Сергей Шхиян - Грешница
— Не знаю, — развела руками Маша, — наверное, мы, девушки им надоедали и они хотели чего-нибудь нового. Так что ты думаешь о моем грехе?
— Какой еще, грех, — рассеяно, ответила я, все еще не в силах понять, зачем мужчинам любить друг друга, когда в мире достаточно женщин, которые для этого лучше приспособлены, — Бог не злой, а добрый и счастливых людей в ад не отправляет.
— Какая ты, Алевтинушка, умная! — благодарно сказала Маша, наконец, поднимая на меня глаза. — Я бы так хорошо, отродясь, не придумала!
— Да, ладно, — скромно ответила я, впервые в жизни услышав, что меня кто-то считает умной, — иди, отдыхай, а я схожу к твоему Костюкову.
Илья Ефимович, не лежал как обычно под тулупом, а сидел за колченогим столиком, разглядывая какие-то косточки.
Я решила, что он только что поужинал, и пожелала ему приятного аппетита. Он удивленно на меня посмотрел, снисходительно, усмехнулся, собрал кости в кулак, что-то над ним пошептал и широко растопырив пальцы, бросил снова на стол.
— Я не ем, а гадаю — без околичностей, сказал он, опять переходя со мной на ты. — Готовься, скоро тебя ждет дальняя дорога.
— Значит, нам нужно отсюда уезжать? — спросила я, порадовавшись, что теперь будет причина уговорить Алешу вернуться в город.
— Не вам, а тебе одной, об Алексее Григорьевиче я ничего не знаю. Ему я гадать не могу.
— Но как же так, мы ведь вместе! — испугалась я. — Как же мне без него?!
— Этого я не знаю. Говорю только что вижу, а вижу я, что впереди у тебя дальняя дорога и казенный дом. Можешь сама посмотреть, — добавил он, указывая на стол.
Я посмотрела, но ничего кроме костей не увидела и спросила:
— Почему казенный? Что я такого сделала, что меня посадят в острог? Может из-за Трегубова, или за то, что я ночью в рыжего выстрелила?
Костюков отрицательно, покачал головой:.
— Не думаю, с вами обоими вообще все непонятно. На мужа твоего ни карта, ни кость не ложатся, а тебя такая судьба ждет, что я сам себе не верю!
— Что за судьба? — испугалась я. — Неужто помру?
— Нет, не умрешь. Жизнь тебе предстоит такая длинная, что ей конца не видно. Только почему-то я не пойму, какая. Я даже не разберу, кто ты есть на самом деле. Ты, правда, из деревни?
— Правда, из Захаркино, это недалеко отсюда, верст тридцать, — ответила я. — Только туда, я, кажется, из Петербурга приехала.
— Что, значит, кажется, ты, что, сама не знаешь где жила?
— Не знаю, меня в Захаркино тамошний барин в младенчестве привез и в крестьянскую семью отдал. Вы, лучше, у Алексея Григорьевича спросите, он моим детством интересовался и лучше расскажет.
— Ну, хоть это стало понятно, — задумчиво сказал Илья Ефимович, вороша на столе кости. — То-то я гляжу, они так ложатся, что ты никак не можешь здешней крестьянкой быть. А кто твои родители?
— Откуда мне знать? Я всегда считалась крестьянской дочерью, а как с будущим мужем, с Алешей познакомилась, начались со мной всякие странные вещи происходить. Недавно вот, ни с того ни с сего, вдруг по-французски начала понимать.
— Ты правду говоришь? — окончательно запутался Костюков, снова собрал в руку и бросил кости на стол.
— Правду, вот тебе святой истинный крест, — ответила я и перекрестилась. — Могу, если желаете, по-французски с вами говорить.
— Французскому не обучен, — разглядывая как они легли, рассеяно, отказался он. — А что ты еще умеешь?
— Читать, немного писать, а вот счет плохо знаю, — призналась я.
— Это тебя в деревне научили? Поп?
— Нет, Алексей Григорьевич.
— И долго ты училась?
— Не очень, дня три, — скромно призналась я. — А почему вы считаете, что я уникум? — спросила я и поняла, что проговорилась. Вслух это слово он не произносил.
На мое счастье, Илья Ефимович так задумался, что не обратил на эту несуразность внимания.
— Потому что за три дня научиться грамоте обычному человеку невозможно.
— Чем же я такая необычная? Мне кажется, простая девушка как все. А что еще мне кости показывают? — перевела я разговор на более интересную тему.
— А показывают они, что не может темная крестьянка знать такие слова, как «уникум», — сердито сказал он. — Ничего не понимаю, или я гадать разучился или ты не из Петербурга сюда приехала, а с луны свалилась.
Мне совсем не понравилось, что он начинает считать меня лунатиком, и я напомнила:
— Но вы же раньше говорили, что у меня три дороги, даже две указывали… Какой же я после этого лунатик?
— Ладно, последний раз попробую, может быть по-другому получится, — не отвечая, на вопрос, сказал Костюков. — Подай мне в ковше воды и сядь напротив.
Я набрала в деревянный ковш воду и поставила перед ним. Илья Ефимович сдвинул его на мой край стола, достал огниво, выбил искру, раздул трут и зажег восковую свечу. На все это ушло у него несколько минут, которые я молча просидела на лавке. После этого он прилепил свечу к столу и начал водить над ней руками. Выглядело все это очень таинственно.
— Подуй на воду, — попросил он, спустя какое-то время.
Я наклонилась над ковшом и дунула так сильно, что вода разошлась кругами.
Костюков поднял свечу и быстро вылил в центр круга, растаявший вокруг фитиля воск. На поверхности воды сразу образовались застывшие, белесые фигуры. Я пыталась понять, что они значат, но кроме нескольких неровной формы пятен на воде ничего не увидела.
— А что?.. — хотела спросить я, но колдун посмотрел таким тяжелым взглядом, что я сразу же замолчала.
Илья Ефимович придвинул ковш к себе и долго, сосредоточено смотрел на воду. Наконец он поднял на меня взгляд, пожал плечами и обескуражено развел руками.
— Ничего не понимаю!
— Что? Опять не получилось? — спросила я.
— Похоже, что информация о тебе заблокирована!
— Чего? — переспросила я. — А откуда вы знаете такие слова?
— Такая у меня профессия, много знать, — ответил он. — О твоем прошлом я сказать вообще ничего не могу, а о будущем узнал только то, что жить ты будешь долго, и тебя ждет много приключений.
— А про любовь? Как же мы с Алешей…
— О любви вам лучше позаботиться самим. Одно могу сказать, твой муж будет не единственным мужчиной в твоей жизни.
— Да что бы я! Да, никогда в жизни! Как вы могли такое подумать! — возмутилась я.
— И изменишь ты ему очень скоро, — усмехнулся Костюков. — Правда, не совсем по своей воле. Такие мелочи я еще могу предсказывать.
— Вы считаете измену мелочью?! — возмутилась я. — А как же Маша?
— При чем здесь Маша? — удивился он. — Я у нее не первый и не последний, к таким вещам нужно относиться спокойно.
— Ну, я просто не знаю что и сказать! — воскликнула я, вставая. — Меня никто не заставит изменить мужу, даже смерть!
— Ой, ли? А твой сегодняшний сон? Это что не было изменой?
— Откуда вы про него знаете? — не на шутку испугалась я. — Это же был только сон!
— Зато, какой славный, сама посмотри вот сюда, — показал он пальцем на восковое пятно. — Узнаешь?
Я посмотрела на небольшую чешуйку застывшего воска. Ничего в ней не было необычного, но вдруг я почувствовала, как все внутри у меня сладко заныло.
— Вот видишь, — ничего не спрашивая, удовлетворенно сказал Илья Ефимович. — Жизнь есть жизнь, и люди редко становятся ангелами. Все мы обычные грешники, поэтому нужно уметь прощать не только свои, но и чужие грехи.
— Но, как же так, неужели и я, и Алеша…
— Он хороший, — Костюков замялся, подбирая нужное слово, — мужчина? Ты понимаешь, что я имею в виду.
— Очень, — не раздумывая, ответила я. — Самый лучший!
— А ты? — неожиданно для меня, спросил он.
— Что? — не зная как ответить на такой прямой вопрос, попыталась увильнуть я.
— Ты хорошая женщина? — уточнил он.
Вопрос у Ильи Ефимовича поучился такой заковыристый, что как ни ответь, все выйдет двусмысленность.
— Надеюсь, — подумав, нашла я неопределенное слово.
— Тогда зачем, если вы, вынуждено, окажетесь в долгой разлуке друг с другом, обрекать себя на ненужные мучения воздержания? Для этого существуют люди, которым такая жизнь нравится. Те же монахи, скопцы, аскеты. Нам с Машей умерщвление плоти не подходит вот мы с ней и… да ты все и сама видела… И мы оба тебе благодарны, за то что ты нас познакомила.
Мне показалось, что в этих аргументах есть какой-то пробел, но я не смогла сразу найти, что возразить и спросила:
— Выходит вы за разврат?
— Я не за и не против разврата, — ответил он, — я за то, чтобы люди сами решали, что им хорошо и что плохо, а не шли как бараны за самыми лучшими пророками и героями. Жаль, что ты пока этого не поймешь, как еще долго не будет понимать большинство людей на земле. В мире почему-то всегда случается, что как только кто-то из самых лучших побуждений, пытается всех осчастливить и заставить жить по своим очень хорошим законам, сразу появляется множество несчастных людей и начинает литься кровь.
