Гарри Гаррисон - Кольца анаконды
— Рад познакомиться, полковник. Надеюсь, ваше выздоровление идет хорошо.
— Отлично, спасибо, сэр, — хриплым шепотом ответил тот.
— А на что вы хотите потратить золото нашей нации?
— На оружие, сэр. Современные винтовки, и притом заряжающиеся с казенника. — Он притронулся к своей шее. — Вроде той, что сделала это. С расстояния в сотни ярдов.
— Вы, сэр, — вспылил Пальмерстон, — вы считаете, что страна не смогла хорошо обеспечить свои войска?!
— Нет, сэр, я вовсе не подразумеваю этого. Я хочу сказать, что войска, в том числе и я, довольствовались статус‑кво и слишком мало думали о модернизации. Вам известно, что кое–кто из моих людей до сих пор пользуется тауэровскими мушкетами?
— Бурая Бесс выиграла не одну войну, — заметил герцог.
— Выиграла, сэр, в прошлом, сэр. Пятьдесят‑сто лет назад. Один из моих офицеров с презрением отозвался об этом оружии и зашел настолько далеко, что сказал — конечно, в шутку, — что предпочитает добрый английский лук. Куда более хорошее, более точное оружие, чем мушкет. И скорострельность в четыре раза выше. И не выпускает дыма, который выдает местоположение солдата.
— Изумительная шутка, — бросил Пальмерстон, рассерженный подобным легкомыслием. — И что, всегда ваши офицеры столь дерзки?
— Редко. Этот уже не повторит свою дерзость. Он погиб в сражении под Платсбергом.
— Вы упомянули только об оружии, — сказал лорд Рассел. — Не хотите ли заодно возложить вину на нашу мораль, на нашу организацию, на нашу способность сражаться?
— Поймите меня правильно, сэр. Я профессиональный солдат профессиональнейшей армии мира — и горжусь этим. Но, проще говоря, сражение выигрывают пули. Если враг выпустит в меня десять пуль за то время, которое требуется мне, чтобы выпустить одну, тогда он стоит десяти солдат. Откуда следует, что в бою речь о равенстве уже не идет. Сто против ста означает, что моя сотня против их тысячи. Таким образом бой не выиграешь.
— Выучка, вот что главное, — возразил герцог. — Выучка и мораль. У нас есть мораль, выучка и решимость сражаться и победить в любом уголке мира. Нерешительные люди не смогли бы построить эту Империю. Мы никогда не проигрывали и всегда будем выигрывать в будущем. Эту маленькую заминку мы преодолеем. Враг будет побит, и мы одержим победу. Нам доводилось проигрывать сражения, но мы никогда не проигрывали войны. Временная заминка ведет к будущей победе. Если враг будет молить о мире, мы можем снизойти к нему. Но только с тем, чтобы в будущем вернуться еще большими силами. В конце концов нас ждет триумф.
Он сердито огляделся, ожидая, когда кто–нибудь возразит.
Воцарилось тягостное молчание, и все с радостью восприняли объявление о прибытии Ее Величества. Обернувшись, они поклонились, когда она прошла к своему трону. Королева Виктория оделась во все черное, с черными перчатками и черной вуалеткой: она оплакивает и будет вечно оплакивать своего любимого Альберта. С момента его смерти она все более и более опускается. Одутловатое лицо покрылось пигментными пятнами, она еще больше располнела. Придворные уже начали беспокоиться о ее рассудке. Королева кивнула герцогу Кембриджскому.
— Как я понимаю, это вы созвали данную встречу?
— Совершенно верно. Надо обсудить вопросы политики, и притом серьезные. Но сперва, если позволите, я бы хотел, чтобы вы лично услышали донесение о ходе этой войны, подействовавшее на меня, как не смогла бы подействовать никакая депеша или письменный приказ. Устный доклад человека, сражавшегося в этой войне. Полковника Дюпуя.
— Что ж, тогда говорите. Как идет война, полковник?
— Сожалею, мэм, но я принес только дурные вести.
— Я не сомневалась! — пронзительным голосом вскинулась она. — Последнее время чересчур много дурных вестей, чересчур много.
— Глубоко сожалею, что должен усугубить ваше огорчение. Уверяю вас, солдаты и матросы Вашего Величества сражались весьма доблестно. Но на суше у противника было превосходство в артиллерии, а в море невероятное превосходство в технике. Уверяю Ваше Величество, что отважные люди приложили все силы, храбрости у них хватало, но суть войны заключается…
Голос полковника охрип еще сильнее, и он прикоснулся к шее кончиками пальцев, будто хотел утихомирить боль. Королева подняла руку.
— Довольно! Этот человек ранен, ему нужна медицинская помощь, а не аудиенция королевы. Пусть полковнику помогут, позаботьтесь, чтобы он отдохнул. Нам больно видеть, что отважный человек, пострадавший за свою страну, находится в столь затруднительном положении.
Она молчала, пока полковник на дрожащих ногах пятился из комнаты, затем обрушилась на герцога:
— Вы имбецил! Вы привели этого человека сюда, чтобы смутить нас, чтобы доказать какую–то смутную, непонятную точку зрения, которая совершенно не ясна мне! Да будет вам известно, мы отнюдь не находим это забавным.
Ее гнев никоим образом не смутил герцога Кембриджского.
— Не смутную, дорогая кузина, а мучительно ясную. В этой войне мы зашли в тупик и несем большие потери на Северном фронте. Я хочу, чтобы ваш премьер‑министр и его Кабинет очень хорошо усвоили этот факт. А у меня есть даже более дурные новости. Похоже, эта колониальная война распространяется. У нас имеются донесения о том, что полки Конфедерации присоединились к Союзу в нападении на наши войска.
— Этого не может быть! — воскликнула королева Виктория с исказившимся от гнева лицом.
— Это правда.
— Не могут же они быть так двуличны! Эта война разразилась из–за двух несчастных дипломатов, все еще находящихся в руках врага. А когда мы встали на их защиту, они повели себя коварно, как янки. Вы говорите, что они объединились, чтобы воспротивиться нашей воле?
— Объединились. Быть может, это из–за отвлекающей атаки, которую мы провели на юге страны. Теперь нам этого не узнать.
За этим несообразным заявлением последовало молчание: никто не осмеливался раскрыть рта. Историю пишут сильные мира сего. Герцог заговорил снова, спокойно и вежливо:
— Итак, познакомившись со всеми фактами, мы можем определить курс дальнейших действий.
— Терпению моему приходит конец, — взвизгнула королева. — Скажите мне, что происходит!
— Надо принять решение. Решение очень простое. Мир или — в противном случае — более кровопролитная война.
Королева никогда не отличалась терпением, а сейчас оно и вовсе подошло к концу, и она заверещала:
— Вы говорите о мире после унижения, которое мы претерпели? Вы говорите о мире с этими колониальными тварями, которые убили моего дорогого Альберта?! Неужели мы, величайшая империя всех времен, должны унизиться перед этими захолустными повстанцами, этими свиньями?!
— Нам вовсе нет нужды унижаться, но мы должны поразмыслить о мирных переговорах.
— Никогда! А вы, джентльмены Кабинета, вы слышали, что я сказала.
Лорд Пальмерстон помешкал, прежде чем ответить.
— Полагаю, я выражу общее мнение, когда скажу, что герцог высказал ряд сильных доводов…
— Да неужто?! — вскричала королева пронзительным голосом, побагровев от гнева. — Но как быть со страной, как быть с людьми и их желанием преподать этим выскочкам незабываемый урок? Я выражаю мнение народа, когда говорю, что о сдаче не может быть и речи! Надо ведь принять во внимание и такую вещь, как гордость.
Герцог Кембриджский склонил голову в знак подчинения ее воле.
— Конечно, мы не сдадимся. Но одной лишь гордостью подобную войну не выиграешь. Если мы не идем на мир, то должны укрепиться для новых усилий. На море нам нужны броненосные корабли, а на суше — современное оружие. Следует воззвать к Империи о помощи, о людях, о деньгах, которые нам нужны для создания вооруженных сил, без каковых нам не одержать окончательной победы.
Лорд Джон Рассел заставил себя заговорить:
— Ваше Величество, если позволите. Настал момент величайшего решения, и следует взвесить все факты, спокойно и хладнокровно. Я твердо убежден, что между правительством Вашего Величества и этими Соединенными Штатами не должно быть затяжного конфликта. Мы происходим от общего корня, говорим на одном языке. Несомненно, надо подумать и о мире, а не только о войне. — Поклонившись, он отступил назад.
Гладстон представлял, какого порядка суммы нужны для продолжения войны, а также знал, насколько истощена казна. Здесь он не посмел об этом заговорить, но бросил умоляющий взгляд на Пальмерстона. Премьер‑министр мрачно кивнул.
— Ваше Величество, мы должны принять во внимание сказанное лордом Расселом. Мы также должны подумать о финансовых затратах на то, о чем говорим. А они превосходят пределы разумного. Полагаю, что мы должны рассмотреть все открывающиеся возможности. Можно начать переговоры о справедливом мире, подразумевая, что, может быть, придется принести извинения…
