Олег Измеров - Ответ Империи
Более того, стремление каждого к личному самоутверждению, ставшее основной моралью нынешнего общества, ведет к тому, что любая борьба мнений в Интернете из поиска истины превращается в борьбу личностей или групп за место в информационном пространстве. Чем дальше идет спор, тем менее важно, зачем он был начат, тем важнее своим постингом стать на голову противника; и так до тех пор, пока демократический обмен мнениями окончательно не превращается в срач.
В довершение всего, годы свободного виртуального общения сограждан привели к привычке отрывать свое "Я" физическое от "Я" сетевого. Юзер почувствовал себя Фантомасом, который может в любой момент натянуть на себя любое "Я", что угодно с ним сделать и заменить другим, а если надо — наплодить сразу целый десяток. Возможность изгаляться над собственным сетевым "Я" приучила относиться с пренебрежением и к сетевому "Я" окружающих, и эта привычка к безответственности будет подсознательно переноситься на любые инструменты виртуального общения, даже если там не будет анонимности.
И если мы, находясь в здравом уме и твердой памяти, хотим сделать из этой виртуальной помойки инструмент общественного самоуправления, то у нас только два варианта. Либо придется снова привести всех пользователей и-димокраси к стандарту добропорядочного советского человека, либо надо плюнуть на принципы и пользоваться этой непосредственной интернет-демократией как красивым прикрытием волюнтаризма, что тоже есть выход.
Внезапно ожил телефон. Резкая электронная трель оборвала речь немецкого офицера из разведшколы: Виктор надавил на паузу на телевизорном пульте. Хорошо останавливать немцев пультом, усмехнулся он про себя. Охранник снял трубку и спустя секунду протянул ее Виктору.
— Вас.
В трубке послышался голос Светланы.
— Виктор Сергеевич, вы еще не ложитесь спать?
— Нет. Смотрю кино.
— Вы не возражаете, если я к вам зайду уточнить кое-какие детали? А то гонять вас туда-сюда уже поздно.
"А инструкция это позволяет?" — подумал Виктор, но неожиданно для себя спросил:
— А вы еще работаете?
— Да… Надеюсь, что дома ругать не будут.
— Ну подходите, может, побыстрее разберемся.
Она появилась из-за застекленной двери прихожей, внеся с собой какую-то вечернюю свежесть и все тот же преследующий повсюду запах дымка от сжигаемых листьев. В овраге дачи и за запретами трудно проследить, подумал Виктор.
— Ну, как вы устроились?
— Великолепно.
— Хорошо, что не теряете чувство юмора.
— Абсолютно серьезно. По сравнению с положением секс-рабынь из бывшего Союза в Лондоне из нашей реальности мое положение можно считать королевским.
— Вы имеете в виду женщин — асоциальных элементов, выехавших за рубеж?
— Я имею в виду женщин, вывезенных обманом или насильно и которых избивают и заставляют отдаваться клиентам до тридцати раз в день. Таких данных о нашей реальности в досье нет?
— Вы хотите меня шокировать?
— Нет. Просто хочу объяснить, почему я не принял от Запада миллион, если такое поведение выглядит странным.
— У нас оно не выглядит странным. Что бы вы здесь больше всего хотели?
— Работать. Самое время работать. Понимаете, для нас на заводе в перестройку не колбаса была главное. Мы не колбасу требовали, черт с ней, яйца можно есть, курей, нашли бы что, все бы это наладилось. Нам, выученным работать, исследовать, приученным мечтать о завтрашнем дне, надо было самореализоваться. Внедрить изобретения, рацухи, создать, черт возьми, то, что лучше JVC, "Шарпа" или "Соньки". Надоело быть вторыми и третьими, хотелось быть первыми, как Королев, Курчатов, Попов, те, про кого писали книги, снимали кино, чьи портреты вешали в аудиториях института. Это была великая мечта инженера. Большинство в этом не признавалось, нескромно вроде, но в подсознании у всех это было — чтобы государство смогло взять от нас все, на что мы способны, для чего учились.
— Ну а как же очереди, все эти бытовые неудобства, дефицит…
— Светлана Викторовна, я вам вот что скажу. В конце перестройки приезжал к нам в Брянск один демократ… как же его звали-то… а, вспомнил: Артем Тарасов. Первый легальный миллионер. Он куда-то там выдвигался. Ну так вот, он ведь не колбасу нам обещал! И даже не черную икру всем! Он обещал такой строй, где в человеке ценят новатора. О швейной машине нам рассказывал, которая шьет взад, вперед, вбок, чуть ли не фанеру, еще про что-то, сейчас уже не помню… Народ чуть не на руках его носил.
— А потом?
— А после реформы о нем не слышно стало, не знаю уже. Но вот что главное: Вот здесь, у вас, я увидел то, что он нам тогда обещал, такой строй, общество свободного труда. Он обещал, а вы это здесь сделали. Вот теперь, при такой жизни, только работать. Машины создавать, дороги высокоскоростные строить на триста, на пятьсот километров в час.
— А дороги-то зачем? — удивилась Светлана, и, по-видмому, искренне.
— Ну как же?.. Ну, вот, что с Китаем сейчас подписывают, и вообще… Мобильность-то населения повышается.
— А, это… Но это в основном технология на экспорт, у нас ее развивать не будут. Нерационально.
— В смысле, дорого?
— Не дорого, а нерационально. Помните, в шестидесятых сверхзвуковые пассажирские самолеты делали? Ту-144, "Конкорд"… Они не прижились. Нерационально.
— Постойте, но как же Франция, Германия, Япония, тот же Китай…
— Но это когда начиналось-то? Альтернативы физической мобильности в то время просто не было. Поэтому за рубежом создали из этой мобильности культ, ввели ее в экономическую теорию, чтобы оправдать развитие огромной технической структуры скоростных железных дорог, которая сама себя лоббирует. А теперь посмотрите на Россию. У нас огромные пространства и людей на них мало. Вы представляете, сколько надо строить дорог, и с какой скоростью ездить, чтобы человек смог наши необятные пространства охватить? Здесь нужна иная технология, когда человек в долю секунды перемещается в любое место Союза.
— И вы ее нашли? — ахнул Виктор.
"Так может… так может, и по времени они перемещают?!"
Светлана улыбнулась.
— Конечно, нашли. Компьютерные сети. Основной транспорт будущего. Человек, не выходя из дома, не выезжая за город, может в любой момент перелететь и в Магадан, и в Ригу, и в Ташкент. Он может так ездить в командировки, посещать строительные объекты — а уже есть такая технология телекамер через сети, — может присуствовать на совещаниях, делать чертежи машин в десятках организаций, разбросанных по стране, управлять огронмыми фирмами, и даже ставить опыты — ведь основную часть информации ученым теперь дают не личные наблюдения, а сигналы приборов. А сигналы можно передать по сети куда угодно, и обрабатывать где угодно.
— Но ведь не все же так можно решить. Например, вживую съездить к родственникам, да и на юг… На море не будешь просто смотреть.
— Если надо срочно к родственникам, у нас удешевляют авиаперевозки. Первые пассажирские машины у нас строили на основе бомбардировщиков и военно-транспортных самолетов, а сейчас основное — это экономичность. А на юг главное правильно организовать сервис. Раньше человек мучился несколько суток в вагоне, теперь, войдя в поезд, он начинает отдыхать. Ездят же люди в круизы на теплоходах по Волге или Днепру, там вообще медленно, но они отдыхают, я сама так с детьми ездила. Купались на каждой стоянке, сколько городов новых повидали…
— Мне тоже доводилось. Красивые места в России…
— Вот, как только человек садится в поезд — это для него железнодорожный круиз в двухэтажных вагонах. Даже питание каждому по диете определяют, как в ведомственной поликлинике врачи указали. Компьютерные сети в умелых руках — это все. Только важно четко разделить, где вопрос решает переброска информации, а где человек должен остаться человеком, живым, чувствующим, а не уходить в почтовые романы. Культура здесь еще не сказала своего последнего слова.
— М-да. Скажите честно, зачем вам при всем при этом неандерталец из капиталистического прошлого? Кроме научного интереса и проверочных мероприятий, каких вшей он с собой завез?
— Вот вы как… А я только что хотела вас спросить, как вы смотрите на перспективы демократизации СССР. Без развала страны, конечно.
"Провокационный вопрос? Или… А что меня провоцировать? Я вообще-то тут из демократической страны, значит, как честный гражданин, в демократию просто не могу не верить."
— А что, знаете, у вас получится. Вы только, пожалуйста, как японцы говорят, лица своего не теряйте. Демократия — это не право личности, это право личностей уживаться вместе, рассудить по справедливости… Это, это… как вам сказать, это диктатура закона, ума и совести; этими тремя вещами невозможно злоупотребить.
