащему следовало заполнить бумагу с данными о себе и вложить в этот пенал. Они вначале деревянными были, потом эбонитовыми и легко повреждались.
Заполнять листок считалось плохой приметой, и многие солдаты этого не делали, потому так много было похоронено неизвестных солдат.
И для похорон у немцев были специальные мешки из плотной многослойной крафтбумаги – каждый убитый упокаивался в индивидуальном мешке. Имевшие пропитку, эти мешки долго не гнили.
Наших же бойцов хоронили в лучшем случае завернутыми в плащ-накидки – где в боевых действиях можно было взять сотни, тысячи гробов?
Немцы к войне были лучше подготовлены, но просчитались. Они полагали до морозов, до зимы все решить с Советским Союзом, но неожиданно натолкнулись на упорное сопротивление. Из блиц-крига, молниеносной войны, война перешла в затяжную. Ни боевая техника, ни обмундирование военнослужащих на морозы рассчитано не было. А на затяжную войну ни людских, ни денежных ресурсов не хватило, и гитлеровцы проиграли кампанию.
Виктор с экипажем успел уже к окончанию боя. Они даже еще постреляли немного из пушки, а танки уже встали. Может быть, они бы и дальше шли, но снаряды к концу подошли. Осколочные еще оставались, а бронебойных уже не было. Особенно плохо было с «катушками», их всего по пять снарядов на самоходку или танк выдавали, а они были самыми эффективными против бронированных целей. Да и горючее было на исходе. Ежедневно и еженедельно Красная армия продвигалась вперед, освобождая все новые и новые населенные пункты и земли от врага.
После Сталинграда и Курской дуги у немцев уже не было значительных резервов, они не могли перебрасывать крупные соединения, чтобы затыкать ими бреши. А союзники немецкие – румыны, венгры, итальянцы – воевали откровенно плохо. Пока упорно держали свой участок фронта только финны в Карелии.
