Андрей Архипов - Поветлужье
А наутро она, с трудом поднявшись из-за пронзающего ее холода, стала рубить буртасской саблей длинные тяжелые ветви елей, связывая их вместе оставшимися полосками материи. Наскоро попив горячей воды, она покидала в котомку найденную еду, засунула туда котелок и стала перекладывать на волокушу Тимку. Прихомутав того под мышки к ветвям, Радка взялась за толстый ствол и, напрягшись, сдернула груз с места. А дальше овражки и перелески, ручейки и прибрежный песок слились в сплошную муть перед глазами. Правый берег Ветлуги был в этом месте крутым, и местами приходилось идти в обход, потому что глубокая вода подступала к самому обрыву. Радка постоянно отбегала вперед, проверяла путь и опять впрягалась в волокуши, взявшись за перекрученные жгутами буртасские штаны, привязанные к веткам. Умаявшись с самого начала дергать за еловые стволы и засаживать занозы в ладони, она вернулась к костру и сняла с окоченевших тел нижние портки, соорудив из них что-то типа упряжи. Дело пошло веселее, однако радости не было, Тимка всю дорогу лежал бледный и почти не приходил в сознание. Он потерял много крови, а задело ли лезвие при этом что-то важное, Радка знать не могла. Поэтому и волокла из последних сил на себе раненого поближе к нижнему отяцкому поселению. Только там она могла бы позвать на помощь. Про настигшую их беду никто знать не мог, искать охотника и двух детей не стали бы еще долго. Седмицу или две, как водится. А Тимка вряд ли бы дожил до этого времени. О том же, что стало с ее отцом, Радка даже думать не хотела. Сердце сразу начинало биться, глаза наливались непрошеными слезами, из-за чего прибрежная дорога расплывалась мутными пятнами, а ноги начинали спотыкаться о корни деревьев и цепляться за низкие ветки кустов.
Отдышавшись, Радка впряглась и продолжила свой путь по кромке прибрежного песка. Привычная тяжесть навалилась на одеревеневшие плечи, еловые ветки мерно шуршали за спиной. В шорох задевающих о мокрый песок еловых колючих рук вплелся мерный плеск на воде. Ватная от усталости голова даже не осознала чужеродности новых звуков, и она отпрянула в сторону, только когда сзади раздался скрежет чего-то тяжелого. Повернувшись, Радка оторопела, вглядевшись в клыкастое чудовище, вознесшееся в сажени над нею. Длинная вытянутая морда с разинутой пастью, раздвоенным языком и маленькими злыми глазами переходила в чешуйчатое, узкое тело темно-желтого оттенка. Книзу его шея утолщалась... и плавно расширялась в борта лодьи с поднятыми над ней рядами весел с каждой стороны. Поняв это, Радка всхлипнула и осела на берег. Рядом с хрустом вонзились разукрашенные сапоги, по щиколотку увязнув в прибрежном песке под грузом тяжелого тела.
— От и горка к остальному навару. Медяк к медяку, как речет умудренный люд. Гляньте, что за красна девица тут голышем расхаживает. А глаза яки раскосы — никак, местный народишко со степняками спутался... А потешит она плоть мою на остаток пути — с самого Новгорода бабы не было. Ну-ка, сотоварищи, кидайте сию дивчину ко мне за полог, а этого беспамятного в воду, пусть поплавает.
— Не дам! — Радка на четвереньках кинулась к Тимке, загородив того от дородного купца с отвисшими щеками.
— От какая ярая, это лишь на пользу... Будешь ласковая, так и дружок твой живехонек останется, поняла, дуреха? Грузите обоих на борт!
— Слышь, Слепень, оставь девку. Мала она еще для утех... И кровь первую не уронила, поди... — Худощавый жилистый паренек с запутавшимися в волосах стружками нагнулся с борта и осмотрел девчонку.
— Заткнись, мордовская харя! Тебя не спросили!
Отодвинув того в сторонку, на берег попрыгали несколько дюжих воинов. Один из них, с русой бородкой, во вздетой кольчуге с короткими рукавами и полукруглом шлеме, у которого с одной стороны была оторвана бармица, тяжелым взглядом осмотрел лежащих на песке отроков.
— Прав Слепень: два месяца без утех идем, оголодали совсем. А выживет, так и навар с нее получить сможем.
— Понял? — добавил толстощекий в сторону возмутившегося паренька. — Из милости ты к нам взят, а в дела наши встрять хочешь.
— Из милости? Это шкурки беличьи, что в оплату пошли за доставку мою в Новгород, и работу мою по починке лодьи как милость ко мне выдаете? — вскипел тот.
— Ты рот свой не разевай! Целым тебя никто не обещался доставить. Неровен час, споткнешься и за борт упадешь, — погасил его пыл купец и елейным голосом добавил: — Да и порядков ты наших не знаешь, поди. А на то надейся, что с девкой в свой черед позабавишься. После меня, вместе с сотоварищами моими. И плату за это я весьма скромную приму от тебя... Давай, грузи сей прибыток на борт! Да несите поначалу беспамятного! А то расцарапает она вас... Вот, вот, и искусает! А за ним она сама в лодью прыгнет... Ну, все. Толкай ушкуй на воду! Взяли!
* * *
Как стемнело, торговые гости расселись в дружинной избе за щедро накрытым столом, уставленным разными яствами, которых Иван прежде и не видел в веси. Тут и моченая брусника, и недавно пошедшие слоем белые жареные грибочки, и ароматное сало, щедро посыпанное чесноком. На первое была уха куряча, а уж жареного мяса какого только не было. И зайчатина, приготовленная в кислом соусе и попахивающая какими-то травками, и исходящие соком верченые тетерева и рябчики. Годовалый кабанчик, только сегодня подстреленный кем-то из охотников, возлежал в самом центре стола. Но венчал стол, конечно, небольшой бочонок крепкого меда. Из него наливали ковшиком небольшую братину, которая сразу по наполнении шла по кругу. Поэтому душистое сыто и взвары из лесных ягод остались на столе нетронутыми.
Хозяин у новгородского ушкуя был один — Онуфрий. Но с ним сотоварищами ходили два младших брата, двое мощных русоволосых воина, отличавшихся от старшего брата как небо от земли. Тот был гораздо старше них, темнее волосом и сильно раздобрел, что, впрочем, являлось признаком его успешности в торговых делах. Братьев звали Мирослав и Козьма, но они предпочитали за столом молчать — то ли от скромности, то ли более озабоченные набитием своих желудков. А вот Онуфрий распевал соловьем. Сказав должное про гостеприимных хозяев и глотнув крепкого медочку, отдал должное и себе. Рассказал, как они попадают в эти места из Новгорода. Путь шел через Сухону и реку Юг, по которой поднимались вверх и выходили на волок, который вел в истоки Ветлуги, точнее, в речку Вохлому. Поведал про свое плавание в Булгарию, про цены на ее рынках, похвалил себя за то, как выгодно расторговался там янтарем да мехами из Новгорода. Мельком упомянул про груз зерна, взятый обратно, похвалив качество ржи и пшеницы. Рассказал про свою судовую команду. Народу на ушкуе было, по его словам, немного, всего полтора десятка душ, и с собой в весь, кроме братьев, он никого не стал брать. Судно с товаром без охраны не мог бросить... Упаси Боже, махал он руками на невысказанный вопрос, на хозяев и думать бы не посмел, да только груз без присмотра никогда не оставляет. Да и людишки его большей частью никчемные, неровен час отвечать за их деяния придется. Хозяева на это деликатно промолчали, что такую прорву вооруженного народа они в весь и не пустили бы. Однако, посетовав на невозможность посещения сего застолья всеми новгородцами, воевода с полусотником тут же изъявили желание поднести им и горячих блюд со стола, и по чарочке крепкого меда желающим. Тут же послали за Мстишей, который, понятливо кивнув, отправился с ватагой сверстников и запасами съестного на ушкуй, а пир тут же продолжился.
Из полезных новостей была весть, что половецкий хан Аепа Осенев решил расширить сферу своего влияния, пойдя походом на Волжскую Булгарию, с коей и до того враждовал нещадно. А вот чем закончилось это мероприятие и закончилось ли, сказать Онуфрий не мог, поскольку дела свои в булгарской столице провернул быстро и тут же убежал от греха подальше. Хан же тот кыпчакский приходился как бы не тестем Юрию Владимировичу[13], князю Ростовскому. И тот всячески поддерживал его в этих устремлениях, особенно после того как булгары десять лет назад в 1107 году пожгли и разорили окрестности Суздали. Однако поддержка была только на словах, в поход с половцами князь не собирался, ограничиваясь строительством укреплений по Клязьме, чтобы более никто наскоком врасплох суздальскую землю не застал. Ни булгары, ни родственнички с Рязани и Мурома. Сразу после битвы у второй столицы княжества, где как раз и проживал князь Юрий, при впадении в Клязьму реки Лыбедь, на месте существовавшего там поселения заложен был город Владимир, о котором даже Иван, не интересовавшийся ранее историей, не мог не слышать. Они уже давно вместе с Вячеславом выяснили, что попали почти в начало XII века, точнее, в 1117 год от Рождества Христова или 6625 год от Сотворения мира. Еще более ста лет осталось до монгольского нашествия, однако это был тот век, когда Русь оказалась растерзанной непрекращающимися княжескими усобицами, из-за которых и оказалась совершенно бессильной перед монгольской военной машиной, закаленной постоянными войнами с государством чжурдженей, с Хорезмийским султанатом, половцами... Не была бы Русь раздроблена, может, и остановила бы монголов. А может, и нет. Однако впереди точно были нелегкие времена, тень от крыла которых вполне могла бы задеть и Поветлужье.
