Вадим Сухачевский - Завещание Императора
После того, как пятнышко это вовсе исчезло из виду, заметенное кружащим снегом, Псоголовый первым же нарушил безмолвие.
— Карлик с топориком… — в задумчивости проговорил он. — Дух, предвещающий близкую гибель… Уж не твои ли это проделки, Гермес?
— Ты сам знаешь, Регуил, — отозвался Птицеподобный, — что сотворение даже самых неказистых, самых низших духов неподвластно ни мне, ни тебе – никому, кроме одного лишь Незримого.
— Уж не хочешь ли ты сказать, Гермес?.. — начал было Псоголовый.
Джехути перебил его:
— О, нет, конечно нет, Саб! Разумеется, Незримый не стал бы осквернять мир духов, порождая столь нелепое и уродливое создание.
— Но не возник же он сам собою, без вмешательства высших сил! Похоже, ты все-таки напоследок приберег еще какую-то тайну. Снова хочешь отсрочить неизбежное? Что ты там придумал, говори!
— Удивляюсь твоим словам. В моих ли силах отвратить неотвратимое? — возразил Птицеподобный. — И все тайны, — ты хорошо это знаешь, — не мною придуманы. Всякая тайна есть порождение самого Незримого, я лишь могу провести до конца по ее пути.
— Допустим, — согласился Псоголовый. — Но что это за дух с топориком, почему я прежде ничего не знал о нем?
— Да лишь по одной причине, — сказал Джехути. — Причина же эта в том, что никакого такого духа и нет.
— Нет?!..
— Но – как же?!.. — осмелились вмешаться в разговор двух великих "котелки", а Инпу лишь пристально взглянул на Джехути своими бездвижными глазами.
— Да, его не существует, — подтвердил Птицеподобный. — Все довольно-таки просто. Но прежде я хочу тебя спросить, Регуил. Уже мириады душ перелетели в твою Страну Запада; скажи, все ли они, попав к тебе, были одинаково и желанно для тебя легки?
— Нет; и тебе это известно. Душа обретает легкость лишь тогда, когда смиряется с неизбежным еще в миру. Если же перелет для нее неожидан…
— Камень упал на голову, земля низверзлась под ногами, морская пучина поглотила, нож ночного убийцы застиг во сне, — подсказал Джехути.
— Да, — согласился Псоголовый, — такое, как ты сказал, случалось, разумеется, многажды… Душа тогда долго еще пребывает в растерянности. Она тяжела, ибо земной прах еще не оставил ее. Она страждет, стенает, и своими стенаниями тревожит покой остальных. Ты прав, Уриил, такой исход – не самый желанный для меня. Почему ты, однако, спрашиваешь меня об этом?
— Лишь потому, — ответил Птицеподобный, — что некоторым Незримый подарил великое благо, именуемое предчувствием. Это одна из величайших тайн среди тех, к которым я призван вести избранных. Иные не могут расслышать слабый голос судьбы, — этих большинство; но изредка попадаются и такие, кому подобное предчувствие в некоторой мере все же даровано. Не они ли как раз именно те, кто в первую очередь желанен для тебя, кого ты по-настоящему ждешь?
— Возможно и так, — снова согласился с ним псоголовый Архангел Смерти. — Должен признать, что из всех твоих тайн, пожалуй, эта – исполненная наибольшего смысла. Речь, однако, у нас шла об этом странном духе, о карлике с топором. По-моему, ты, Мудрый, все же увел наш разговор несколько в сторону.
— О, ничуть! — воскликнул Повелитель Тайн. — К нему-то я как раз и приближаюсь! Он… Называй его как хочешь – духом, видением, сном, — он – порождение самого Града, он и есть то самое предчувствие конца, которое пока еще там, в Граде, дано столь немногим.
Пристальнее прежнего вглядываясь в простертый под ним и замерший в ожидании своей участи Град, Псоголовый проговорил после некоторого молчания:
— Странно же оно воплощено.
— Весьма странно! — снова решился подать голос меньший из "котелков".
— Куда как странно! Это ж додуматься: с топориком! — не преминул поддержать его Большой.
И опять подобие усмешки едва заметно обозначилось на лице Птицеподобного.
— Тут, право, ничего не поделаешь, образы – это уже не в моей власти, — сказал он. — Лучше бы, конечно, было что-нибудь повозвышенней – землетрясение там, или извержение вулкана, или, к примеру, как я видел у них на картинах, демоны смерти верхом на конях; но таковы, как видно, пристрастия той стороны Града, где он появился. Такой, вероятно, они там видят свою гибель: мужичок в рубахе, и непременно с топориком.
— Это всё там, где буря? — спросил Инпу. — И что же это за страна?
Что-то по-прежнему веселило Птицеподобного.
— О, прелюбопытная страна! — усмехнулся он. — Страна великих предощущений и, я бы сказал, какого-то гибельного восторга перед Неизбежным. Иной раз мне даже кажется – они там сами торопят это Неизбежное, не дожидаясь, когда ты сделаешь то, что и так для них предначертано.
— Так тому и быть, — решил Псоголовый. — Пусть же оно начнется не в Магиде, как сие предначертано, а в той северной стороне Града. Но ты уверен ли, Уриил, что они там уже пришли вслед за тобой к пониманию этой своей последней тайны?
Лицо птицеподобного снова обрело серьезность. Он сказал:
— Во всяком случае, они близки к этому, пожалуй, гораздо ближе, чем в других сторонах Града. Однако путь их все-таки пока что не завершен, для завершения требуется еще некоторое время, а оно лишь в твоей власти. Дай же им это время, Регуил.
Страж Вечности явно все еще не мог принять окончательного решения.
— А те двое, что завязли там, в пурге? — спросил он вместо ответа, которого, видимо, еще не нашел. — Я догадываюсь, что они не случайны и играют какую-то роль в твоем хитросплетении тайн. Они тоже как-то причастны к судьбе этой стороны Града?
— Несомненно, и в немалой степени, — кивнул Джехути. — Но о них, о их дальнейшей судьбе, позволь, мы после поговорим. А пока, прошу тебя, Инпу, дай еще немного времени их стороне Града. Хотя бы самую малость – пока Сфинкс не увидит звезды Водолея.
Инпу перевел взгляд на загадочного Сфинкса, которого сейчас он и сам чем-то напоминал. Над руинами башни сразу воцарилась тишина, обозначившая величие совершающегося в этот миг. "Котелки" с неким сокровенным страхом, а птицеподобный Джехути с терпеливым ожиданием молча взирали на псоголового архангела – священного стражника вечности и смерти, не смея торопить его в принятии окончательного решения. Что там таилось у него в глазах за этой непроницаемой для чужих взоров и не отражающей ни искры света черной пеленой? Может быть, ангельские воинства, что до всех времен восстали против самого Незримого, куда-то неслись во мрак, к собственной бесславной гибели и проклятью, распахнув крыла, или, быть может, земные рати терзали железом и конскими копытами стенающее мясо друг друга, или полыхали смертным заревом когда-то живые, многолюдные города? Все минуло, все исчезло в его Стране Запада, из которой ни для кого и ни для чего нет возврата, все обрело там вечный покой, незыблемый, как эта черная пелена. И чему еще было суждено там сгинуть, пока светила на небе будут совершать свой однообразный, невозмутимый кругооборот? Все зависело сейчас от решения величественного в своем раздумье архангела, неумолимого, как само Время.
И после раздумий решение это наконец было облечено в слова.
— Да будет так, — тихо произнес Псоголовый Инпу-Анубис-Регуил и отвел свои, что были чернее самой темноты и мертвее самой смерти, глаза от застывшего в покорствии перед судьбой Града.
— Да будет же так! — торжественно изрек птицеподобный Джехути-Тот-Ибис-Гермес-Уриил, повелитель всех сущих земных тайн.
С этими словами он вперил свой орлиный взор в ту хмурую оконечность Града, над которой сейчас бушевала непроглядная буря. Целиком, вероятно, подвластная его взгляду, пурга тут же сперва замерла, образовав над землей неподвижный белый купол, вздыбившийся едва не до самой луны, а затем, вмиг исчерпав остатки своей только что, казалось, неиссякаемой силы, сделалась прозрачной и начала опадать.
— Да будет так… — в едином выдохе благоговейно повторили вслед за высшими духами притихшие было "котелки" и, дабы не утомлять более своим присутствием Великих, спорхнули вниз.
Глава 26
Возвращение Иванычей
Давай и принимай, и утешай душу твою, ибо в аде нельзя найти утех
Сирах (14:16)"…Никак, смерть?.. — подумал фон Штраубе, уже не в силах глотать воздух, почти целиком состоящий из ледяного крошева. — Господи, после всего, что произошло – как это теперь нелепо!.. Неужели не уймется никогда? Ну уймись же ты, уймись!.." – молил он.
И в этот самый миг, словно кто-то, кому подвластны бури, внял его мольбам и повелел: "Да будет так!" – все внезапно стихло. Оглушенный этой тишиной и вконец обессиленный, фон Штраубе навзничь повалился на снег. Воздух с каждым мигом становился все прозрачнее. Вверху сквозь редкую, уже на излете порошу виднелись звезды и какая-то небывало огромная, неживого цвета луна, озаряющая во все стороны своим сиянием только что за кружением пурги невидимую закругленность горизонта.
