Письма героев (СИ) - Максимушкин Андрей Владимирович

— Встретимся, сынок. Ты прав, — пробормотали губы.

По щеке скатилась слеза, в носу защипало. Чувств Алексей не стеснялся. Жизнь — это жизнь. Мужчины тоже плачут, когда это надо. На душе потеплело. Вдруг дошло понимание — впереди грязь, кровь и ужас, но все будет хорошо. Он прорвется. Выживет. Раз сын сказал, значит так и будет.

— Встретимся.

Не в России, конечно. В этой стране никогда не будет коммунизма, ближайшую тысячу лет точно. Русские пропащая нация, слишком индивидуалисты, слишком хорошо в России живут рабочие и слишком хорошо зарабатывают крестьяне, светлое будущее с такими людьми не построить. А вот у Франции или США перспективы куда оптимистичнее. Какая в конце концов разница, где строить прогрессивное общество? Какая ерунда, право дело.

Глава 30

Палестина

12 мая 1940. Иван Дмитриевич.

После того как спал полуденный зной удалось глянуть на противника. Англичане укрепились на Голанских высотах, сходу сбить их не удалось, потому пехота мехбригады и приданные моторизированные части спешно окапывались, мобильные отряды на броневиках и мотоциклах прощупывали противника, искали обходные пути. Все ждали, когда подтянутся полноценные пехотные части с нормальной артиллерией.

Солдаты механизированного полка вгрызались в каменистую землю, углубляли окопы и готовили позиции для осадной артиллерии. К этому делу и привлекли саперов. Работать старались в сумерках и ночью, и не только из-за жары — у англичан вдруг выявилась нехорошая привычка постреливать по скоплениям людей. Своя же артиллерия бригады, это по большей части полевые трехдюймовки и противотанковые 47-мм дыроколы.

Единственная батарея гаубиц достаточно энергично вела контрбатарейную борьбу, именно рык этих орудий саперы и слышали. Однако, сегодня комбриг отвел тяжелую артиллерию в тыл. Его можно понять, шесть 48-линейных гаубиц явно недостаточно для подавления полосы укреплений на высотах. Приходилось постоянно маневрировать под огнем противника, менять позиции. На каждый русский залп тут же реагировала целая свора полковой и дивизионной артиллерии противника калибром в 4–5 дюймов. Это чудо, что командиры огневых взводов избежали потерь.

Уже ночью на линию соприкосновения стали прибывать первые батальоны третьей Царицинской. Ребята занимали позиции прямо с марша. Под утро бронегренадеров мехбригады вывели в оперативный тыл. Следом за механизированной пехотой приказ получили саперы. Роте капитана Чистякова предписывалось отдыхать. Хороший приказ, но, как и все в этой жизни с подвохом.

Иван Дмитриевич глядел на бесконечные колонны машин с людьми и снаряжением. Мимо расположения роты как раз шли тягачи с большими орудиями. На кабинах машин тактические значки Царицинской пехотной и гербовые щиты с перекрещенными осетрами.

— О чем задумались?

— О жизни, смерти, долгах и бесконечности вселенского бедлама в наших штабах, Алексей Сергеевич, — Никифоров махнул в сторону беззаботно кативших по шоссе артиллеристов. Сквозь гул моторов и лязг железа доносились звуки гармони.

— Это еще нормально. Меня больше удивляет этакая благородная бесшабашность нашего командования. Оторвались на шестьсот верст от тылов, снабжение висит на ниточке, у англичан в Палестине три полноценные дивизии.

— Суворов тоже любил против превосходящего противника в атаки ходить.

— Так то, Суворов, Иван Дмитриевич. Что-то я не наблюдаю среди наших генералов сравнимых фигур. — Ротный скривился. — Уму непостижимо, что только в штабах думают?

— Что это хоть за система? — Никифоров решил отвлечь соратника от горьких мыслей. — Я признаться до сих пор даже в нашей артиллерии путаюсь. Миномет еще от пушки отличу. Дальше темный лес.

— Шестидюймовая гаубица образца 32-го года. Прекрасная штука. Из походного в боевое переводится за пару минут, работает гранатами почти в полцентнера весом, кладет чугунный или стальной подарок точно в окоп за десять километров, а может и тринадцать, если не путаю. При этом буксируется любым тяжелым грузовиком. Всего то четыре тонны с небольшим. Это не наши корпусные монстры в семнадцать тонн, под которые специальные тягачи заказывают.

— Спасибо просвещаете. Они нам будут дорогу прокладывать?

— Эти красавицы, — Чистяков довольно потер подбородок. — Спорю, это не единственная батарея. В дивизии по штату их три — две гаубичные и одна с пушками 107-миллиметров. Да еще слышал разговор, дивизии обещали уже тяжелые пушки прислать. Опять калибр шесть дюймов, но снаряд закидывает на двадцать шесть километров. Разумеется, к таким орудиям нужны корректировщики.

— Тяжелая штука?

— Махина, Иван Дмитриевич! Семнадцать тонн в боевом положении. При буксировке ее на две части краном разбирают.

— Сколько их еще тащить от железной дороги?

— Не так уж и долго. На учениях видел, по шоссе идут со скоростью наших «Ярс Дромадер». Не танк же, на колесах катят спокойненько себе.

Капитан еще долго мог рассказывать о пушках, гаубицах, минометах, вспомнить и на пальцах объяснить достоинства той или иной системы. Службу он начинал в артиллерийском полку, уже затем после одной истории перешел в саперы.

День выдался хороший. Саперы, танкисты и бронегренадеры радовались короткому отдыху. Противник почти не беспокоил, развернутые за пехотой тяжёлые гаубицы и 42-линейные пушки быстро убедили британских артиллеристов вести себя скромнее и не отсвечивать. Во всяком случае, после пары коротких артударов вражеские батареи больше не беспокоили. Впрочем, наиболее убедительным, как подозревали саперы, был скромный биплан, круживший над вражескими позициями. Артиллерийский корректировщик. Видимо, нашлись у нас возможности подготовить площадку и подвести бензин самолетику.

Ближе к вечеру по радио передали, что роте придаётся понтонный парк. Только ждать его не надо, сам догонит. На осторожный вопрос Чистякова, сообщили, что парк должен сейчас проходить мимо Пальмиры, а где на самом деле он находится только Господь ведает. Связь с частями на марше неустойчивая. Промашка в пару сотен верст в ту или иную сторону дело неприятное, но уже привычное.

В чем плюс такого автономного рейда одной роты так это то, что Никифорову досталась индивидуальная палатка. А если быть честным, это Чистяков в свое время сумел выбить на всех своих офицеров такие походные персональные хоромы, да еще прихватил пару штук про запас. Так что, спали офицеры в относительном комфорте. Благо торцевые стенки палаток снимались, и брезентовый домик превращался в уютный навес, не жарко и крыша над головой.

Для Ивана Дмитриевича удобство компенсировалось отсутствием денщика. Увы, за все приходится платить. Петровича пришлось оставить с батальоном. Лишних нестроевых нет. Извольте, господин поручик, обходиться своими силами. Что ж все бытовые вопросы Никифоров свалил на каптенармуса, все равно взводные унтера выделяли дежурных солдат на хозяйственные нужды. Стирка тоже на хозяйственниках. Горячая вода в это время года и этом климате не требуется, механическая бритва не требует намыливания, работает и насухо. Только одеколоном сбрызнуть, и свеж как огурчик. Жить можно.

Впервые с момента как батальон сняли с работ под Мосулом, выспался Иван Дмитриевич хорошо. Как отрубился, так проспал всю ночь. Зато на рассвете вместо будильника всех поднял грохот взрывов. Выскочив из палатки в исподнем, но со штурмовой винтовкой, поручик заслышал гул с небес. На восток уходили самолеты. Подскочил не один Никифоров, лагерь саперов напоминал развороченный муравейник. Большинство солдат щеголяли явно неполным комплектом обмундирования, не все в штанах, точнее говоря. Выделялся только взводный старший унтер Генералов. Этот несгибаемый сверхсрочник с невозмутимым видом созерцал зарево и клубы дыма на горизонте.

— Стоит строить людей, Ваше благородие? — обратился он к Никифорову.

— Не спеши, Антон Капитонович, и побудку можно не трубить, только поваров подстегнуть стоит, — с этим человеком Никифоров мог себе позволить такое неуставное уважительное обращение. Генералов в свою очередь границы дозволенного не переступал, после того случая у моста явно выделял Ивана Дмитриевича среди остальных офицеров.