Константин Калбазов - Мы наш, мы новый…
В час, на который было назначено наступление японской армии, русская артиллерия замолчала. Молчали и орудия армии Страны восходящего солнца. Штаб Ноги сейчас походил на растревоженный улей, раздавались зуммеры телефонов, вбегали и выбегали вестовые, отовсюду звучали голоса, иные на повышенных тонах, другие тихо, а были и такие, что походили скорее на шепот. Кодама замер перед столом с расстеленной картой, сжав кулаки и перекатывая желваки. Столько усилий было приложено для организации этого наступления, а тут вдруг русские сами решили наступать. Будь это известно раньше – можно было бы подготовиться к обороне, а затем, измотав противника, перейти в контрнаступление. Сколько же русским подвезли подкреплений, что они решили наступать? А может, они просто не думают, что перед ними стоит стотысячная армия, полагая, что здесь сосредоточено не больше трех дивизий? При поддержке на флангах флота они вполне могли бы рассчитывать на успех. Вот только японцы тоже не сидели сложа руки и готовились к наступлению. Сейчас под огнем приходится вносить коррективы, менять диспозицию, оттягивать лишние войска, чтобы встретить наступающие русские цепи: излишняя концентрация войск в первой линии – это большие потери. Если русские решились атаковать, то необходимо нанести максимальный урон, заплатив за это как можно меньшую цену, чтобы достало сил для развития наступления до самого Порт-Артура.
Орудия русских замолчали. Кодама ждет сведений о начале наступления русских, но ничего подобного. Сведений поступает великое множество – складывается такое впечатление, что каждый офицер в звании от майора решил обозначить свою ценность или просто засветиться перед командованием, но ни в одном не говорится о начавшейся атаке. Что это было? Постепенно до него доходит, что в основном это сведения о потерях. Больших потерях. Еще ни одно японское орудие не произвело ни единого выстрела, еще ни один японский солдат не шагнул за бруствер окопа, а их кровь уже обильно пролилась на эту землю.
Потери убитыми и ранеными в трех дивизиях первого эшелона дошли до двадцати пяти процентов. Потери второго – порядка десяти процентов, и ведь атаки еще не было. Однако менять что-либо поздно. Выхода иного просто нет, раз уж Кондратенко не хочет наступать. А такое количество орудий и использование флота могли говорить только о том, что операция не может проводиться силами одной только дивизии Фока. При мысли о том, что здесь может быть сосредоточен практически весь гарнизон Порт-Артура, Кодама хищно улыбнулся. Замечательно. Даже в этом случае они имеют трехкратное превосходство: не успели русские подвезти много войск, их и у Куропаткина недостаточно, просто каким-то образом им стало известно о готовящемся наступлении, и они решили его сорвать.
Решение принято сразу же, как сделалось понятно об отсутствии активности со стороны русских. Вновь потекли в передовые окопы стрелки, готовясь начать наступление. Батареи спешно приводились в порядок, чтобы обрушить свой огонь на противника. Окончательно рассвело, солнечные лучи разметали утреннюю дымку, и взмыли над землей аэростаты, чтобы вести корректировку артиллерийского огня. Прошло два часа после намеченного для начала артподготовки – и наконец воздух вздрогнул от залпа сотен орудий.
Нет, не хотят эти японцы ничему учиться. Опять притащили сюда аэростаты, на этот раз три, ну да людей у Кима хватит, главное – что они расположены в глубоком тылу, а здесь с войсками попроще: основная их масса выдвинута вперед. Вот аэростаты поползли вверх, значит, осталось недолго. Если удастся все сделать столь же скрытно, как это было и раньше, японцам еще предстоит поломать голову над тем, как защитники крепости умудрялись сбивать их аэростаты.
Выстрел! Резкий росчерк трассера. Расцветающий высоко в небе огненный цветок. Падающие на землю пылающие останки. Картина, повторившаяся трижды. Становится окончательно понятно, что имеет место русская диверсия, хотя способ остается неизвестным. И опять полуслепые японские артиллеристы против зрячих русских.
Ким быстро стекает с холма и прячет винтовку в заранее подготовленный тайник. Вот в его руках вместо оружия тяжелая поклажа, которую необходимо доставить домой. Конечно, есть возможность столкнуться с военным патрулем, но таковая есть всегда, и зачастую эти встречи очень опасны, так как все зависит от того, в каком настроении будут солдаты. Бывали случаи, и убивали, самого Кима не раз и не два избивали – просто так, походя, от делать нечего. Но парень терпел. Скрипел зубами, изнывал от клокотавшей в нем злобы, но терпел. И вот сегодня его терпение вознаграждено.
Японские собаки получают свое сполна. Ему удалось раздобыть точные сведения, а японцы пусть еще поищут своего вестового. Кстати, никакого самурайского духа в нем и близко не оказалось, раскололся очень быстро, да так тараторил, что Ким едва успевал понимать, о чем ему вещает пленник. Нет, жизнь это ему не спасло, а вот от дальнейших мучений, избавило.
– Эй, ты! А ну стой!
Недаром бабушка все время повторяла: никогда не думай о плохом – оно и не случится. Патруль. Трое всадников. Не иначе как услышали выстрел, а не увидеть полыхнувшего аэростата – это вообще слепым нужно быть. Свели ли они это воедино, пока непонятно, так что даже если и начнут мять бока, придется опять терпеть.
– Да, господин, – смиренно поклонившись, как и подобает перед солдатами великой Японии, откликнулся Ким.
– Ты кто такой? Откуда? Что тут делаешь? – сурово сдвинув брови, поинтересовался всадник с капральскими нашивками.
– Я – Арым, из Яньцзюанцзы, возвращаюсь домой. Я был носильщиком у солдат, а теперь меня отпустили домой. Сказали, чтобы возвращался, когда стрельбы не станет, а пока носильщики не нужны.
– А чего ты с холма спускался?
– Интересно было посмотреть, но оттуда ничего не видно. А когда в небе взорвалась эта штука, сильно испугался.
– Господин капрал, врет он все. Он русский шпион. Вы же видели, как и я, тот росчерк в небе – я уверен, что он был с этого холма. Скорее всего, какая-то шутиха, на которые китайцы такие мастера, а шару много и не надо – одной искры хватит.
– Этот – кореец.
– А какая разница? Позвольте поспрашивать эту свинью, как положено. Вот увидите, что я прав.
– Давай. Если окажешься прав, то награда обеспечена.
Ким, сжавшись в подобострастной позе, сильно замешанной на ужасе, охватившем бедного корейца, внутренне весь изготовился к схватке.
Эти что-то видели и, похоже, сделали правильные выводы. Знай они о существовании трассирующих пуль – тут же обо всем догадались бы, если даже без этой информации были близки к разгадке. Правда, будь здесь возможность разговаривать и решить таким образом хоть что-либо, можно было разбить эту теорию на раз. Здесь и слишком большое расстояние, на котором невозможно удержать точное прицеливание, чтобы попасть в такую маленькую цель, здесь и невозможность маленькой шутихи пролететь так далеко, а большая будет выглядеть иначе, здесь и отсутствие дымного шлейфа, и слишком низкая скорость шутихи. Одним словом, выдвинуть можно было очень много контраргументов, вот только кавалеристы и не думали интересоваться, возможно или невозможно: в том, что он имеет к этому отношение, они ничуть не сомневались. Ну ошибутся – и что с того? Одним недочеловеком больше, одним меньше – какая разница.
Ким понял, что на этот раз обойтись простыми тумаками не получится, а если так, то и изображать из себя увальня в дальнейшем нет никакого смысла. Главное – чтобы они все слезли с коней. Напрасные тревоги: как видно, фигура сильного молодого человека проступала, даже несмотря на развевающиеся свободные лохмотья. Все трое японских солдат спешились и быстро обступили корейца. Все, дальше тянуть нельзя, инициатива должна исходить именно от него – это непреложный закон противостояния одиночки группе.
Никаких столь любимых в восточных единоборствах стоек, перетекающих поз, выверенных, четких, красивых и завораживающих движений, походящих на странный притягивающий взор танец. Ничего близкого. Только смертоносная эффективность, скупые резкие движения, ничего лишнего, каждый удар направлен если не на мгновенную смерть, то как минимум на увечье, чтобы вывести противника из боя хотя бы кратковременно, – добить можно и позже.
Рука корейца, словно атакующая кобра, метнулась навстречу самому опасному из тройки. Почему он самый опасный? А на войне просто так, за красивые глазки, капралами не становятся, это по меньшей мере невыгодно офицерам, которые за своих капралов и сержантов держатся как за самое драгоценное имущество. Удар костяшками согнутых пальцев пришелся именно туда, куда и целил Ким, сдерживать его он не пытался, а потому в том, что у повалившегося на землю и хрипящего начальника патруля перебита трахея, даже не сомневался.
