Александр Прозоров - Тень воина
Когда старик дошел до последнего ратника, над костром появился слабый дымок. Вскоре он повалил всё гуще и гуще, по соломе заплясало пламя, над которым поднимался вязкий смолянистый дым.
— И вы гляньте, сколько мерзости окаянники для вас напасли, — покачал головой волхв. — Какие твари злобные. Ну, да зло сгорит, вы для земли останетесь. Пусть улетает кровавое зло, не бывать ему на вас, прочь!
Как ни странно, но Олег действительно испытал облегчение — он понял, что эта страница перевернута. Войны, страха, боли и крови больше нет. Есть жизнь, в которой живут обычные, нормальные люди. Такие, как он.
Суравчане, увидев густой дым, поспешили к святилищу, неся своим родичам рубахи, тулупы, теплые налатники. Многие прихватили кувшины с медом, караваи хлеба, некоторые гнали баранов. Олег понял, что обряд плавно перетекает в следующую часть.
— Мир вам, дети мои, — обойдя вокруг приготовленной поленницы, осыпал павших воинов серым порошком волхв. — Вы принесли животы свои ради покоя земли нашей, за что поклон вам низкий от каждого из нас, от каждой травинки и каждого деревца. Вашей жертвой не оскудеет земля наша детьми и хлебом, скотом и дичью. Ваша кровь с нами остается, в жилах наших, в жилах потомков, вами оставленных. В них честь ваша и ваша плоть. Покуда не прервутся колена наши, покуда не исчезнут дети и внуки с земли русской — до тех дней и вы живы будете, с нами и радуницами нашими. Ступайте спокойно в счастливые земли, дети мои. Не посрамим мы вашей памяти, не предадим ваших заветов.
Незнакомая женщина в темпом шерстяном платке заплакала, схватив Путяту за руку, и не отпускала его несмотря на то, что сухие дрова, запаленные сразу в нескольких местах, разгорались стремительно, дыша во все стороны жаром. Ее оттащили только тогда, когда платок и тулуп на ней начали тлеть, а костяные пуговицы обугливаться. Несчастная упала на колени и жалобно завыла, как подстреленный волк.
Тем временем умелые мужицкие руки спустили с барашков шкуру, принялись закреплять туши над теми небольшими кострами, которые были приготовлены вокруг. Людмила накинула на плечи Одинцу и ведуну по тулупу, поставила на снег крынку, деревянные мисочки, примостилась рядом. Олег налил себе, мальчишке и ей, поднял чашу, задумчиво сказал:
— Хороший был парень Малюта. Храбрый. Когда мы с конокрадами столкнулись, от верной смерти меня спас. Спасибо ему… — Олег отпил хмельного меда.
— Лабута хорошим был человеком, — отозвались с той стороны погребального костра. — Помню, пока маленький был, всегда медом меня угощал. Как увидит, обязательно немного сот отломит.
— Малюта мне как-то рыбу всю отдал. Мой малой увидел, как тот кукан несет от болота, да стал рыбки просить. А Малюта возьми, да и отдай.
— Путята работящим был мужиком. И в помощи никогда не отказывал…
Так и длился этот день. Собравшиеся вокруг костра люди пили хмельное пиво, закусывали жареным мясом и вспоминали всё то доброе, что видели от людей, чьи души с дымом костра улетали в новый, неведомый мир. Это продолжалось, пока от поленницы и погибших не остался лишь ровный прямоугольник из догорающих углей. Тогда деревенские начали один за другим возвращаться к домам. Захар тоже поднялся, но возле Олега присел снова:
— Замучил он совсем. Катается, мычит. Когда убивать станем?
— Завтра, на рассвете поедем. Ты мне поможешь?
— Отчего бы и нет, — пожал плечами бородач. — Вестимо, помогу.
* * *Хотя Одинец, придерживая меч левой рукой, и рвался помочь ведуну в его деле, Олег от его помощи категорически отказался.
— Еще помну, коли впаду в беспамятство, — покачал он головой, седлая гнедую, — А тебе с одной рукой и не отбиться. Нет, сами с Захаром управимся. Он мужик крепкий, сдюжит.
Небо за ночь развиднелось. Солнце, серебря снег множеством искорок, осторожно выглядывало над далеким горизонтом — такое яркое, красивое, светлое… Что-то будет сегодня? Чем задумка давняя выльется?
Захар к серединскому приезду уже успел запрячь кобылу, вывести телегу из сарая. В ней, на голых досках, шевелился продолговатый сверток из ватных халатов, перемотанный сверху бечевой.
— Крутится и крутится, крутится и крутится, — покачал головой старший. — Може, чует что?
— А хоть бы и так, какая разница? — повел плечами ведун. Потом расстегнул пояс с саблей, ножом, ложкой и поясной сумкой, опустил на повозку: — Пусть у тебя побудет, Захар.
— Пусть побудет, — невозмутимо ответил мужик. — А что за пытку такую страшную ты придумал, колдун.
— У мельника на дворе увидишь. Только просьба одна у меня будет. Коли я до приезда туда и выгрузки пленника нашего опять в беспамятство впаду, кидаться на половца стану, еще чего чудить — ты меня оглуши чем-нибудь да в телегу кинь. Договорились?
— Оглушить, гришь? — с усмешкой мотнул головой Захар. — А что? Отчего не оглушить хорошего человека? Сделаю…
Он запрыгнул на телегу и тряхнул поводьями:
— Н-но, пошла, ленивая!
До дома Творимира они доехали часа за четыре. Захар предусмотрительно оставил телегу за воротами, заглянул во двор. Олег, замотав поводья гнедой, двинулся следом.
Внутри за минувшие месяцы не изменилось ничего — если не считать, конечно, снежного покрывала, придавшего чистый, нарядный вид и покосившемуся навесу, и выломанной двери, крыльцу и сараям.
— Здесь смерти его предать желаешь? Это добре. Где пакостил — там пусть и ответ держит. Сожжешь его с домом, да?
— Давай, притащим этого паразита сюда… — Вдвоем они сняли с телеги пленника, затащили во двор, распутали веревки, выкатили половца из халатов. Одновременно поморщились: хотя кормить хана и кормили, но выгуливанием его никто не занимался — со всеми вытекающими отсюда последствиями. В окровавленной полотняной рубахе и темно-синих штанах, обшитых атласом, с короткой русой бородкой и взлохмаченными кудрями, лет тридцати, Биняк на вид ничем не отличался от точно таких же парней, что жили в окрестных деревнях, любили своих жен, растили детей. С той лишь разницей, что этот степняк был кровавым мясником, убийцей, насильником и разорителем.
— Фу, какая гадость, — брезгливо тряхнул руками Захар. — И что теперь?
— Давай привяжем к столбу навеса. — Мужчины подняли пленника, прижали спиной к столбу, скрутили руки за спиной. Половец застонал, мотнул головой, пытаясь спрятать глаза от непривычно яркого света:
— Кто вы такие? — внезапно прохрипел он. — Проклятье на ваш род до самого седьмого колена! Отпустите меня! Отпустите, не то карающие мечи очень скоро надут на ваши головы. Вы знаете, кто я такой?!
— Обложить его сеном? — спросил старший.
— Отрежь от его бечевы кусок веревки и свяжи мне руки за спиной.
— Тебе-то зачем?
— Свяжи, потом скажу.
— Ох, уж эти чародеи, — фыркнул Захар, однако просьбу выполнил и стянул Олегу руки довольно туго, даже пальцы онемели. — Теперь чего?
— Что вы делаете, дети собаки? — насторожился половец. — Вы знаете, кто я такой?
— Слушай меня, Захар. Сейчас я кое-что скажу. Потом хватай меня, как бы я ни сопротивлялся, что бы ни говорил, чего ни обещал, кидай в телегу и вези в Сураву. Договорились?
— А этот степняк?
— Просто хватай и вези. Биняк — это не самое главное. Есть кое-что поважнее.
— Ну, как скажешь, — пожал плечами Захар. — Ране от твоих слов беды не случалось, токмо ладное всё…
— Я хан Биняк! — захрипел пленник. — Отпишите про меня родичам, вам заплатят выкуп. Огромный выкуп. Вам хватит его на всю жизнь и детям…
— Заткнись и слушай меня, — повернулся к нему Олег. — Посмотри по сторонам. Ты узнаешь этот двор? Здесь ты и твои подонки загубили целую семью.
— Бросьте! Несколько жалких лапотников! Одних побьешь, новые народятся. За меня вы получите выкуп. Дайте мне поесть и новые штаны.
— Мне не нужно от тебя выкупа, убийца. Ничего не нужно. Я тебя отпускаю. Ты связан, но, если захочешь, можешь раскачать столб, перетереть веревки, ослабить их и выбраться. Потом уметайся в свою степь. Захар, бежим отсю…
Олег едва успел переступить порог, как ощутил знакомый позыв тошноты, нечто неосязаемое словно ударило его изнутри в горло и…
— Ну, ты и вязать… — борясь с болью в запястьях, Олег перекатился на бок, приподнял голову. Он валялся с телеге, позади послушно трусила гнедая, впереди виднелись вершины леса. — Мы что, всего на пару верст отъехали? А, Захар? Что со мной было?
— Как сказывал, колдун, так и было, — ответил с облучка мужик. — Как из ворот вышел, так и начал назад рваться, бился как припадочный, по земле катался, телегу грыз. Ну, а я, как ты указывал, в повозку тебя затолкнул, к борту подвязал, дабы не выпал, да поехал. Ты тут бился, словами непотребными бросался. А опосля затих. Теперича что?
— Наверное, ничего, — вытянулся во весь рост ведун. — Кончилось.
