Александр Михайловский - Иным путем
– Будет вам политическая сила нового типа, – сказала она, – это я вам гарантирую. Как говорил светлейший князь Потемкин-Таврический: «Деньги ничто, люди всё!»
10 мая (27 апреля) 1904 года, 16:15.Санкт-Петербург, Зимний дворец, Готическая библиотека
– Без чинов, Сосо, проходите и садитесь, – сказал император, приглашающим жестом указывая гостю на кресло. – Разговор у нас с вами будет долгий, непростой и интересный.
– Интересный, говорите? – улыбнулся Коба. – А о чем может говорить хозяин одной пятой части суши с возмутителем спокойствия, пусть даже и бывшим?
– Насколько я понимаю, – сказал Михаил, – в своих действиях вы, Сосо, в первую очередь стремились не к возмущению спокойствия, как к самоцели, а к восстановлению попранной справедливости. Спокойствие возмущают, когда хотят половить рыбку в мутной воде. Вы же, Сосо, в своих действиях не имели в виду ничего подобного.
– Справедливость, – порывисто сказал Коба, вскочив с кресла и начав прохаживаться по залу вдоль застекленных полок с книгами, – это то, что объединяет людей. Там, где справедливости нет, все вокруг разъедает ржа зла и взаимной ненависти. Люди, делающие тяжелую и опасную работу, должны получать за нее справедливую и достойную оплату, а не те гроши, которые хозяин платит им по своему разумению.
– Я это понимаю, – утвердительно кивнул император, – и считаю, что без установления справедливого общественного устройства Россия никогда не сможет занять подобающее ей место в мире. Ведь сам мир по сути своей несправедлив, но это совсем не значит, что не нужно или невозможно бороться с его несправедливостями.
– С нынешним российским чиновничьим аппаратом, – убежденно сказал Коба, резко остановившись и повернувшись лицом к Михаилу, – совершенно невозможно добиться справедливого общественного устройства, ибо несправедливость заложена в саму его суть, которой является удержание в покорности простого народа.
– В чем-то вы правы, Сосо, а в чем-то и нет, – задумчиво сказал император, поглаживая бритый подбородок, – ведь государственный аппарат предназначен не для построения рая Господнего на Земле, а исключительно для того, чтобы на ней не воцарился кромешный ад. Мы знаем, что примерно две трети наших подданных живут в нищете, и если их отчаяние вырвется наружу, бунт будет пострашнее пугачевского.
Государственный аппарат по сути своей консервативен и совсем не подходит для изменения общественного устройства в России. И если я попробую выполнить задуманные мной реформы, действуя исключительно через государственную бюрократию, то в лучшем случае все будет спущено на тормозах и вернется на круги своя, а в худшем – я получу табакеркой по голове, как мой злосчастный прапрадед Павел Петрович. Для того чтобы я мог исполнить все задуманное, мне нужна независимая от чиновничества мощная политическая сила, на которую я мог бы опереться, как Петр Великий мог опереться на свою гвардию. Партия нового типа, как сказал бы наш общий знакомый Владимир Ильич Ульянов.
– Михаил, – Коба первый раз назвал императора по имени, – и вы хотите поручить мне создание этой самой политической силы? Не слишком ли смелое, я бы даже сказал, рискованное решение?
– Не слишком, Сосо, – ответил император, подтвердив тем самым подозрения Кобы, – мы с вами оба знаем, кем бы вы стали через три-четыре десятка лет, если бы все произошло, как в истории наших гостей из будущего. И мы знаем так же, какую державу вы сумели построить на руинах, в которые превратилась после 1917 года Российская империя. Как вам моя мысль о том, что необходимо начать делать то же самое, что бы вы делали тогда, только на четверть века раньше, без полного разрушения государства и гражданской войны.
Должен сразу сказать, что я не вижу другого пути к построению действительно великой России, кроме как создания в ней общества всеобщей справедливости и процветания. С нищетой, бедностью и невежеством должно быть покончено. Без этого нам не раскрыть великий потенциал нашего народа и не получить доступ к его могучей силе.
– Неожиданное предложение, – задумчиво сказал Коба, снова усевшись в кресло. – Скажите, Михаил, а вы не опасаетесь того, что через какое-то время я, воспользовавшись вашим доверием и опираясь на ту самую политическую партию нового типа, совершу в России государственный переворот и отстраню вас от власти?
– Нет, – взглянув в глаза своему визави, ответил император, – не опасаюсь. Прежде чем пойти на этот, как я вас сразу предупредил, непростой разговор, я заново проштудировал ту историю. Вы, Сосо, никогда не стремились к власти как таковой. Она для вас всегда была только инструментом. И хоть в народе говорят, что двум медведям в одной берлоге не ужиться, но мы-то с вами, Сосо, не медведи. Хотелось бы верить, что мы сумеем составить слаженный тандем, и вместе, плечом к плечу, поднять Россию к новым вершинам славы и процветания.
– Наверное, вы правы, Михаил, – после долгого молчания произнес Коба, – и мы действительно одинаково смотрим на то, что есть справедливость, и что может принести нашей Родине величие и могущество. Но дело, видите ли, в том, что я сам далеко еще не тот «товарищ Сталин», который принял нищую страну с сохой, а оставил сверхдержаву с атомной бомбой. Мне до этого еще учиться и учиться, и я очень остро чувствую недостаток имеющихся у меня знаний. Спасибо товарищам из будущего, которые всерьез взялись за мое образование. Но, как я смог понять, этот процесс еще далек от завершения.
– Век живи, век учись, – улыбнувшись, ответил император, – и, если исходить из этой пословицы, то процесс обретения вами новых знаний должен быть непрерывным. Если вы дадите согласие, то в дополнение к теоретическому образованию я буду поручать вам реальные практические дела, чтобы вы прошли школу управления – от простого к сложному. И я верю, Сосо, что у вас все получится.
– Спасибо за добрые слова, Михаил, – Коба поднялся с кресла и прошелся по библиотеке, рассматривая корешки книг, стоящих в книжных шкафах. – Я постараюсь не подвести вас. Только у меня есть некоторые обязательства перед моими товарищами по партии. Что будет с ними?
– Те из ваших товарищей, – ответил император, – что согласятся перейти на нашу сторону и будут бороться за права трудящихся в рамках российского законодательства, получат полную амнистию и возможность работать «по специальности». Все же прочие, оставшиеся на платформе «свержения самодержавия» и разрушения всего мира «до основания», в самое ближайшее время станут вам не товарищами, а лютыми врагами. Я не Лев Толстой, Сосо, да и вы тоже не обитатель Ясной Поляны. Думаю, что с ними поступят по принципу: «на войне как на войне».
– Что ж, вы правы, – кивнул Коба, – только я надеюсь, что в каждом конкретном случае мое мнение будет приниматься во внимание.
– Разумеется, – подтвердил император, – как люди, идущие к одной цели, но с учетом разного жизненного опыта, мы должны оберегать друг друга от ошибок и опрометчивых решений. Один глаз хорошо, а два – лучше.
– Да вы поэт, Михаил, – рассмеялся Коба. – Скажите, где я должен расписаться? И не будет ли этот договор подписан кровью?
– Нигде, – ответил император, – и я не «отец лжи», чтобы требовать от вас вашей бессмертной души. Мне достаточно вашего слова. Насколько мне известно, вы человек чести.
– Я запомню это, – уже серьезно сказал Коба, – ну, а теперь, когда разговор закончен, мне, наверное, следует удалиться?
– Если вы куда-то спешите? – сказал император и посмотрел на часы. – Но я хотел бы пригласить вас на пятичасовое чаепитие с моей очаровательной супругой. К тому же и Ирина Владимировна тоже должна присутствовать. Обещаю, что не будет никого лишнего – только вы, я и наши дамы.
– Хорошо, Михаил, – сказал Коба, – надеюсь, что этим предложением вы не очень огорчите вашу почтенную матушку. Я преклоняюсь перед ее мудростью и добротой.
– Она понимает, – кивнул император, – моя мама́ достаточно умна, чтобы прийти к выводу о том, что для решения нестандартной задачи нужны нестандартные решения. Только давайте договоримся сразу. Мой брат Ники – император Николай Второй – действительно был не самым лучшим правителем России. Но сейчас он мертв, и все, что он сделал или не сделал – уже не имеет большого значения. Поэтому давайте будем о нем говорить либо хорошо, либо никак. Политики, втаптывающие в грязь своих предшественников, обычно плохо кончают.
– Я с вами полностью согласен, – кивнул Коба, – вполне вероятно, что со временем Православная Церковь может его даже канонизировать, как императора, пожертвовавшего жизнью ради блага своего народа.
– Я рад, что мы друг друга поняли, – сказал император, вставая, – а сейчас идемте, Сосо, дамы, наверное, нас уже ждут. И не затягивайте со свадьбой, ибо, как сказал Господь: «Посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей…»
