Морье Дю - Стеклодувы
– Мы д-должны быть т-тверды в одном, – объявил Мишель примерно за неделю до первичных выборов. – Мы должны проследить, чтобы н-ни одному священнику, ни одному бывшему аристократу н-не было разрешено принять участие в голосовании.
– А как быть с теми священниками, которые присягнули конституции? спросил Франсуа.
– П-пусть присягают, сколько им угодно, – ответил мой брат. – Мы все равно их не допустим. Но на всякий случай соберем отряды национальной гвардии, пройдемся по всем приходам и обеспечим, чтобы каждый избиратель эту клятву принес.
В одно из воскресений – как мне помнится, это было последнее воскресенье накануне выборов, – национальные гвардейцы из Плесси-Дорен и нескольких соседних приходов собрались на нашем заводском дворе. Большой отряд численностью около восьмидесяти человек под началом Андре Делаланда, которого Мишель к тому времени сделал командиром, отправился в путь с целью заставить каждого будущего избирателя принести присягу конституции.
Ни один приход, ни одна коммуна не смели противиться этому насилию, хотя отдельные протесты были: находились смельчаки, которые говорили, что национальная гвардия не имеет права силой заставлять верноподданного гражданина приносить присягу.
– Ч-черта с два они верноподданные, – говорил Мишель. – Вот начнем считать голоса, тогда и увидим, кто верноподданный, а кто нет.
Открытое собрание, посвященное выборам, состоялось в церкви в Голле двадцать шестого августа. Мне позволили на нем присутствовать, но я все-таки старалась держаться в тени. Беспорядки начались с первой же минуты.
Председательствовать на собрании предложили мсье Монлиберу, мэру Голля, которому эта честь принадлежала по праву возраста и занимаемого положения. Однако это вызвало громкий протест со стороны моих мужчин – Мишеля и Франсуа.
– Он аристократ! – кричал Франсуа. – Он не имеет права здесь находиться.
– Вот т-такие, как он, – вторил ему Мишель, – д-довели страну до ее теперешнего положения. Он уже один раз изменил своим убеждениям, сменил шкуру. Что мешает ему сделать это еще раз?
Недостаток Мишеля – его заикание – очень мешал ему на таких собраниях, причем он отнюдь не отличался самообладанием – шепот и смешки, которые раздавались в разных концах церкви, выводили его из себя. Меня сразу же бросило в жар от стыда, тем более, что в этот момент из ризницы вышел кюре Голля в сопровождении своих коллег из Уаньи и Сент-Ажиля. Мишель и Франсуа стали махать над головой какими-то документами и кричать: "Здесь не место священникам! Пусть они убираются… Здесь им не место!".
Голльский кюре, человек, судя по всему, довольно мягкий, стоял на ступеньках алтаря.
– Те представители духовного сословия, которые принесли присягу, имеют полное право находиться на собрании, – отвечал он.
– Нам здесь не нужны болваны вроде тебя, – орал Мишель, – убирайся отсюда вон, иди и жри свой суп.
На секунду все смолкли, словно объятые ужасом. Затем снова поднялся крик.
Люди старшего поколения стали возражать, тогда как молодые орали, выкрикивали язвительные замечания, и буквально через несколько минут все три священника с достоинством удалились, несомненно, опасаясь того, что их присутствие может привести к насильственным действиям.
От стыда у меня пылали веки, мне так хотелось, чтобы Мишель и Франсуа перестали бесноваться. Наконец председателем вместо мэра был назначен некий мсье Виллет, который и занял председательское место, обратившись с упреком к "некоторым из присутствующих, которые изгнали с настоящего собрания верных патриотов".
– Нет такого закона, который запрещал бы присягнувшим конституции священникам принимать участие в выборах, – объявил он, – равно как и тем, кто прежде принадлежал к аристократии.
Его слова были встречены приветственными криками с одной стороны и протестами, вернее, свистками, со стороны моих мужчин и их сторонников. Однако с помощью голосования – методом поднятия рук – собрание высказалось за изгнание бывших аристократов, и мэр Монлибер с сыном и еще несколькими "бывшими" были вынуждены покинуть церковь.
После этого все было спокойно, до того момента, пока избиратели не начали опускать в принесенную урну бюллетени, на которых каждый из них должен был написать свое имя. Виллет, председательствовавший на собрании, только что собирался отнести урну к поверщикам, которые должны были подсчитывать голоса, когда я увидела, как Мишель подтолкнул локтем моего мужа. Франсуа вскочил на ноги и выхватил урну у председателя.
– Ваши функции на этом заканчиваются, – закричал он. – Подсчет бюллетеней не входит в обязанности председателя. Этим занимаются поверщики.
Он тут же отнес урну в ризницу, где ожидали поверщики – все до одного члены национальной гвардии, – и я задавала себе вопрос, сколько бюллетеней побывают в руках брата и мужа, прежде чем они поступят к поверщикам. Я сидела молча, потрясенная тем, что увидела. Слова "свобода, равенство и братство" были так далеки от того, что здесь происходило. Никто не протестовал. Даже председатель Виллет, ошеломленный и недоумевающий, сидел, не шевелясь.
Они заслуживают такого обращения, говорила я себе, чтобы успокоить свою совесть. Ведь половина избирателей не умеют ни читать, ни писать, и нужно, чтобы кто-то подумал за них, помог им принять решение.
Муж вернулся и сел рядом с Мишелем. Они посоветовались, и после этого Франсуа окликнул Анри Дарланжа из прихода Гран-Борд, велев ему подойти. Послышалось шарканье ног, и перед ними встал по стойке смирно испуганный человек.
– У нас есть сведения, – сказал мой муж, – что ты прячешь у себя в доме двух бывших аристократов, у которых нет паспортов, зато есть оружие.
– В этом нет ни слова правды, – отвечал Дарланж, который баллотировался в выборщики. – Пожалуйста, вы можете обыскать весь мой дом и даже весь приход.
Мишель и Франсуа снова посоветовались, и после этого потребовали, чтобы мэр города Голля мсье Монлибер снова предстал перед собранием. Я отлично понимала, что приказания отдает Мишель, тогда как мой муж исполняет при нем всего лишь роль рупора.
– Гражданин мэр, – обратился к нему Франсуа, – вы слышали, что этот человек, Анри Дарланж, отрицает наличие в его доме посторонних людей и спрятанного оружия. Генерал-адъютант национальной гвардии Мишель Бюссон-Шалуар приказывает вам немедленно отправиться в Гран-Борд и произвести обыск у него в доме. Работа настоящего заседания не может продолжаться, пока это не будет сделано.
Едва он закончил говорить, как двери распахнулись, и в церковь вступил большой отряд национальной гвардии, около шестидесяти человек, состоявший исключительно из рабочих Шен-Бидо.
Я начинала понимать, что задумали мои мужчины. На всех выборщиков, придерживавшихся умеренных взглядов, должно быть брошено подозрение, неважно, справедливое или нет. Если человек будет запятнан, никто уже не осмелится за него голосовать. Таким образом будет расчищен путь для прогрессистов.
– По какому праву… – начал мэр, однако Мишель, встав со своего места и подойдя к Анри Дарланжу, перебил его.
– П-по праву сильного, – отрезал он. – Следуйте за гвардией, – и, обращаясь к Дарланжу, велел: – Давай свои ключи.
Ключи были ему вручены без единого слова. Франсуа четким голосом отджал команду, и вот Мишель, Франсуа, мэр и между ними Дарланж вышли из церкви под эскортом национальных гвардейцев.
Собрание в смущении разошлось. Будущие выборщики стояли на месте, не зная, что им делать, в большинстве своем слишком испуганные, чтобы что-нибудь предпринять. Я видела, как возле церкви одна женщина бросилась к своему мужу и спрашивала его, обливаясь слезами, не посадят ли их в тюрьму.
Я пошла в мэрию и села там, не зная, что делать и ожидая развития событий. Возле мэрии стояли часовые, наши же рабочие, одетые в форму. Никто из жителей Голля не смел к ним приблизиться.
Наконец процессия возвратилась. У Анри Дарланжа руки были связаны за спиной, так же, как и у двух других – это, по-видимому, были его гости или постояльцы, – которые казались еще более испуганными, чем он сам.
Тут же организовали разбирательство, и мэра заставили допраишивать арестованных. Было совершенно очевидно, даже мне, не имеющей ни малейшего понятия о законах, что ни один из этих людей не сделал ничего плохого. Оружия в доме не обнаружили. Эти люди не имели никакого отношения к аристократам. Мсье Виллет, который председательствовал на собрании в церкви, выступил в их защиту.
– Если вы находитесь в сговоре с этими людьми, – сказал Мишель, имейте мужество п-признаться в этом или замолчите.
И жесты, и тон голоса внушали мне опасение, что может случиться наихудшее, что этих несчастных выведут на улицу и повесят. Они тоже этого боялись. Это было видно по их глазам.
Мишель позвал Андре Делаланда, одного из командиров гвардии.