Александр Плотников - Коридор
— Как тебя зовут? — произнесла она, обвивая его своим телом.
— Карл, — даже не задумываясь, ответил он.
— Нет, я хочу знать твое настоящее имя?
— А-а, настоящее… Андрей.
— Andre[39], — нежно произнесла она. — У тебя красивое имя.
— Ты все равно лучше.
Мягкий, приятный запах действовал опьяняюще, унося все дальше от земных забот, в тот мир, куда мог попасть каждый «непосвященный». Но тот коридор, в который вела его она, был известен не каждому.
Глава 11
6 октября 1943 г.
I/JG 26.
— Как ты думаешь, что это наши задумали?
Хельмут стоял возле окна и с любопытством наблюдал за тем, что творилось на базе. Там подходили к концу приготовления к какой-то крупной «заварушке», из-за которой уже второй день полк напоминал растревоженный улей, соответствуя своему радиопозывному имени.
— Сегодня перед завтраком докладываю Кюстеру, — все так же монотонно продолжал Хельмут, думая, что его кто-то слушает, — а он меня вместо «доброго утра» спрашивает: «Почему вы сегодня в наряде?» — Ну, я, не задумываясь, сразу же сдал Шефа. А тот стоит, дурень, глазами хлопает, ничего понять не может, как же он так мог просчитаться. А ведь вчера утром сам меня с наряда снял, сдвинув график.
Хельмут с облегчением выдохнул воздух.
— Да, что не говори, а я себе даже не представляю, как бы жил без него. Он меня своими дурацкими наказаниями бережет, как сына родного. Я уже и не помню, когда последний раз был в дежурной смене.
Обернувшись, Хельмут, наконец понял, что его никто не слушает. Единственный «неблагодарный слушатель», которому все это и было адресовано, сидел сейчас за обеденным столом мрачнее тучи, рисуя химическим карандашом чертика на тыльной стороне тарелки. Стандартный штамп свастики приходился тому как раз на грудь, из-за чего получалось, будто производители тарелок наградили его орденом.
— Ты меня вообще слушаешь? Какая муха тебя укусила?
Ответа опять не последовало. Карл с какой-то отрешенностью продолжал дорисовывать кисточку хвоста чертенка, который сейчас во всю хозяйничал в его голове, не давая забыть лица тех, кто через каких-то пару часов «станет историей».
Во время завтрака все они были в приподнятом настроении. Шутили, смеялись, даже не подозревая, что их ждет впереди. А он почему-то боялся смотреть им в глаза. Как будто, как только это сделает, тут же провалится в ад.
— К нам, кажется, гости. Что-то у меня плохое предчувствие. — Продолжал «сам с собой» беседовать Хельмут.
Плохое предчувствие и вправду его не подвело. Посыльный, которого он заприметил еще издали, со всех ног несся в сторону столовой. И вскоре с шумом отворив дверь, ворвался в помещение.
— Чего тебе надо? — не дал ему даже опомниться Хельмут.
Зная крутой нрав оберлейтенанта, тот моментально вытянулся по струнке, принявшись докладывать.
— Разрешите обратиться?
— Валяй, — небрежно кинул он, оседлав стул.
— Вас вызывает к себе оберст Кюстер. Он в центральном ангаре на инструктаже.
— А что он от меня хочет?
— Не могу знать, но, по-моему, там кому-то стало плохо.
— Вот сволочь, — непроизвольно вырвалось у Карла.
Теперь все встало на свои места. Последние двое суток он только и думал что о сегодняшнем дне, путаясь в догадках и предполагая разные пути развития. Но такой вариант он почему-то совершенно не предусмотрел — «Почему Хельмут, а не „молодняк“? Неужели вместо этой сволочи Отто на верную смерть должен идти именно он?»
— Ты чего?
— Да вот, — Карл, пытаясь скрыть истинную причину своего поведения, поднял вверх карандаш. — Сломался.
— Вас, кстати, он тоже вызывает, — на этот раз обернувшись к Карлу, произнес посыльный.
— Меня?
— Да, вас.
— Ну, Карл, раз и тебя вызывают, то дела действительно плохи.
— Поднявшись со стула, Хельмут направился к вешалке. — Пошли, пока они без нас не улетели.
* * *
Госпиталь № 56/358.
Кто-то негромко постучал в дверь кабинета доктора Коха, и после дежурного «войдите» дверь отворилась. На пороге стояла Хильда. Она была, как всегда, безукоризненна, представляя собой образцовый пример того, какой должна быть молодежь в трудные для страны годы.
За ее спиной стоял невысокий плотный мужчина в форме полковника медслужбы, с глубокими морщинами на лице и почти белоснежными, седыми волосами. На вид ему можно было дать чуть больше шестидесяти. Доктор Кох сразу узнал в нем своего коллегу доктора Лансена, с которым был знаком не один десяток лет, искренне считая своим другом.
— К вам пришли, герр доктор.
Доктор Кох тем временем уже успел встать из-за стола, выйдя навстречу гостю.
— Хайнц, дружище, почему же ты не предупредил, что приедешь? Я бы подготовился и встретил тебя более достойным образом.
— К сожалению, это обстоятельства. Иначе мы бы с тобой еще не скоро увиделись.
— Ну, раз мы увиделись, то, скорее, все-таки к счастью.
— Да, пожалуй.
Они обменялись крепким рукопожатием. После чего доктор Кох на правах хозяина сопроводил друга к небольшому кожаному дивану, напротив которого стоял журнальный столик с аккуратно сложенными газетами и журналами.
— Чай, кофе или что-то покрепче?
— Что-то «покрепче» для меня уже давно под запретом. Давай лучше чайку.
— Хильда, будьте так добры, приготовьте, пожалуйста, два чая. Один без сахара.
— Я помню, герр Кох.
Она поспешно удалилась в смежную с кабинетом комнату, которая была для доктора и комнатой отдыха в редкие минуты затишья, и местом ночлега, а заодно и кухней.
— Ну что, рассказывай, как у тебя дела, — первым завел разговор доктор Кох. — Мы наверное уже месяца три-четыре не виделись?
— Шесть.
— Да? Вот время бежит. Кажется, что только на прошлой неделе разговаривали, а оказывается, что уже прошло целых полгода. Ну, рассказывай, как там твои поживают. Как Марта, как Пауль?
После упоминания о сыне Лансен заметно посуровел. Поспешно потянувшись к нагрудному карману, он вытащил из пачки сигарету и закурил.
— Пауль сейчас где-то под Петергофом. Уже второй месяц от стервеца ни слуху, ни духу.
— Да не волнуйся ты, — тут же попытался успокоить друга доктор Кох. — Война людей нашей профессии щадит, и с ним все будет в порядке. Зарылся где-нибудь по уши в работу, вот времени и нет. Ты же сам знаешь, что там сейчас творится.
— Пусть только появится, я ему эти самые уши… — доктор Лансен нервно затушил окурок в пепельнице. — Вот скажи мне, почему он, молодой, здоровый, там жизнью рискует? А я здесь, старый пень, в Биаррице[40] косточки свои грею под нежным французским солнцем. Зачем они все это затеяли? Почему, скажи мне, пожалуйста, погибают самые молодые и лучшие наши ребята? Во имя чего? Если война продлится еще хотя бы год, то «Он» для Германии сделает то же самое, что и Наполеон в свое время для Франции. Загубит лучший генофонд нации.
— Ты не хуже меня знаешь, что это не наше дело.
Доктор Кох с легкой опаской посмотрел на приоткрытую дверь, за которой хозяйничала Хильда, готовя им чай. Лансен моментально перехватив взгляд, все понял, тут же охладив свой пыл.
— Может быть, ты и прав.
— А как Марта? — перевел разговор в другое русло доктор Кох.
— Да что с ней будет? Сидит себе дома, очаг бережет, — при упоминании о жене переживания за сына сменились легким безразличием.
— Пишет, правда, что и в Берлине сейчас тоже неспокойно. Авианалеты происходят по несколько раз на день. Кстати, я к тебе приехал именно по этому поводу.
— То есть? Какое я имею отношение к бомбардировкам Берлина? — на его лице возникло неподдельное изумление. Ход мысли доктора Лансена явно завел его в тупик.
— Ну, не к бомбардировкам именно, а к людям из этой «отрасли», если можно так выразиться. Помнишь, перед той летней кампанией на Курском выступе ты присылал ко мне летчика на обследование? У него была контузия второй степени с признаками амнезии.
После небольшой паузы доктор Кох утвердительно качнул головой.
— Да, у него было проникающее ранение плеча и растяжение обеих лодыжек. Его фамилия, если я не ошибаюсь, Меер, нет, Маер. Точно, Маер.
— Да, да, да, именно он.
Доктор Лансен, склонившись над портфелем, извлек лист бумаги с множеством резолюцией в левом верхнем углу и, быстро пробежав по документу глазами, протянул его доктору Коху.
— На, полюбуйся.
Не торопясь, вытащив очки из футляра, тот быстро ознакомился с содержимым документа.
— Ну и как тебе это?
— Что за бред? — произнес вместо ответа доктор Кох, возвращая бумагу Лансену. — Им там, что, заниматься больше нечем? Впервые вижу такую дурь.
