Андрей Валентинов - Несущий Свет
– Позвольте, а кольцо? Мой перстень, помните? – Арцеулов вновь увидел странное свечение, лунный диск в морозном небе и смутный образ, мелькнувший внутри серебряного ободка.
– Волшебное кольцо – сквозной образ всей мировой мифологии, – пожал плечами Соломатин. – Возьмите хотя бы Нибелунгов. Оперу помните? А насчет вашего кольца… Говорят, у дхаров было что-то подобное – Перстень Вагров. Правда, я потом уточнил. Это, вероятно, все же не он: в кольце Вагров был большой светящийся камень…
В этих словах Косухину послышалось что-то знакомое. Ну да! Карно говорил, что такой камень был в перстне Артура!
– Кольцо любопытное, – заключил Родион Геннадиевич. – Как ученый, могу предложить отдать его в серьезную лабораторию. А вот как потомок жрецов-хармэ…
Он помолчал секунду-другую, а затем медленно произнес:
– Храните его, и не дай Всевышний, чтоб оно попало в злые руки. Ни я, ни вы не знаем и сотой доли возможностей этого перстня. Если же кто-то будет не только зол, но и проницателен – то да поможет всем нам Высокое Небо…
Степа и Арцеулов невольно переглянулись. Кольцо, которое носил Берг, было другим, но оба почувствовали тревогу.
– А камень? – Арцеулов кивнул на странную находку, лежавшую на столе.
– Как ученый, – Соломатин усмехнулся, – могу предположить, что это обычный атрибут жреческих обрядов. Когда-то он был частью какого-то изделия, затем его достаточно грубо извлекли оттуда и использовали уже отдельно. Химический состав определить не берусь: я не химик и не геолог. У дхаров было нечто подобное…
– А как они использовались? Покажите! – Ростислав даже вскочил со стула, словно ожидая увидеть чудо. Но бывший учитель развел руками:
– Ученый на этом умолкает. Впрочем, если желаете познакомиться с примером древнедхарских обрядов, которые есть не что иное, как грубое суеверие, порожденное веками эксплуатации, то пожалуйста…
Он резко бросил вперед руку. Ладонь застыла прямо над камнем. Глаза закрылись, губы стали что-то негромко шептать.
Вначале ничего не изменилось, и Косухину даже стало неловко за товарища Соломатина, который пошел на поводу у реакционных традиций, – как вдруг поверхность камня стала светлеть. Серый цвет исчез, и камень на какое-то мгновение стал прозрачным. Но это длилось недолго: поверхность стала наливаться густой синевой, откуда-то из глубины засветились маленькие яркие огоньки, и в комнате словно повеял сильный теплый ветер…
– Где-то так… – Родион Геннадиевич опустил руку, и все исчезло. Камень стал прежним – серым, невыразительным, ничем не интересным.
– Это использовалось для простейших магических действий. Снятие сглаза, порчи… Любопытно, но покуда совершенно не исследовано…
Арцеулов не отрывал взгляда от камня. Снятие сглаза, порчи… Наташа потеряла память…
– А память это возвращает? – похоже, Косухин подумал о том же.
Соломатин даже растерялся:
– Товарищи, о чем вы? Если человек потерял память, следует обратиться к врачу, а не к знахарю! Это же суеверия, фольклор!.. Да, если память потеряна вследствие магических действий, жрецы-дхармэ применяли специальное заклинание, которое читалось над подобным камнем в присутствии пострадавшего. Вот, оно у меня записано. Я как раз готовлю работу по фольклору дхаров. Издательство «Академия» обещало напечатать…
Он порылся в бумагах, загромоздивших стол, и достал небольшой листок.
– Господа… то есть, товарищи. Предупреждаю, не вздумайте лечить кого-нибудь таким образом! Хармэ, конечно, знали какие-то медицинские приемы, но это опасно!
– Дайте взглянуть, сударь, – тон Арцеулова был настолько решителен, что бывший учитель немедленно отдал листок. – Я перепишу…
На улице оба долго молчали. Арцеулов достал папиросы, и это несколько разрядило обстановку:
– Думаешь, поможет? – безнадежным тоном поинтересовался Косухин. – Ведь Соломатин прав: тут врач нужен.
– Не знаю… Чем нечистый не шутит! Жаль, не удалось прочесть таблички. Я, признаться, надеялся…
– На что? – Степа уже немного пришел в себя. – Знаешь, Ростислав, ты действительно, чердынь-калуга, интеллигент! Нахватался всякой чертовщины! При чем тут этот, чердынь-калуга, фольклор! Вот уедешь к своим эмигрантам во Францию, там хоть всю жизнь этим занимайся!
– Я так и сделаю, Степан…
Косухин покачал головой:
– Что ты, что Тэд! Помешались на артефактах, язви их! Тут такие дела… Ладно, давай-ка о Берге…
Арцеулов понимал, что спорить со Степой бессмысленно.
– О Берге… Берг, судя по всему в Столице. Я его не видел, но проследил Гастона. Они живут легально, стоят на большевистском довольствии
– через Цекубу. Знаете такую контору?
Степа кивнул. Значит Берг, ненавидевший большевиков, благополучно получает паек от пролетарского государства!..
– Они квартируют в особняке на Арбате. Там охрана, черный вход заколочен, в окна не влезть: решетки. Берг, насколько я понял, из дому не выходит, все дела ведет Сен-Луи. Ваши предложения, товарищ комполка?
Степа начал быстро соображать. В ЧК заявлять бессмысленно: Берг и так под их охраной. Выходит, кому-то здесь очень понадобился этот белогвардеец! Колька Лунин говорил, что создается группа Цандера по эфирным полетам…
– А пойдем к этому Бергу в гости! – решил он. – Спросим. Здесь, чердынь-калуга, он своих беляков не вызовет!
– Он вызовет солдат из 305-го полка, – невесело усмехнулся Арцеулов.
– Нас могут просто не пустить, Степан! Здесь играют по-крупному, наши жизни для них – пустяк!
Арцеулов был прав. В Столице Берг еще более недоступен, чем в Париже. Значит Лунин не ошибся, измена где-то очень высоко, возле самого верха!
– Я все равно туда войду! – Косухин упрямо мотнул головой. – Говори адрес!
Арцеулов на миг задумался. Берга упускать нельзя. Наташин дядя что-то знает – и не только о «Мономахе» и Тускуле…
– Хорошо! Мы пойдем туда. Но надо все продумать. Мне нужен день. Согласны?
Косухин взглянул на своего приятеля. Беляк был серьезен. Степа понял, что Арцеулов говорит правду: он что-то придумает. Что ж, лишний день не помешает…
– Добро, Слава… Сходим послезавтра. Он мне скажет о Николае!..
Ростислав кивнул.
– Встретимся послезавтра вечером. К Лунину заходить не буду – увидимся в шесть у Большого театра. Где Большой театр, знаете?
– Ну беляк, за кого ты меня, чердынь-калуга, держишь! – возмутился Степа. – Да я в театре этом почаще тебя бывал!
Это была чистая правда, хотя Косухин бывал не на спектаклях, а на конференциях и съездах, которые проводились именно там.
Арцеулов не стал спорить. Образ краснопузого Степы – завсегдатая классического балета его изрядно позабавил.
Они расстались у потрескавшегося гипсового монстра – памятника, поставленного в честь великого бунтаря Стеньки Разина. Косухин остался один…
Лунина дома не было. Он появился под вечер, едва держась на ногах от усталости: здоровье после тифа возвращалось медленно. Пили заваренный Степой морковный чай с сахарином, Колька молчал, курил и хмурился. Косухин порывался спросить друга, но сдерживал себя.
– Ладно, уклонист, поговорим, – Лунин допив чай, поставил пустой стакан вверх дном – давняя привычка выходца из рабочих предместий. – Ввязался ты, Степан…
– Почему уклонист? – шутки шутками, а верность генеральной линии была превыше всего.
– Именно уклонист! Ты за какую платформу выступал? За Троцкого? Значит, против партии.
Степа даже задохнулся от возмущения:
– Колька, да ты чего? Ведь дискуссия была! Согласно уставу!
– Старому уставу, – усмехнулся Лунин. – Решения десятого съезда помнишь? Принадлежность к фракции автоматически ставит вне партии. Усек?
Это решение было принято как раз тогда, когда двести делегатов съезда шли по кронштадтскому льду…
– Всех таких, как ты, героев, решено перевести подальше от Столицы – чтоб остыли. Тебя – одного из первых. Понял?
О чем-то подобном Косухин уже догадывался. Разговор с товарищем Чудовым был, похоже, чем-то вроде пробного шара.
– Если учесть, что ты был не из самых знаменитых, такое внимание неспроста. Ладно, чего-нибудь еще вспомнил?
Степа на миг задумался. Рассказать об этом, сладкоголосом?
– Вот чего, Николай. Тут, в общем, такая, чердынь-калуга, петрушка… Когда мы были на полигоне, на Челкеле, то получили радиограмму…
Лунин слушал, не перебивая, и время от времени кивал, словно все это ему известно.
– Понял, – подытожил он. – Этот тип пытался сорвать старт, потом был в монастыре, разговаривал с тобой и Натальей Берг. Конец большевикам обещал, значит? Да, интересно… Лица, говоришь, не запомнил?..
– Нет… – Степа еще раз вспомнил Челкель. Лицо того, кто прилетел на «Ньюпоре», казалось каким-то серым пятном. Оно словно постоянно меняло образ, расплывалось, запомнились лишь странные светлые глаза…
– А голос, значит, знаком? Но ты его не узнал?
