Александр Михайловский - Иным путем
– «…и будет два одной плотью; так что они уже не двое, но одна плоть», – с улыбкой закончил Сосо.
– Вижу, что вы не забыли то, чему учились в семинарии, – рассмеялся Михаил. А потом, уже серьезно продолжил: – Если что, то мы с Николаем Арсеньевичем всегда готовы стать вашими шаферами на свадьбе.
– Я еще не решил, – сказал Коба, – но я посоветуюсь с Ириной. И если она согласится стать моей женой, то я непременно воспользуюсь вашим предложением. А теперь идемте, только учтите, я первый раз в царском дворце, и где здесь что – пока не знаю. А потому вам, Михаил, придется показать мне дорогу…
11 мая (28 апреля) 1904 года, 20:15.
Санкт-Петербург, улица Оренбургская, дом 23, чайная-клуб Выборгского отделения Собрания фабрично-заводских рабочих
У входа в чайную-клуб к члену правления общества Алексею Карелину подошел невысокий молодой и плохо выбритый мужчина в рабочей одежде. По внешности он был похож на грузина или армянина.
– Здравствуйте, товарищ Карелин, – тихо сказал он, – я товарищ Коба, и пришел к вам от отца Георгия.
– Здравствуйте, товарищ Коба, – Карелин подозрительно покосился на пришельца, – а чем вы можете подтвердить свои слова?
В ответ Коба достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул его Карелину.
– Вот, – сказал он, – это личное письмо отца Георгия членам правления Собрания. Отправлено не по почте, а потому бесцензурное.
Карелин взял бумагу, развернул ее и прочитал:
Дорогие товарищи. Моя отлучка из Санкт-Петербурга затягивается надолго, если не навсегда. Направляю к вам вместо себя исключительно способного товарища, талантливого организатора, члена партии большевиков товарища Кобу. Товарищ Коба, в миру Иосиф Джугашвили, с детства решил пойти по духовной стезе и с отличием закончил полный курс Горийского православного духовного училища, а потом проучился пять лет в Тифлисской духовной семинарии.
Очень досадно, что столь способный молодой человек не был допущен к выпускным экзаменам, по причине найденной у него запрещенной литературы. Церковь лишилась весьма способного священника, а марксисты приобрели стойкого борца за права рабочего класса. Товарищ Коба вполне в курсе всех дел Собрания, в том числе и того вопроса, который мы с вами обсуждали у меня на квартире накануне моего отъезда.
Желаю вам вместе с ним всяческих успехов.
Отец Георгий Гапон.
– Так, – сказал Карелин, сворачивая письмо Гапона, – значит, вы тоже большевик? Это очень интересно. А вы не скажете – по какой причине отец Георгий был вынужден так спешно и надолго уехать?
– Некоторые знакомые отца Георгия, – ответил Коба, – оказались из числа членов партии социалистов-революционеров. Они были замешаны в случившемся недавно цареубийстве. Про некоторых из них вы наверняка слышали. Про Пинхаса Рутенберга, например, или про Евно Азефа. Государственная безопасность сразу после убийства императора закрыла город и вскоре схватила всех участников и организаторов убийства. Через них попал под подозрение и отец Георгий. Ему даже пришлось провести какое-то время в «Новой Голландии». Там я с ним и познакомился. Потом выяснилось, что он ни в чем не виновен, и его выпустили, попросив уехать подальше от столицы на новообретенные земли в Маньчжурии и Корее для ведения миссионерской работы среди язычников и духовного окормления новообращенных.
– А вы, простите, если не секрет, по какому вопросу оказались в этой юдоли скорбей? – поинтересовался Карелин.
– Смею вас заверить, – с улыбкой ответил Коба, – совершенно по-другому, кстати, благополучно разрешившемуся. Но это не помешало мне свести там знакомство с отцом Георгием.
– Неужели «Новая Голландия» так просто выпустила большевика из своих лап? – не поверил Карелин.
– Вы мне не поверите, – ответил Коба, – но к большевикам в «Новой Голландии» тамошние обитатели не имеют никаких претензий, как, собственно, и к борьбе рабочих за свои права. Скорее наоборот. Но это тема не для разговора на ходу. Можем ли мы найти какое-нибудь место, чтобы спокойно поговорить без помех, как товарищи по партии?
Карелин сначала задумался, а потом махнул рукой.
– Идемте, товарищ Коба, – сказал он, – поговорим в чайной. Там сейчас много народу, и никто не обратит на нас особого внимания.
В чайной Карелин отвел Кобу за стоящий в углу дальний столик. Вскоре перед ними уже пыхтел небольшой самовар, стояли чашки и лежала связка баранок. Все в традиционном русском стиле, как и обещал устав Собрания.
– Я вас слушаю, товарищ Коба, – сказал Карелин, разливая по чашкам чай.
– Товарищ Карелин, – сказал Коба, – у меня для вас еще одно письмо. На этот раз не к члену правления Собрания, а к члену партии большевиков…
С этими словами Коба протянул Карелину еще один сложенный вчетверо листок бумаги. Тот машинально взял его и прочитал:
Товарищ Карелин! Архинужно и архиважно! Поскольку легальная работа с рабочим движением становится наиважнейшим участком работы для партии большевиков, прошу вас приложить все усилия для того, чтобы товарищ Коба смог принять на себя руководство Собранием фабрично-заводских рабочих города Санкт-Петербурга. Это надежнейший товарищ и опытный организатор, поставленный партией на этот участок работы.
С большевистским приветом Владимир Ульянов-Ленин.
– Значит так, – сказал Карелин, барабаня пальцами по столу, – товарищ Ленин признал все-таки мою правоту в вопросе о важности легальной работы?
– Вы не поверите, товарищ Карелин, – сказал Коба, понизив голос, – но обстановка в Российской империи после первого марта по отношению к рабочему движению радикально изменилась. Изменилась так, как будто вчера была зима, а сегодня вдруг наступило лето.
– Конечно, не поверю, товарищ Коба, – произнес Карелин, – а с чего бы ей меняться?
– А что вы скажете на это? – Коба с видом фокусника, показывающего сложный трюк, сунул руку во внутренний карман своего полупальто и вытащил оттуда небольшую фотографическую карточку, на которой были изображены товарищи Ульянов-Ленин и Коба в компании государя-императора Михаила II, главы государственной безопасности господина Тамбовцева, а также еще нескольких персон, как определил Карелин, «нездешней наружности».
Особенно привлекала его взгляд женщина неопределенного возраста, одетая в военный мундир с погонами полковника гвардии. Причем сидел он на ней так, будто она носила его всю жизнь.
– Узнаете, товарищ Карелин? – шепотом спросил Коба.
– Узнаю, – ответил Карелин, отодвигая от себя фотографию, и недоверчиво спросил: – И как так могло случиться, что два большевика фотографируются в компании императора и самого злобного душителя свободы за последние сто лет?
– А какую свободу задушил ТОВАРИЩ Тамбовцев? – вопросом на вопрос ответил Коба. – Если вы о свободе кидаться бомбами направо и налево, то, как вы знаете, партия большевиков категорически возражает против террора. Что же касается легального рабочего движения, то в «Новой Голландии» считают, что униженное и бесправное положение рабочего класса несет для государственной безопасности даже большую угрозу, чем все бомбы террористов, вместе взятые. Ведь если русский народ в своем гневе возьмется за дубину, то последствия для России могут стать воистину ужасными. И смею вас заверить, император Михаил тоже разделяет это мнение.
– Да, товарищ Коба, – сказал Карелин, – но если начнется революция, то самодержавие может рухнуть, и народ, наконец, обретет свободу.
Коба нахмурился и сказал:
– На Руси уже было такое. Самодержавие уже рушилось. Вы же грамотный человек и должны помнить историю России. Конец шестнадцатого века, Смутное время, хотя я бы назвал его кровавым. Тут же набежали иноземцы, и начались бесконечные войны. Кончилось все воцарением Романовых. Если вы думаете, что в этот раз все будет иначе, то жестоко ошибаетесь. Народ никакой свободы не обретет, а смерти, нищеты и страданий будет предостаточно. А в конце всей этой смуты будет новый царь. Ведь Россия – это абсолютная монархия. И все ее жертвы, муки и кровь будут напрасны. Не лучше ли сейчас помочь императору, который принял близко к сердцу народные чаяния, чем потом расхлебывать последствия собственной глупости?
– Может быть, может быть… – Карелин задумался. – Так, значит, товарищ Коба, вы предлагаете нам перейти под руку «Новой Голландии», так же как зубатовское общество перешло под контроль Департамента полиции?
Коба отрицательно покачал головой.
– Совсем нет, товарищ Карелин. Мое знакомство с господином Тамбовцевым исключительно частное, и ни более того. Император Михаил – это, конечно, другое дело. Но и тут мне, скорее, были высказаны общие пожелания, чем какое-то конкретное задание.
