Анджей Сапковский - Свет вечный
С церкви доносилось пение монахов.
Gratiam tuam, quaesumus, Domine,
mentibus nostris infunde:
ut qui, Angelo nuntiante,
Christi Fili tui incarnationem cognovimus…
– Итак, – поднял чашу епископ, – брандербургский курпринц и маркграф Йоган решил поддержать Силезию в борьбе против еретической Чехии. И шлет нам в помощь четыреста тяжеловооруженных иоаннитов из Марки. Кто бы мог подумать… Ведь отец Йогана, курфюрст[158] Фридрих Гогенцоллерн, чаще както о Польше, чем о Силезии заботиться изволит… Ну, да ладно. Это благородный жест со стороны маркграфа Йогана, достойный того, чтобы за него выпить! И за здоровье ваших милостей!
Бальтазар фон Шлибен, Herrenmeister[159] Марки, сказал ответный тост. Его костлявая, покрытая коричневыми пятнами рука дрожала под тяжестью кубка.
– Госпитальерам Святого Иоанна Иерусалимского, – заговорил он в нос, – нельзя оставаться бездеятельными перед лицом угрозы для веры и Церкви. Мы дали обет и обет выполним. Мы, рыцари брандербургского округа, гордимся верностью обету и принципам ордена.
– Так точно, – гордо подтвердил Миколай фон Тирбах, командор Свобницы.
– Да поможет нам Бог, – добавил, высовывая челюсть, Геннинг де Альцей, брат убитого под Нисой Дитмара.
– Итак, пьем, господа, пьем, – поторопил Конрад. – На погибель гуситам!
– На погибель, – проворчал Геннинг де Альцей.
Епископ знал, что второй его брат, Дитрих, погиб под Драгимом. В Битве с поляками.
– Ваши рыцари, магистр Бальтазар, – обратился епископ к Шлибену, – на время пребывания во Вроцлаве будут гостить в Олбине, у здешних братьев премонстрантов. А все издержки покрою я из своих личных средств. Куда вы отправляетесь из Вроцлава?
– В Легницу. К князю Людвигу.
– Ну как же, – Конрад слегка сощурил глаза. – Ведь Людвиг Бжеский – шурин маркграфа. Хм, хочу искренне надеяться, что теперь, имея под командованием прославленных оружием иоаннитов из Марки, князь Людвиг проявит больше военных дарований, нежели до сих пор. Ибо до сих пор в боях с гуситами он както себя не проявлял. Единственно прославился маневренной войной. Ибо чем же еще, если не маневром, является быстрое отступление? Но хватит, хватит о неприятных делах. Ваше здоровье!
– Расскажу вам новость. – Епископ вытер губы, обвел всех взглядом. – Эта новость только что из Франции прибыла, вместе с этим прекрасным бургундским, которое мы пьем. Так вот, в Шиноне, при дворе короля Карла VII появилась крестьянка из Шампани, обычная девушка по имени Жанна, мистичка, а может, и ворожея, ибо короля полностью окрутила и зачаровала. Говорила, что голоса святых с неба назвали ее избавительницей Франции, бичом Божьим на английских захватчиков. И знаете что? Подняла за собой и неповоротливого короля, и все рыцарство, и даже простой люд. Прозвали ее La Pucelle, девой, под ее знаменами все валят на Орлеан, а у осаждающих город англичан уже портки трясутся от страха.
– Не к лицу, – нахмурил брови Бальтазар фон Шлибен, – такое дело девке. Это какаято новая мода, французская мода. В вашем дворце, епископ, на Тумском острове, во дворе одну такую мы тоже видели, в мужском одеянии, верхом и с копьем. А негоже девушке надевать мужскую одежду. Богопротивный это обычай. Кощунственный.
– А я вам говорю, – выпрямился епископ, – что цель оправдывает средства. И вы недооцениваете значение символов. Горло порвешь, крича о чести, об отчизне, о вере и Церкви, даже не шелохнутся, для них это пустой звук. А дай им символ, всё равно какой, пойдут за ним в огонь и в воду. Такой символ значит больше, чем военный отряд. Поэтому, кто знает, может, мне поискать такую Жанну и у нас, в Силезии. Назову ее Девственницей, научу про голоса с неба, прикажу вздор нести и на гуситов наускивать, одену в латы, дам флаг в руки… А вдруг подействует?
– Право, нельзя так, – сурово повторил великий магистр. – Мужская одежда на девке – это грех, разврат, чувственная провокация и кощунство. Жечь бы девок, которые мужскую одежду носят, которым кажется, что могут быть ровней мужчине. Жечь таких!
– Естественно, – фыркнул Конрад. – Естественно, что жечь! Но тогда, когда уже сделают свое и перестанут быть нужными.
«От епископа двадцать два гроша, – в очередной раз подсчитывал Крейцарек, скребя пальцем по крышке стола в темном углу постоялого двора «Под мудрым карпом». – От женщины, пахнущей розмарином – тридцать. От Инквизиции – двенадцать, мало, зараза, святоши скупы… От Фуггеров – двадцать. Минус издержки, остается какихто пятьдесят. А жене тоже надо дать на жизнь, четверо детей, мать твою, пятый на подходе. Господи, когда эта женщина начнет наконецто ходить со своим животом к чародейкам? Отложить удастся максимум сорок. Мало. Всё еще слишком мало, чтобы совместно со свояком купить у рыцаря Вернера Паневица мельницу над Видавой. Рыцарь Паневиц, чтоб его за вымогательство черти в аду жарили, желает за мельницу восемьдесят пять гривен…
Надо больше работать. И активнее. А становится опасно. Во Вроцлав вернулся инквизитор Гейнче, будет наверстывать упущенное, за Святым Войцехом уже готовят костры. Агентов в городе невпроворот. Кучера фон Гунт вынюхивает и выслеживает. Епископ стал подозрительно любезен… Словно чтото подозревает…
И Грелленорт. Грелленорт два раза посмотрел на меня странно».
За спиной чтото зашуршало. Крейцарек вздрогнул и вскочил, хватаясь за нож и одновременно складывая пальцы в магическую комбинацию.
«Это только крыса. Только крыса».
Конрад из Олесницы в тот вечер не был один в своих палатах, Стенолаз знал об этом, догадывался, кого застанет. Сплетня о новой епископской любовнице быстро разлетелась по Вроцлаву, так же быстро перестала быть сплетней, а стала самой официальной информацией. Семнадцатилетняя Клаудина Гаунольдовна не была первой мещанской дочерью, на которую епископ положил глаз, и которая стала в результате этого carnaliter copulata. Клаудина была, однако, первой, с которой патрициат повел себя так, как ему пристало. То есть, как нувориш. К епископской резиденции прибыла официальная делегация вроцлавских патрициев. Чтобы официально требовать за невинность Клаудины финансового возмещения. Епископ заплатил, не моргнув глазом. Все были довольны.
Официально оплаченная Клаудина, дочь вельможных Гаунольдов, сидела на турецком табурете возле епископа, занимаясь тем, чем обычно, то есть, объедаясь засахаренными фруктами и раскрывая свои прелести. Блестящезолотые волосы она распустила, как замужняя женщина и то и дело выпячивала привлекательный бюст, вполне хорошо видный в глубоком декольте. Каждый раз, когда вкладывала в карминовые губы засахаренный фрукт она замирала на время достаточно долгое, чтобы иметь возможность полюбоваться подаренными епископом перстнями.
– Милости прошу, Биркарт.
– Да бережет Бог вашу милость.
Клаудина Гаунольдовна подарила ему томный сапфировый взгляд и вид дорогой туфельки изпод края платья. Стенолаз знал, что при ней можно было спокойно говорить обо всём. Необычайную красоту и незаурядные достоинства тела природа уравновесила недостатками. Главным образом – в мозгах.
Епископ глотнул из кубка. Несмотря на поздний час на вид он был совершено трезв. В последнее время это случалось всё чаще. Стенолаз заметил себе в памяти, чтобы при случае прижать и вынудить дать показания епископского лекаря. Потому что это могло быть симптомом болезни. Или ее результатом.
– Что там у тебя, Биркарт? Не произошло ли с обой случайно в последнее время… какоето происшествие?
– Происшествие? Нет.
Клаудина ущипнула епископа за ляжку. Конрад протянул руку и пощекотал ей шею, как кошке.
– По одному делу, – Конрад поднял глаза, – я не успел тебя расспросить. Твоих людей, знаешь, кого я имею ввиду, гуситы перебили под Велиславом. Сколько надо времени, чтобы завербовать новых? Когда можно на это надеяться?
– Чем неожиданнее радость, тем она больше, – съязвил Стенолаз. – Надейся смело, пока живо тело.
Клаудина гортанно засмеялась, но епископ был не в настроении.
– Брось свои шутки! – гаркнул он. – Видали весельчака! Твои Всадники срочно нужны мне. Желаю иметь их под рукой. Так что отвечай, когда спрашиваю!
– Pax,[160] папочка, – сощурил глаза Стенолаз. – Не злись, потому что это вредно. Вино, женщины, пение, а ко всему еще злость. Еще тебя удар хватит. Что касается ответа, то хотел бы, всётаки, inter nos.[161]
Епископ жестом приказал Клаудине подняться, а хлопком по круглому задку дал знать, чтобы удалилась. Девушка фыркнула, надула карминовые губы, смерила обоих злым взглядом, забрала из вазы горсть сладостей и пошла, обольстительно виляя бедрами.
– Всадников, – сказал Стенолаз, когда они остались без свидетелей, – я имею под рукой уже сейчас. Несколько человек в Сенсенберге, из старой гвардии. Здесь, во Вроцлаве, я уже успел завербовать с десяток новых.
![Анджей Сапковский - Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]](/uploads/posts/books/54727/54727.jpg)
