Андрей Величко - Гатчинский коршун
Собеседник застыл, физиономия его перекосилась и на глазах начала синеть. Некоторое время он так стоял, а потом захрипел и, схватившись за сердце, сполз по стене на пол.
— Восьмой пост мне, — сказал я, беря трубку. — Восьмой? Посмотрите, что там с вашим постояльцем. Вроде ему нехорошо стало, но, может, и симулирует. Сам же я переключился на другую камеру.
— Друг мой, позвольте мне вас побеспокоить? — поинтересовался я.
— А пошел ты на х.., м…дак, не мешай спать, — ответствовал мне друг, не открывая глаз. Своеобразно, подумал я, и сообщил собеседнику:
— Один хрен тебе через полчаса пожрать принесут, лучше объясни-ка мне, ты меня материшь потому что идиот или по какой-то иной причине?
— Потому что из-за тебя, гада, у меня небось уже мать умерла, и меня ты скоро замочишь, по морде твоей глумливой это только дурак не прочитает.
— Вот фигушки тебе по обоим пунктам. Никто там сейчас помереть не может, — сказал ему я и просветил относительно влияния портала на время.
Он мгновенно проснулся и сел на топчане.
— Не врешь? — спросил он скорее себя, чем меня. И сам же себе ответил:
— И ведь не врешь… Слушай, дядя, а что тебе надо сделать, чтобы ты туда вовсе не ходил?
Интересный взгляд на проблему, мысленно признал я.
— Лучше скажи, отчего это она у тебя вдруг помереть-то должна?
— От возраста! Семьдесят ей уже, а год назад ноги отнялись, я оттого и дембельнулся.
— Друг мой, — просветил я своего собеседника, — вынужден с прискорбием сообщить, что среди нас двоих действительно есть один м…дак. И, увы, это не я… Тоже мне, проблема, ноги отнялись. Во-первых, я могу ей туда столько денег переправить, что ее на руках носить будут. А во-вторых, если бы ее сын случайно оказался поумнее и повежливее, ее можно было бы и сюда пригласить. Глядишь, и с ногами поправится, были уже похожие случаи. В этот момент мне позвонили с восьмого поста.
— Господин канцлер, врач утверждает, что постоялец умер.
— Насмерть? — переспросил я. — Ну, и ладушки, дальше обычным порядком. Что означало — контрольный выстрел и в крематорий. И сказал своему собеседнику:
— Начальник ваш вот только что взял и помер. Сам, в процессе беседы со мной. С вами-то можно продолжать говорить?
— Это вы ему небось про время рассказали? — засмеялся водитель. Надо же, теперь я уже «вы». А водитель продолжил:
— Это же у него пунктик, его и из комитета через это дело поперли! Он ведь подозревал, что нас готовятся завоевать пришельцы из параллельного мира… Да тут еще и время. Первый инфаркт у него уже был, а тут, значит, вы его до второго довели. Что, действительно завоевывать будете?
— Да нах… вы нам сто раз упали, завоевывать вас! Тут со своими проблемами не знаешь, как разобраться. Пришел вот к вам культурно загнать золотишко и прикупить полезных вещей, а некоторые почему-то возбудились.
— Жалко, — вздохнул собеседник.
— Почему?
— Да потому что вы такие же русские, я видел. И, значит, просто вместо наших наверху своих посадите, вот и все… Может, и меньше воровать будут.
— А если больше? — поинтересовался я.
— Не получится, это уметь надо.
— Слушайте, Вася… кстати, Акимов — это ваша настоящая фамилия?
— Настоящая, а что?
— Да есть у меня один знакомый с таким именем. Вы случаем не из Серпухова?
— Я — нет, а мой прадед оттуда, меня как раз в честь него назвали.
— Не знаете, как он жизнь-то свою прожил?
— Как-как, как мог, так и прожил. Убит на японской войне, только это мне про него дед и рассказывал. Да, еще он здорово был на Николая Второго похож, вот и все. А зачем это вам?
— А затем, друг мой Вася, что у нас здесь он хоть и был на японской войне, но вернулся оттуда живым и с двумя «Георгиями». Будете хорошо себя вести — познакомлю. Кстати, а не хотите пообедать не в камере, а в моей компании? Только вы уж ведите себя как-нибудь поприличней, что ли.
Глава 33
Как в идеальном или близком к этому обществе решаются проблемы? Возьмем, например, коммунизм, описанный Стругацкими и многими кроме них. Итак, в обществе может что-то стрястись. Наиболее прозорливые это понимают и поднимают тревогу. Вняв этому поднятию, наиболее сведущие именно в данном вопросе сами собой, по велению души собираются в комиссию. Там они со всех сторон обсуждают грядущие трудности и, будучи специалистами высочайшего уровня, принимают опять же со всех сторон оптимальное решение. А так как они не только сверхквалифицированные, но и высокоморальные, обсуждение идет по делу, без отвлечений на склоки или там в рыло непонятливому…
Так вот, практика показала некоторую, мягко говоря, нежизнеспособность данной схемы. Это я не про Собор или оставшуюся после него Конституционную Комиссию, которую некоторые местные остряки без всякого моего вмешательства уже вовсю именовали «Какой», а про реформу правописания. Я решил поставить максимально чистый эксперимент. Телеграфные алфавит и правила существовали уже четыре года, в общем повторяя нашу грамматику, но только без букв «ё» и «э». Последняя попала под ампутацию для того, чтобы не вводить в телеграфном коде пятисимвольную букву — то есть если знаков пять, то это может быть только цифра. А то я еще с армии помнил, что на слух отличить «э» от семерки, когда передает новичок, не всегда получается. Ничего, кстати, страшного не произошло, разве что телеграфистов стало легко отличить по словам «ето», «електричество» и «еволюция». К стати, в пику данной моде среди богемы родилась другая — произносить все непечатные слова, начинающиеся с «е» и «ё», через «э».
Так вот, Гоша обратился к обществу с просьбой — уважаемые, а попробуйте, пожалуйста, решить эту проблему в лучших традициях демократии! То есть придите к конкретному мнению, нужна ли нам реформа правописания и если да, то какая. Обещаю, что власть самым внимательным образом прислушается к мнению народа.
И с нового, 1907 года был дан старт дискуссии, в которой мог участвовать каждый, имеющий «Права лингвиста». То есть сдавший по русскому языку теорию, практику и заплативший пошлину в двадцать рублей. Результаты не замедлили воспоследовать…
Во-первых, правами тут же начали торговать налево, и сейчас их цена колебалась от двухсот до двухсот пятидесяти рублей. Во-вторых, первые документы начавшейся дискуссии имели отнюдь не филологический характер. Там скупым и местами корявым языком протоколов было описано, кто, кого, когда, по какому поводу и с какими телесными повреждениями для обеих сторон убеждал в своей правоте.
В общем, с экономикой данного процесса все было в порядке — деньги от лицензирования были направлены на дополнительное финансирование комитета охраны короны, то есть бывшего шестого отдела, где образовалась группа, выявляющая причастных к левой торговле правами лиц. Если у них было достойное внимания имущество, оных лиц быстро подводили под статью с конфискацией. Если же нет, то лицу предлагалось продолжать свою деятельность, но с отчислением девяноста процентов дохода. Или идти под суд и получить свои десять лет, потому как на Вилюе, например, ощущается большой дефицит рабочей силы с лопатой. Но вот результатов по сути вопроса пока не наблюдалось…
Правда, Гоше пришло коллективное письмо, в котором его авторы просили защитить великую русскую письменность от нападок всяких бездуховных варваров. Ответ императора представлял из себя встречный вопрос — а как, господа, вы себе конкретно эту защиту представляете?
— Повелеть прекратить это поношение основ, — ответили господа.
— Насчет прекращения — это вам к канцлеру! — радостно отписал им Гоша. — Он у нас занимается прекращением, недопущением и так далее, вплоть до искоренения.
Так что теперь мне предстояло принять делегацию от русской интеллигенции, которая в данный момент толпилась в приемной. Состояла она из Соболевского, Ильина, Мережковского, Гиппиус и примкнувшего к ним Розанова. Вообще-то подписантов было раза в три больше, но ко мне пришли только эти.
Ладно, подумал я, что спор идейных противников никакую, даже самую ублюдочную, истину родить не может, это давно ясно. Но вдруг единомышленники напрягутся и что-нибудь родят? Пусть даже мелкое и недоношенное…
Единомышленники вошли, расселись, отведали растворимого кофе и предоставили слово Соболевскому. Некоторое время я слушал, а потом, уловив знакомое слово, прихлопнул ладонью по столу.
— Минутку, Алексей Иванович. Множества бывают разные, в том числе и с нулевым количеством элементов. Или, например, множество корней квадратных из отрицательных чисел. Ах, вы не это имели в виду? Странно, сами послушайте… Я со своего пульта отмотал запись чуть назад и включил воспроизведение.
— Множество пословиц, поговорок, выражений и крылатых фраз с введением нового правописания станут бессмысленными, — объявили нам динамики голосом Соболевского.
