Вперед в прошлое 7 (СИ) - Ратманов Денис
Мне все еще хотелось верить, что Лёха живой. Вдруг и правда телефонные хулиганы? Вдруг убили кого-то другого, и прямо сейчас Лёхины родители едут с опознания, везут радостные вести?
В принципе, смысла метаться нет, правильнее засесть за уроки. Так я и сделал. Бездумно посмотрел в алгебру, плюнул и побежал на школьную спортплощадку. Здесь, как и у нас, учились во вторую смену, и школьный двор звенел от детских голосов.
Было холодно. Физ-ра шла в спортзале, и Лекса-крепыша, сидящего на покрышке, я узнал издали. Вокруг, размахивая руками, ходил Егор. Олега, сына мента, не было, Алекса тоже.
— Эй, народ! — крикнул я издали и побежал к ним.
Приятели обернулись. Лекс встал с покрышки и подался мне навстречу.
— Это правда? — спросил я на бегу. — Про Лёху?
Парни переглянулись, поникли, и я понял: правда. Сбавил скорость, перешел на шаг и, пожимая протянутые руки, спросил:
— Как же так? Перестрелка?
Егор сжал челюсти и мотнул головой.
— Менты забили до смерти.
От неожиданности я остолбенел.
— Да ну, бред. Они же типа заодно?
Лекс дернул плечами и объяснил:
— Его вообще в Измайловском парке нашли в кустах, синего всего. Он там не должен быть, это далеко от замеса, понимаешь? Если бы его враги били, он возле Дома Советов и валялся бы. Ну, или где-то там.
Теперь я сел на покрышку, сплел пальцы.
— Думаешь, его забрали менты, избили, но перестарались, он умер или в отделении, или по дороге туда, и они просто избавились от тела, чтобы не иметь проблем?
— А как еще? — занервничал Егор, сплюнул. — Нет других вариантов. Только менты, чтоб их. И Олеженька помогать отказывается. Ничего не сделать, никто не будет наказан… — голос Егора задрожал, и я почувствовал его боль.
Парень отошел и принялся с остервенением избивать покрышку. Лекс молчал. Если бы не раздувающиеся ноздри, он казался бы мертвым.
— Мы с Лёхой дружим с яслей. Он как брат мне… — заговорил он, но его щека дернулась, он отвернулся, уперся локтями в колени и спрятал лицо в ладонях.
— Сдохните менты, суки! — бесновался Егор, охаживая покрышку ногами. — Сдохни! Сдохни! Сдохни!
Он подбежал к нам, ударил себя в грудь.
— А мы им гопников загоняли, план по раскрытиям делали! А они Лёху убили!
Я употребил самые яркие ругательства, выказывая отношение к случившемуся, после добавил:
— Насчет гопников. Это вы не для ментов делаете — для себя, для своих соседей. — Я кивнул на проходящую мимо модницу лет пятнадцати. — Для нее, вон.
Девчушка поймала мой взгляд, кокетливо пригладила волосы, забранные на макушке в хвост. После минутного молчания я спросил:
— Помощь нужна Лёхиным родителям?
Егор посмотрел на Лекса, тот дернул плечами, сморщил лоб.
— Не знаю. У него родители старые, им под шестьдесят, мне страшно к ним идти. Наверное, на покойника не так страшно будет смотреть.
— За помощь у нас Алекс отвечает, он скоро придет, и решим, — добавил Егор.
— Хреново, что они пожилые, — вздохнул я. — А еще дети у них есть?
Ответил Лекс-крепыш:
— Катя, сеструха Лёхина, ей тридцать с чем-то лет. У нее две дочки, одна на три года младше Лёхи, другой лет семь. Наверное, Катя уже приехала к родителям, она в Алтуфьево живет.
Плохо, очень плохо. К поздним детям родители всегда сильно привязываются, эти люди могут не пережить удар. Попытаться им внушить, что жизнь не закончилась? Попробую.
— Надо будет к ним пойти, — предложил я. — А то что ж за дружба получается…
Стало стыдно за то, что я Лёху заломал. Лучше бы он победил, порадовался бы хоть перед смертью. А то так расстроенным и умер.
Алекс из университета пришел раньше, дерганый и злой. Крепыш рассказал ему про ментов, он выслушал, катая желваки, и мы двинулись к родителям Лёхи.
Такие визиты всегда неприятны. Не знаю, кто как, я ощущаю вину за то… Да ни за что. За то, что жив, наверное. За то, что поглощен своими проблемами и Лёхин отец — совершенно седой, худой и морщинистый. Он выглядел на первый взгляд спокойным, только нижняя челюсть иногда дрожала. Даже не так — покойным он был, то есть почти мертвым. Рыдания матери и причитания сестры доносились из другой комнаты.
Я пошел туда, женщины повисли на мне, как на родном, и давай выть. Я утешал то одну, то другую. Говорил, чтобы берегли внуков, в них смысл. Уверял, что жизнь не кончилась, а они не слушали, им нужно было выплеснуть свою боль.
Как вышел из квартиры, не помню — сознание отгородилось от шквала обрушившихся на меня эмоций и отупело. Точнее, мы вышли вчетвером. Алекс держался. Лекс рыдал, перегнувшись через перила. Егор крепился, но был на грани.
Похороны назначили на послезавтра, на три часа дня. На кладбище я не поеду, зайду вечером, узнаю, что и как.
Простившись с парнями, я поплелся домой, чувствуя себя очень скверно.
Это я знаю Лёху пару дней, и то кошки всю грудину выскоблили, а для кого-то он сын, брат, друг. Трагедия больше не в том, что его не стало, а в том, как его не стало. Он умер страшной смертью от рук тех, кого считал своими. Его наверняка можно было спасти, он корчился и просил о помощи, но никто не захотел слышать. А потом его вывезли в парк, выбросили, как сбитое на дороге животное, и никто не понес и понесет наказание, потому что концов не найти: менты своих прикроют, а свидетелей припугнут.
Прокуратура заявление примет, но в конце концов ответственные лица разведут руками. Если бы убийство произошло в мирное время, подключив общественность и связи, заплатив кому нужно, можно было бы добиться справедливости. Сейчас было слишком много таких случаев. Революция пожирает своих детей, так было всегда. Единственный выход — никогда и ни за что не становиться дитем революции, и всех близким рассказать, насколько глупо — жертвовать собой. И ради кого? Это только кажется, что — ради себя и ради будущего, но на самом деле нет.
По пути домой я сбегал в магазин, купил молока, кефира и печенья с орехами, «Буратино». Мы с дедом поужинали, и я засел за уроки, но мысли снова и снова возвращались к завтрашнему дню. Так получилось, что я много надежд возложил на незнакомого человека — на Влада. Уже все распланировал, на помощь его рассчитываю, а вдруг он не придет? Если придет — вдруг соблазнится легкими деньгами и кинет меня? Если не кинет, вдруг будет ломить цену, а разницу — в карман, обвешивать или обсчитывать покупателей?
Как же сложно найти порядочного работника! До слез жаль, что дед прогнал ту женщину, с которой у них не сошлись политические взгляды. Торговать осталось в лучшем случае месяц — потом все фрукты закончатся, и нужно успеть наколотить деду на машину, а дальше мастерская Канальи будет кормить.
Скоро, очень скоро перестанут платить зарплату, а кое-где это уже началось, и придется заниматься бартером, благо на юге полно колхозов и совхозов, пищевых производств, а севернее — промышленных предприятий, продукция которых оказалась никому не нужной. А если кто-то в ней и нуждался, то не мог купить.
Если знать, кто в чем нуждается, менять одно на другое, другое — на третье, третье — на деньги, это золотое дно. Крошечного стартового капитала хватит, чтобы построить дом… Большой и просторный дом, где у каждого будет своя комната, с библиотекой и спортзалом.
А еще можно замутить кооперативный дом, только пока непонятно, как все это оформлять и потом — продавать квартиры. Нежилые помещения сейчас так вообще за копейки можно взять…
Мысль понеслась выше. Построить приют для детей, которые или согласны прекратить жить асоциально, или поддаются внушению, а значит, из можно исправить. Желающих обучить и выпустить в мир, создать целую армию новых людей, которые понемногу будут его менять
Имея средства, и банкротящиеся предприятия легко будет спасти. Заводы, пароходы, самолеты… Роллс-ройсы, «роллексы», Мальдивы. Это, конечно, круто, и, как ни смешно, реально, но — что дальше? Тогда, когда мое состояние привлечет хищников? Воевать с системой? Там, наверху, такая гниль, что только массовые расстрелы спасут Родину, и эта гниль, жадная до чужого добра, не остановится ни перед чем.
