Дмитрий Казаков - Высшая раса
– Но вы же не справитесь с русскими без нас! – крикнул Джонсон, делая последнюю попытку спастись. – Они раздавят вас, как клопов!
– Справимся, – улыбнулся Дитрих, доставая пистолет. – Отпустите его.
Солдаты послушно отошли в стороны. Американец стоял, ничего не понимая. Нижняя челюсть его прыгала, по лицу разлилась мертвенная бледность.
– Я дам вам шанс, – оберстгруппенфюрер водил стволом «вальтера» справа налево, заставляя парламентера дергаться всякий раз, когда дуло совмещалось с его телом. – Бегите к воротам. У вас десять секунд форы. Потом я начинаю стрелять. Добежите до ворот – вас отпустят, нет – сами понимаете…
Не дожидаясь разрешения, американец сорвался с места. Бежал он хорошо, красиво, а Дитрих считал, и звук его голоса гулко отражался от стен:
– Айн, цвай, драй…
На счете «десять» оберстгруппенфюрер небрежным движением вскинул пистолет и выстрелил. Полковник Джонсон подскочил на бегу, словно раненый олень. Затем упал и более уже не двигался.
– Блестящий выстрел, – сказал Хильшер и, развернувшись, скрылся в замке.
– Уберите труп, – сказал оберстгруппенфюрер солдатам. – Шофера тоже убейте, а машину – в гараж.
Солдаты бросились выполнять приказание. Виллигут, всё еще с чемоданчиком блуттера в руках, зашагал вслед за Дитрихом. На шесть часов было назначено очередное собрание арманов, и опаздывать не хотелось.
Нижняя Австрия, город Вена,
левый берег Дуная
2 августа 1945 года, 18:28 – 18:46
Сержант Усов отдыхал. После ужина он сидел на лавочке около здания, в котором располагалась часть, и лениво курил, пуская дым в облачные небеса. В животе ощущалась приятная тяжесть, и настроение у сержанта было отменным.
Несмотря на контузию, он отказался отправляться в тыл и настоял на том, чтобы его оставили в части. Контузило его, к счастью, не сильно. Глухота прошла, и, кроме головных болей, повреждение ничем о себе не напоминало.
Осмотревший Усова врач обозвал его «везунчиком» и велел по возможности не делать резких движений.
– Хорошо, – сказал сержант. – В бой пойду, буду бежать медленно и плавно.
Врач не улыбнулся, только фыркнул:
– Еще один такой, с гонором!
И Усов вернулся в изрядно поредевший полк, что стал для него своим совсем недавно, четыре дня назад.
Он бросил окурок в специально для этого поставленное ведро и собрался уходить, когда к нему подсел совсем молодой лейтенант, командир взвода в той же роте. Он был розовый, пухлощекий и какой-то искусственный, словно кукольный.
– Угощайтесь, – сказал он, протягивая портсигар с трофейными сигаретами «Каро».
– Да я уже, – начал было Усов, но, бросив взгляд на офицера, предложенную сигарету взял. Правда, курить не стал, вертел в пальцах, словно игрушку.
Лейтенант неумело чиркнул спичкой. Дым от сигарет был ароматный, непривычно мягкий после махорочного смрада.
– Вот, завтра в бой пойдем, – сказал юноша, сделав несколько затяжек.
– Наверняка, – осторожно ответил сержант.
– Да нет – точно, – махнул рукой лейтенантик. – Войска сосредотачивают для наступления.
– И чего, волнуетесь? – поинтересовался Усов, так и не решившись зажечь сигарету.
– Конечно, – вздохнул юноша. – Это мой первый бой. Училище я только зимой закончил, а в действующую армию попал в конце апреля. Так, пару раз обстреляли, и всё.
– Ну и хорошо, – бросил Усов. – В войне нет ничего героического. Боль, слезы, кровь и пот – вот что такое война.
– Я знаю, – вновь вздохнул лейтенантик и, не докурив, швырнул сигарету в ведро. – Но всё равно как-то… А вы давно на войне?
Резкая смена темы сбила Усова с толку.
– Давно, – сказал он неохотно. – Как фашисты в Брянск пришли, так, почитай, с тех пор… Всё воюю, воюю. Скорее бы домой.
– А вот если предложат мир с немцами заключить и вас домой отпустят – согласитесь?
– Нет! – резко ответил Усов. – Пока хоть одна нацистская сволочь по земле ходит – никакого мира!
– Они у меня сестру убили, – добавил он после паузы. – Изнасиловали ввосьмером, а потом сапогами забили.
– А у меня – брата, – печально сказал юноша. – Он на границе служил, в Карелии. Там и остался. Я вот хотел за него отомстить…
– Завтра будет шанс! – усмехнулся Усов, поднимаясь.
Солнце, словно желая присоединиться к невеселому разговору, высунулось из облаков. Над Веной простерся веер призрачно-желтых неярких лучей, похожих на огромную руку, материнским жестом прикрывающую крошечных людей.
Верхняя Австрия, окрестности замка Шаунберг
2 августа 1945 года, 20:37 – 20:55
За день ноги капитана Радлова устали так, что, казалось, существуют отдельно от тела, подобно каменным придаткам, которые необходимо переставлять для того чтобы передвигаться.
Бойцы его группы тащились позади, такие же измученные, как и командир. Утомление выказывалось в первую очередь в тяжелом, угрюмом молчании, в отсутствии привычных шуток и разговоров.
Они пробирались вдоль берега Дуная к тому месту, где вчера устроили стоянку. Немцы, вопреки ожиданиям, не послали за группой преследователей и даже не особенно усилили охрану замка, так что обследовать его пустынные окрестности было не особенно сложно даже днем.
Петр здраво рассудил, что выход из подземного хода, если таковой существует, должен быть на месте, не видном со стен Шаунберга, с одной стороны, и не очень от него удаленном, с другой. Вряд ли было под силу средневековым строителям прорыть подземный туннель более километра длиной.
Наиболее серьезно раненные охраняли лагерь, а разбитый на несколько групп отряд ночь и день обшаривал овраги и заросли. Вот только толку от поисков пока не было никакого. Они обнаружили несколько пещер, да только все они явно были природными и заканчивались тупиками.
На том месте, где должен был стоять секрет, из кустов выглянул солдат с оторванным ухом, весь обвешанный для камуфляжа веточками. Петр кивнул, и солдат спрятался, исчез за переплетением ветвей.
Несколько бойцов из вернувшейся раньше группы Сиркисяна спали, а сам лейтенант сидел, глядя в одну точку, на коленях у него стояла открытая банка тушенки. Из нее поднятым шлагбаумом торчала ложка.
– Ну как? – спросил Петр, сбрасывая с плеч вещмешок и автомат. Как всегда, в первые мгновения после избавления от груза тело окрылила обманчивая легкость.
– Что? – лейтенант очнулся и некоторое время непонимающе смотрел на командира. Затем Сиркисян осознал происходящее и ответил грустно: – Совсэм никак. Ничиго нэ нашли!
От расстройства его акцент звучал сильнее обычного.
– Завтра продолжим, – сказал Петр, снимая сапоги и разматывая портянки. От них шла жуткая вонь, но сил на то, чтобы пойти к воде и постирать, не было.
– Зачэм это? – лейтенант махнул рукой. – Всё равно ничиго не найдем!
– Отставить разговорчики! – Петр понимал Сиркисяна и всё равно не мог допустить расхолаживающих разговоров. – Вы, товарищ лейтенант, член партии, и себе такое позволяете!
Лейтенант сморщил лицо и, вспомнив о еде, потянулся к ложке. В банке что-то чавкнуло, и оттуда появился волокнистый коричневый кусок мяса, покрытый тонким слоем жира. Лейтенант осмотрел его и отправил в рот.
– Обязательно найдем, – сказал Петр, убеждая не столько Сиркисяна и солдат, сколько себя. – Если сами не найдем, то немца какого поймаем и спросим! Кто будет паниковать – расстреляю на месте как дезертира!
Он обвел солдат взглядом. Те опускали глаза и старались не смотреть на командира, явно опасаясь попасть под горячую руку. Но уверенности и оптимизма на их лицах не было.
Глава 15
Наша главная цель – вести исследования в местах проявления арийского духа! Наша главная цель – исследовать места действий и наследование германской расы! Все пятьдесят институтов, которые находятся в ведении СС, будут проводить эту благородную работу на благо нашей армии, на благо наших детей и внуков, которым суждено жить в век чудесной и благородной расовой гармонии.
Генрих Гиммлер, 1934Нижняя Австрия, город Вена,
правый берег Дуная
3 августа 1945 года, 9:01 — 9:26
Над городом нависло серое, скучное небо, источающее мелкий и холодный дождь. Бригаденфюрер Беккер морщился всякий раз, когда капли обходным маневром, минуя широкий зонт, попадали ему на лицо. Погода бригаденфюреру не нравилась, и настроение его было отвратительным.
Но в таком состоянии были и преимущества. Будучи не в духе, было легче выполнять тяжелую задачу, возложенную советом арманов. Пришел час очередного здания, несущего в себе семена еврейского магического искусства, а именно – венского парламента.
