Спасти кавказского пленника (СИ) - "Greko"

— Что-то подозреваешь? — всполошился старый вождь.

Мы отправились в бухту большим отрядом. Я прошелся вдоль берега. Нашел какие-то брошенные сходни, кострище, сломанные кусты.

— Кто-то оставлял для русских секретные знаки! Здесь была тайная встреча!

Я ткнул в переплетение веток в подтверждение своих слов. Знаки то были или просто кто-то развлекался, понять было трудно. Но Шамуз купился.

— Предатели указали врагу кратчайшую дорогу к моему дому! Нужно срочно увозить англичан!

Мы вернулись в аул. Белл всполошился. Конечно, ему не улыбалось бежать в неизвестность, в холодные, залитые осенними дождями и продуваемыми ветрами из России предгорья, оставив обжитое место. К нему стекались визитеры и просители. Проинструктированный Спенсером, он пытался оказывать квазиврачебную помощь и даже заработал нечто вроде славы великого лекаря. И теперь по моему слову вынужден отправляться в скитания. Я назвал свою шутку «Привет от Тамары». Она тоже любит меня гонять.

Выехали на рассвете следующего дня. Прилично удалились. Стали подыскивать деревушку, чтобы переночевать. Но таковая нашлась нескоро. Не все были готовы давать приют столь большой, а значит, прожорливой, группе. Один пастух предложил нам свою скромную хижину, обещав зарезать двух баранов. Какой-то знакомый Шамуза пообещал принять нас завтра, когда все достойно подготовит. Кое-кто лишь качал головой, сетуя на бедность.

Приют нашли лишь к вечеру у богатого армянина, аталыка сына Мансура. Нас разместили в большом двухэтажном доме — первом подобном, который я встретил в этих краях — и под примыкавшими к нему навесах. Пять конвоев — мой, англичан и Мансура — элементарно не поместились бы даже в таких хоромах.

Я пошел ночевать к своим, хотя мне предложили устроиться вместе с греками-слугами. Их статус уже поднялся до драгоманов, да и снобизмом я не страдал. Просто невместно мне делить комнату с теми, кого считал предателями. Особенно, с Лукой.

Он про меня не забыл. Как забрался под навес, мои ребята оповестили:

— Приходил тут один. Все вынюхивал. Вопросики задавал.

— Смазливый такой, со шрамом на морде?

— Он самый! Редкая птица! Из тех, кто до середины реки долетит, лишь обосрамшись!

Все засмеялись.

— Точно! По три разу на дню меняет штанишки без лампасов! — припомнил я свои вирши.

— Притащил с собой поляка, чтоб переводил. Тот и вовсе с пушком на губе и с дрожью в коленках. Кто только удумал такое дитятя на Кавказ притащить?

— Бунтовали пшеки. Вот и влип птенец.

— Так сколько ж ему было, когда так случилось? Мятежу в Варшаве шесть годиков уже как стукнуло!

Все притихли. Карающий меч Российской империи висел над ее подданными даже в горах вольной Черкесии. Забывать о нем не следовало.

— Вашбродь! — окликнул меня Сенька, когда под навесом раздались храпы.

— Чего тебе?

— Может, в Расею рванем?

— Придет время, подумаем. Есть у меня тут еще дела. Спи!

… Черкесогаи были народом гостеприимным, но, как истинные армяне, о благосостоянии своем пеклись. Оценив размер убытков и количество едоков, после обеда наш хозяин мягко подтолкнул всех на выход:

— От Мансура пришла весть: созвано новое собрание вождей и народа. И съезд судей! Много споров будут решать.

— Новых писем из Константинополя нет. С чем мне ехать? — заныл Белл.

— Ваше мнение очень важно для нас, хакким Якуб-бей, — льстиво заявил Шамуз. — Поднимите вопрос об отправке делегации черкесов в Константинополь и Лондон.

— Соблазнительно! — загорелся Йода-бей. — Есть идея: пусть попросят английского посредничества в споре между горцами и русскими!

«Он серьезно? Или идиот? — тут же мелькнуло у меня в голове. — Россия давно объявила черкесскую заварушку внутренним делом Империи. Какое на фиг посредничество? В Севастополе Белл смотрелся куда более серьезным экспертом».

Серьезным сложно было назвать и тот балаган, который назывался собранием вождей и народа. Большая, плохо организованная толпа представителей разных племен — преимущественно, стариков — с большой натяжкой соответствовала определению Белла «зачатки правительства». По-моему, убеленные сединами мужи всего-навсего развлекались, предаваясь любимому занятию пенсионеров. Без устали чесали языки. Перемывали косточки соседям. Припоминали древние обиды. И так по кругу. Подобных собраний Белл повидал за прошедшие полгода немало. Их результатами — отсутствием внятных решений — он был не удовлетворён. Не считать же таковым постановление передать судьям на рассмотрение вопрос, по каким принципам штрафовать отступников, решившихся, вопреки воле народа, торговать с русскими?

Казалось бы, мудрейшим из мудрейших, выбранным судьями, сам аллах велел решить дело быстро. Ведь штрафы шли прямиком в их карман. Но и «судейская коллегия» не избежала греха многословия и велеречивости. Их дискуссия затянулась надолго. Действительно, разве просто определить, сколько локтей бумажной ткани заменяет одного быка? Или на что потянет кольчуга арабистанской вязки? Или хороший лук? Бумажных денег черкесы не признавали. Серебро по рукам ходило, но его было мало. Натуральный обмен оставался единственным универсальным методом со всеми его огрехами. Кодификация системы штрафов оказалась крепким орешком.

Пока ждали заключения «конституционного суда» собрание старейшин решило коротко обсудить идею посольства. Снова не вышло быстро прийти к единому мнению. Вопрос грозил быть похороненным в жарких дебатах. Источником склоки неожиданно выступил Шамуз. Он принялся отговаривать от отправки делегации. Ссылался на то, что толка из нее не выйдет. Ее фиаско вызовет упадок духа у народа, и без того склонного к колебаниям.

— Что это значит? — шипел Белл. — Шамуз нас предал? Он же сам выдвинул идею с посольством. Мне придется искать нового кунака и новое место постоянного пребывания. Или кочевать по деревням, превратившись в вечного скитальца.

Лонгворт и Венерели лишь разводили руками. Все были обескуражены. И встревожены. Положение английского шпионского десанта в Черкесии оказалось под угрозой.

Собрание подошло к концу. Длинное каре из вождей и мудрецов, рассевшихся на соломе по случаю холодов, вот-вот должно было распасться. К одной из его сторон внезапно подскакал всадник. Во всю мощь своих легких, с максимально возможной аффектацией и важностью он стал кричать скороговоркой. Его яркое выступление вызвало улыбки.

— Перед нами помешанный? Все забавляются, как принято у мусульман? — удивились англичане. — Почему он то и дело тычет в нашу сторону рукой?

— Нет! — радостно воскликнул я. — Это Таузо-ок из племени Вайа. Известный шутник. Но сейчас он, как никогда, серьезен. Его речь не для того, чтобы нас развлечь. Он как бы подводит итог собрания.

— И правда! Делегаты то и дело восклицают «аминь».

— Уверен, вам понравятся его последние слова. Он призвал всех оказывать гостеприимство и сердечный прием явившимся издалека иностранцам, подвергшимся непривычным для них лишениям во имя Черкесии. А теперь, господа, я вас оставлю. Мне не терпится обнять старого друга.

Я поспешил к тому месту, куда удалился Юсеф. Мой отряд последовал за мной. Лишь несколько человек остались сторожить лошадей. При таком скоплении народу не мудрено потерять пару коней. В составе сопровождающих старейшин лиц хватало тех, кому сам черт не брат и законы не писаны.

Мой кунак ничуть не изменился. Все такое же суровое выражение на лице и черная борода, за которой скрывалась лукавая улыбка. Мы обнялись, засыпали друг друга вопросами. Рядом приплясывал от нетерпения Цекери, готовый подключиться к беседе в любую секунду.

— Где Джанхот? Он с князем Берзегом? Курчок-Али, как он? Нашел свою любовь? — первым делом осведомился я о моих «мушкетерах».

— Курчок-Али, наверное, дома. Давно от него нет вестей. Ни плохих, ни хороших.

— А есть плохие? — напрягся я.

— Джанхот, — печально кивнул Юсеф.

— Молчун погиб⁈ — я не верил своим ушам.

— Закрыл своим телом князя Берзега. Убыхи пошли на штурм нового форта на мысе Адлер, как только флот его покинул. Неудачно. Старый князь, как всегда, был в первых рядах. Джанхот — рядом. Русские подняли его на штыки. И даже тело отказались отдать.