Федор Вихрев - Третий удар. «Зверобои» из будущего
На построении, после положенного официоза, на трибуну вышел бывший командир 138-й бригады. После теплых слов прощания он продолжил:
— Но я оставляю бригаду в надежных руках. Позвольте представить своего, так сказать, преемника. Командир Второй бригады морской пехоты Краснознаменного Балтийского флота, Герой Советского Союза, капитан третьего ранга Казарский Игорь Антонович!
Казарский долго смущался и бурно возмущался «в кулуарах» тем, что прыгает через голову всего штаба бригады и замов командира. Более-менее утих он только после того, как начштаба и зам по строевой заявили о давнем самоотводе. Заодно комбриг уточнил, что есть разница между офицером штабным и строевым. Должность же командира морской пехоты, как и десанта, требует вообще определенного склада характера.
Знал бы Казарский, сколько дел свалится на него после того построения! Иногда ему казалось, что голова распухла, оторвалась и летит за плечами, подобно детскому шарику на нитке. Тем не менее он еще и сам находил новые дела и заботы. Так, он пробил полную и обязательную переаттестацию всего личного состава, приурочив это разом и к переформированию, и к введению новой формы с новыми же знаками различия.
— Да что же это творится, — доказывал он необходимость такого шага во всей морской пехоте, — смотрю на подчиненного и не знаю, как к нему обратиться! Не то сержант, не то старшина второй статьи. Не разберешь, кто просто капитан, а кто капитан-лейтенант, — и тех, и других намешано! Раньше было понятно со званиями — у моряков знаки различия свои, но непонятно было, откуда это чудо на территории части. Теперь, спасибо новой форме, хоть сразу видно, что это действительно мой подчиненный, а не от соседей артиллерист забрел наших связисток кадрить!
В итоге переаттестация на единую, флотскую (раз уж подчинены структуре в составе штаба КБФ) систему была проведена. Сам Казарский, неожиданно для себя, в ходе таковой получил звание капитана второго ранга. Акулич, которого еще за бой с прорвавшимися немцами Игорь Антонович произвел в старшие сержанты, стал старшиной первой статьи. Как он ни хитрил на комиссии, как ни старался, не зля командира, увильнуть от такой чести, а осваивать должность «замка» — заместителя командира взвода — пришлось. Попутно выяснилась несообразность с «сухопутным» званием вроде как кадрового морпеха. Не то что он что-то скрывал, просто как-то не афишировал. Был Акулич кадровым, но пехотинцем, в 42-й дивизии. К морской пехоте с Припяти прибился в ходе арьергардных боев, когда остатки дивизии прикрывали прорыв группы генерала Карбышева. С новыми знакомыми выходил к своим, на их глазах был ранен и, по их же совету, скрывал некоторое время рану. Попал в итоге во флотский медсанбат, да так и прижился среди «черных бушлатов».
— Ты не дрейфь, это не надолго, — «утешал» Иосифа новый комбат, — на пару месяцев всего. Там, глядишь, и переведем.
И, глядя на повеселевшего бойца, добавил:
— Обязательно, из замов — в штатные командиры! Эх, замылят такого орла после курсов, как пить дать, уведут. Потому мичманские звездочки тебе не светят, уж прости, только что главным старшиной можешь стать, на взводе. Разве что очередной раз в госпиталь угодишь и оттуда попросишься.
— Я-а-а-а?! Усе вы шуткуете. Я в офицеры не полезу. И так сильно много мне букву «Т» на погоны, мне и лычка широкая давит…
Швейцария
Полковник Оруэлл рассеянно помешивал ложечкой кофе в чашке, рядом с ней примостилась тарелочка с меренгами. Встреча, назначенная в кафе на Марктплатц, переносилась дважды, и каждый раз из-за непреодолимых обстоятельств. Но найденное два дня назад в «почтовом ящике» послание сегодняшнюю встречу гарантировало стопроцентно. Оставалось лишь одно — угадать причину рандеву и обеспечить пути отхода в случае осложнений. Конечно, Швейцария — официально нейтральная страна, никто не запрещает представителям враждебных сторон обсудить тет-а-тет возникшую коллизию или щекотливую ситуацию, но одно «но» — жители данной страны очень не любят шум и публичность в закулисных интригах и переговорах. А посему — оскандалившихся «рыцарей плаща и кинжала», буде они остались более-менее живы и здоровы после конфуза, — весьма непреклонно выпроваживали взашей. Невезучих же равнодушно свозили в морги, где через недолгое время, по завершении необходимых процедур, кремировали, выдавая урны соотечественникам, если таковые объявятся, и взимая с них оплату за проведение церемонии.
«Надо же, — саркастически подумал полковник, — нейтралы — нейтралами, а действуют в духе гуннов…». Отпил глоток кофе, съел кусочек меренги. Элегический воскресный вечер в Базеле, масса народу в барах, кабачках и кафе, неспешно прогуливающихся на площади, создавали странную атмосферу безвременья. А где-то вдалеке, за Альпами, гремит война, солдаты стреляют друг в друга, — здесь же, в городе, будто бы сошедшем со средневековых гравюр и картин, — благостная нега…
Уэст Оруэлл поймал ускользающий взгляд лейтенанта МакКинли из группы обеспечения, изображавшего дремучего жителя из захолустного кантона, только-только спустившегося с гор в цивилизацию, и, сдержав неуместную ухмылку, слегка прикрыл веки. Тот в ответ поморщился, деловито потребляя сосиски под пиво. Кинув взгляд на ратушные часы, полковник отметил — до конца контрольного времени еще десять минут.
«Черт побери, да где же его носит», — уже раздраженно подумал он, отпивая очередной глоток кофе. Неожиданно МакКинли подал условный знак — «вижу „клиента“».
«Слава богу», — облегченно вздохнул полковник, внутренне подбираясь…
— Герр Кюллен? — вежливо приподнял элегантную шляпу над безупречным пробором здоровяк скандинавского типа.
— Не ошибаетесь, — встал полковник, — а вы, смею надеяться, герр Хаас?
— Именно, герр Кюллен, рад знакомству, — здоровяк коротко кивнул, воздержавшись от рукопожатия.
«Ух ты ж, скотина арийская, — весело и зло подумал полковник, отвешивая ответный кивок, — как деньги брать — руку тянуть не стесняешься, а тут из себя Мэгги-недотрогу корчишь».
— Располагайтесь, герр Хаас, — Оруэлл был сама любезность, — что будете заказывать?
— Я выберу сам, — суховато возразил здоровяк и, попросив меню у подскочившего официанта, погрузился в его изучение.
«Характер изволишь показывать… ну-ну, порезвись, мальчик… порезвись», — полковник вытянул из пачки «Голуаз», лежавшей на столе, сигарету и закурил. Вприщур он стал рассматривать своего визави…
«…Максимилиан Шенк — истинный ариец, сдержан, уравновешен и хладнокровен, всецело предан делу НСДАП, — всплыли в памяти Уэста строчки досье. — Из семьи поволжского немца, богатого хуторянина Клауса Шенка… Умен, весьма образован, знает около десятка языков, увлекается плаванием, стрельбой и прыжками с парашютом. Испытывает патологическую неприязнь к лицам „неарийского“ происхождения…»
Полковник со вкусом затянулся сигаретой, стряхнул пепел и положил ее в углубление на пепельнице. Доел пирожное, запил его кофе и подозвал кельнера.
— Еще кофе, пожалуйста… — и взял сигарету. Кинул быстрый взгляд на Шенка и вновь стал припоминать все, связанное с ним.
«…Дальновидный папаша сбежал в Фатерлянд еще в 1906 году, якобы напуганный первой русской революцией. Хотя, по некоторым данным, — явная заинтересованность Департамента полиции МВД Российской империи некоторыми делишками Шенка-старшего и послужила толчком к перемене климата. Старые знакомые Клауса помогли устроиться беженцам от „руссише тцар“, и Шенк продолжил службу на благо Родины и Кайзера…»
Тут официант принес на маленьком подносе кофе, ловко поменял опустевшую чашку и пепельницу.
«Сволочь жидовская… — скрипнул зубами Шенк, краем глаза следя за „Кюлленом“, — мало вам „Хрустальной ночи“ и концлагерей. Но ничего, вот устроит вам Фюрер окончательное решение вопроса», — хотя в Оруэлле ничего еврейского не было — наоборот, полковник представлял собой яркий образец уроженца Ирландии.
— Мне ростбиф, сухое красное вино, овощной салат, после — горячий шоколад и круассаны, — сделал он заказ официанту, быстро строчившему в блокнотике. Тот скороговоркой повторил заказ, убедился, что все правильно, — и исчез, предварительно поставив перед «Хаасом» пепельницу.
Брезгливо поморщившись, Макс отодвинул ее, сцепил руки в замок и устремил взгляд своих прозрачно-серых льдистых глаз на полковника.
— Вы не курите, герр Хаас? — сделал вид, что только сейчас спохватился, Оруэлл.
— Ничего страшного, герр Кюллен, мой отец обожал сигары. А я — спортсмен, стараюсь избегать многих вредных привычек, — любезно улыбнулся Макс.
«Избегает, как же… — ехидно отметил Уэст, — а на чем его взяли в Аргентине ребята сэра Мензиса? Весьма вредная привычка — шастать по борделям, принимая кокаин, и иметь всех подряд. Спортсмен, так его мать».
