Влад Савин - Восход Сатурна
— Да вы что, Михаил Петрович! — искренне удивилась Аня. — Как это народ мог быть за капитализм? Не видели, что хозяевами станут лишь немногие?
— Не видели, — соглашаюсь я. — Вот интересно, верили как-то, что будут товары как при капитализме, а все остальное останется социалистическим: жилье, цены, образование с медициной! Настолько уже привыкли, в умы вбилось, что не верили, что может быть иначе! Потому Горбачеву и поверили, за ним пошли. Тем более что при нем не было еще явного грабежа… Тогда это «кооперацией» называлось. Ну вот знали все, что дядя Вася из двора соседнего радиоприемники чинит хорошо, лучше, чем ателье… Теперь ему можно вывеску повесить и работать исключительно законно и на себя.
— Так ведь и у нас такие есть… кустари-единоличники. По закону, и никто их не запрещает!
Тьфу, а ведь верно! При «кровавом тиране» Сталине такое было обычным делом. Это, кажется, Хрущев, всерьез решив коммунизм построить при жизни одного поколения, ретиво взялся пережитки искоренять?
— А у нас не было тогда… И Горбачев еще другим отметился. С Западом капиталистическим у нас и раньше отношения были, но на равных. А при Горбачеве пошло: «мир-дружба», какая война, не будет ее, никто нам не угрожает! Причем те нам поначалу охотно поддакивали, силу нашу уважая. Вот вождь и предложил, давай вместо танков, самолетов, кораблей делать потребительские товары, жизненный уровень народа поднимать! Народ и с этим соглашался, видя, как за границей простые люди живут. Вам, наверное, знакомо такое понятие, как «рабочая аристократия», самые квалифицированные? Ну вот в Европе такие и остались, а по-черному вкалывали всякие там индусы… Дальше — все как-то сразу под откос и покатилось. Что не нужно нам не только такой армии, но и такой большой страны, лучше жить во множестве маленьких швейцарий или бельгий, сытых и довольных. Под шумок в вожди пролезла еще большая мразь, Борис-козел, который и упразднил Советский Союз, а заодно объявил полную частную собственность, не только на кооперативы, но и заводы, корабли, на все, что есть в стране! СССР распался на пятнадцать республик, некоторые тут же вспомнили, что русские их угнетали, и должны контрибуцию платить, в других русских просто убивали, а московская интеллигенция, истинная «совесть нации», этому лишь аплодировала, сама мечтая свалить за рубеж из этой варварской страны. Верхушка партии разом превратилась в капиталистов… Ну а прочие, как могли, кто-то воровал, кто-то выживал…
— А вы, Михаил Петрович? Вы там были за кого? Вы сами лично что делали? Против выступали?
— Против? А вы, Аня, представьте: год двадцать первый. Вы, красная партизанка и подпольщица — в ту, гражданскую, только что завершившуюся. И вдруг Ленин нэп вводит. Говорит, что теперь снова хозяева дозволены. Вы бы тогда, что делать стали? Против Ильича бы пошли, против его воли, его слов?
— Так ведь Ленин прав был! В той обстановке…
— И Горбачев сумел убедить, если не всех, то большинство, что он прав. Ему поверили. Хотя после очень жалели.
— И что было дальше?
— Ничего хорошего. Когда стало хреново, как я уже сказал, «здоровые силы партии и народа» сместили вождя, поставили другого, кто громче всех орал и обещал все исправить. Этот оказался еще хуже, получив в массах выразительное прозвище «Борька-козел».
— А что делали вы, Михаил Петрович? За кого вы там были?
— А мне, когда все началось, было столько же лет, сколько вам сейчас. Комсомолец, лейтенант флота, привыкший, что вождь всегда прав и сверху виднее. Ну а после просто служил. Видел задачу свою — внешний фронт держать, при всем этом, чтоб нас не посмели, как Сербию — эту страну, тоже когда-то социалистическую и нашего друга, в девяносто девятом мировой капитал просто разнес бомбами, а затем ввел войска. На нас же так не решились. Разве этого мало?
— И за кого вы теперь?
Ого, как напряглась! Важен для нее мой ответ. А что мне сказать: за Родину, за Сталина? Банально и дежурно. Вот так и хочется мне, ей в ответ стихи прочесть, что в памяти моей застряли, когда Дима Мамаев в кают-компании декламировал, найдя где-то в Интернете. Как раз в тему — лучше и не скажешь. Вот лишь слова матерные заменить.
От себя не сбежать: миллионы невидимых уз
Не позволят нам детство забыть, даже тем, кому пох…
Мне сегодня, ребята, приснился Советский Союз,
И мне кажется, мы слишком быстро простились с эпохой.
Пусть по «ящику» врут, что поры не бывало мерзей,
Что от знаков масонских над нами ломились карнизы —
Я о том, что у нас во дворе было много друзей,
И о том, что мы в гости к соседям ходили без визы.
Кто-то строил и жил, кто-то тупо глядел на забор,
Кто-то тихо жирел, набивая валютой матрасы,
Но из далей заморских все слышали ангельский хор,
Хотя нам объясняли, что это поют пидорасы.
Мы не то чтоб хотели уйти — просто вышли во двор,
И во тьму повела, побежала кривая дорожка.
Я не знаю, когда появился предатель и вор —
Видно, был среди нас, но до времени крал понемножку,
А, оставшись один, помаячил в окошко свечой —
И, пока мы дрались, помешавшись на собственных бзиках,
Враг вразвалку вошел, поливая святыни мочой,
И уселся на трон, размовляя на недоязыках.
Накурившись кингсайзами «избранных миром эЛ эМ»,
Намотав гигабайты порнухи на метры рекламы,
Мы вернулись к себе, только места хватило не всем…
Мы такую просрали страну… Извини меня, мама!
Неужели мы, взоры потупив, пройдём стороной,
Промолчим… толерантней овцы и пугливее зайца?
Может, хоть напоследок привычно тряхнем стариной,
В напряженной борьбе отрывая противнику яйца?
Не рыдали доселе, авось не заплачем и впредь, —
Из-за меньших обид иногда начинаются войны.
Кто осмелился жить, не боится в бою умереть,
Баллистический путь до врага вымеряя спокойно.
Пусть в палате Конгресса сорвётся на крик неокон,
Пусть «защитники права» зайдутся в истерике, суки,
Но пока на ракетах написано «На Вашингтон»,
У «партнёров по НАТО» по-прежнему коротки руки.
Украина, восстань! Новороссия, больше не трусь!
Возвращаясь домой, отряхни свои пыльные стопы.
Украина, пойми — ты священная Древняя Русь,
А не выродок твари, похитившей имя Европы.
И когда демократы Содома, калифы на час,
Нам истошно вопят: «Встаньте раком — живите как люди!»
Мне смешно, потому что я помню, как было у нас,
И мне хочется верить — еще обязательно будет!
От далеких причалов уйдут в океан корабли,
На далеких орбитах продолжат планиды движенье…
Да, закончилась книга, но в памяти нашей земли
У истории мира по-прежнему есть продолженье —
Будет ветер в листве, смех полудня и полночь утех,
Будет сладок нам грех и горька покаяния чаша —
Будет так, как всегда. Будет так, как должно быть у тех,
Для кого это дом, а не просто «дебильная Раша».
Жизнь покажет — скрепим ли мы братство столетним вином,
Наконец разобравшись, на чьей стороне мы играем,
Или все же, Имперский Союз, ты останешься сном,
Обращенным в минувшее — светлым потерянным раем,
Если нам, растворенным как соль во всемирной молве,
Ныне — жалким терпилам и жертвам предательских козней —
Недостанет ни силы в руках, ни мозгов в голове,
Ни задора в душе, сотворить что-нибудь грандиозней.[19]
Но не поймет ведь! Это в конце века «Красная Империя» всем будет понятно. А сейчас? Так что, по-другому скажу:
— За коммунизм, как иначе? Чтобы у вас получилось наших ошибок избежать. Войну выиграем, это уже ясно. А после главная битва начнется — за идею, которой нам не хватило тогда. Нет нам дороги назад, тут теперь наш дом, за который сражаемся. Вторая попытка должна удаться. Еще вопросы есть?
— Последний, можно, Михаил Петрович? У вас там семья была?
— Родители остались. Отец, тоже капитан первого ранга, в сорок четвертом родится, через два года. Жены не было. Хотел жениться, но она за границу уехала, с каким-то шведом. Решила, что жить там лучше.
— А она красивая? — мне показалось, что перед этим Анечка шепнула про себя: «дура».
— На вас похожа. Очень.
— Да вы что, Михаил Петрович? С каким-то шведом? Вот, женская логика!
— Чисто внешне, Аня, только внешне.
Молчание в ответ. Да у нее глаза блестят! Это что еще за страсти?
— Я с вами буду, Михаил Петрович, чтобы «вторая попытка» удалась. Что сделать надо, только скажите. А сейчас… простите меня за этот разговор!
